— «И наведет на тебя все язвы Египетские, — начала она, едва он открыл глаза. — И всякую болезнь и всякую язву, доколе не будешь истреблен».

— И преданы будете в руки врага, — пробормотал Дануорти.

—Что? — грозно спросила миссис Гаддсон.

— Ничего.

Она потеряла строчку и принялась листать страницы туда-сюда в поисках новых упоминаний о язвах и морах.

— «Что Бог послал в мир единородного Сына своего...»

Никогда бы не послал, знай он, что будет дальше, подумал

Дануорти. Ирод, и избиение младенцев, и Гефсиманский сад.

— Прочтите мне из Матфея, — попросил он. — Глава двадцать шестая, стих тридцать девятый.

Миссис Гаддсон недовольно умолкла, но все же отлистала к Евангелию от Матфея.

— «И, отойдя немного, пал на лице Свое, молился и говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия»».

Господь не знал, где он, подумал Дануорти. Он послал своего единородного сына к людям, а потом что-то случилось с привязкой, кто-то выключил сеть, и Он потерял связь с сыном, и того арестовали, надели на него терновый венец и распяли на кресте.

— Глава двадцать седьмая, — велел он, — стих сорок шестой.

Миссис Гадцсон с поджатыми губами перевернула страницу.

— Мне кажется, это не самые подходящие главы для...

— Читайте.

— «А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: «Или, Или! лама савахфани?» — то есть: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»»

Киврин будет теряться в догадках. Решит, что перепутала место или время, что из-за чумы потеряла счет дням, что возникли какие-то сбои в сети. Подумает, что ее бросили.

— Все? — спросила миссис Гаддсон. — Или будут еще пожелания?

— Нет.

Миссис Гаддсон вернулась к Ветхому Завету.

— «Падут они от меча, голода и моровой язвы. Кто вдали, тот умрет от моровой язвы».

Несмотря ни на что, он все-таки заснул, а когда открыл глаза, бесконечный день наконец чем-то сменился. За окном по-прежнему шел дождь, однако в палате появились тени, и колокол отзвонил четыре часа. Зашла Уильямова медсестра, проводить больного в туалет. Книга куда-то исчезла — может, Колин наведывался? Но когда сестра полезла в тумбочку за тапками, Дануорти увидел книгу внутри, на полке. Попросив сестру поднять спинку кровати в сидячее положение, он надел очки и снова раскрыл тяжелый том.

Чума распространялась так беспорядочно, так стремительно, что современники не верили в ее естественное происхождение. Они обвиняли евреев, прокаженных и душевнобольных в колдовстве и порче воды в колодцах. Все незнакомое, все чужестранное попадало под подозрение автоматически. В Суссексе закидали камнями двух путников. В Йоркшире молодую женщину сожгли на костре.

— Вот она куда подевалась, — сказал Колин, входя. — А я уж думал, что потерял ее.

Он был в зеленой куртке и весь мокрый.

— Относил футляры с колокольчиками в Реформистскую — мисс Тейлор просила. А там просто потоп.

У мистера Дануорти отлегло от сердца при упоминании о мисс Тейлор, и он только теперь осознал, что не спрашивал ни про кого из карантинных, боясь услышать страшное.

— Значит, с мисс Тейлор все в порядке?

Колин нажал кнопку, и куртка расстегнулась, окатив всю палату брызгами.

—Да. Они играют какой-то там свой концерт в Реформистской пятнадцатого.

Изогнувшись, он посмотрел, что именно читает Дануорти. Тот захлопнул книгу и отдал ему.

—А остальные звонари? Мисс Пьянтини.

— Ее еще не выписали, — кивнул Колин. — Так похудела, вы ее не узнаете. — Он открыл книгу. — Вы читали про чуму, да?

—Да. Мистеру Финчу удалось уберечься?

—Удалось. Он все это время заменяет мисс Пьянтини на теноре. Очень расстраивается. Туалетная бумага из Лондона не пришла, и он боится, что наши запасы почти на исходе. Поссорился из-за бумаги с миссис Гадостью. — Он уложил книгу обратно на кровать. — А что теперь будет с вашей Киврин?

— Не знаю, — ответил Дануорти.

— И никак нельзя ее вытащить?

— Нет.

— Чума — это жутко, — сказал Колин. — Столько народу умерло, что их даже не хоронили. Оставляли лежать на улицах штабелями.

—Я не могу к ней попасть, Колин. Привязка сорвалась, когда Гилкрист выключил сеть.

— Знаю, но неужели ничего нельзя сделать?

— Нет.

— Но...

— Я поставлю перед вашим врачом вопрос о сокращении числа посетителей, — сурово заявила сестра, выволакивая Колина за шиворот.

— Тогда сократите первым делом миссис Гаддсон, — попросил мистер Дануорти. — И передайте Мэри, что я хочу с ней увидеться.

Мэри не пришла, зато пришла Монтойя — судя по всему, прямо с раскопок, по колено в грязи. Даже ее кудрявые волосы поседели от глиняной пыли. С ней пробрался Колин, в основательно промокшей зеленой куртке.

— Нам пришлось проникать тайком, пока эта не видела, — пояснил мальчик.

Монтойя тоже сильно потеряла в весе. Электронные часы болтались на похудевшем запястье.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

—Лучше, — соврал Дануорти, глядя на ее руки. Под ногтями чернела каемка. — А вы?

—Лучше.

Наверное, прямо с больничной койки отправилась на раскопки искать диктофон. А теперь пришла сюда.

— Она умерла, да? — спросил Дануорти.

Пальцы Монтойи сжались на спинке кровати, потом разжались.

— Да.

Значит, Киврин все-таки перебросилась правильно. Пространственное расхождение не превысило нескольких километров — или даже метров, и она отыскала Оксфордско-Батскую дорогу. Отыскала Скендгейт. И там умерла от гриппа, подхваченного еще до отправки в прошлое. Или от голода после чумы. Или отчаяния. Ее нет в живых уже семь сотен лет.

— Вы его нашли, — констатировал Дануорти.

— Что нашли? — не понял Колин.

— Диктофон Киврин.

— Нет, — ответила Монтойя.

Легче не стало.

— Но найдете.

Ее руки на спинке кровати слегка задрожали.

— Она сама меня просила. В день переброски. Это она предложила сделать диктофон в форме костной шпоры, чтобы записи сохранились даже в самом крайнем случае. «Мистер Дануорти напрасно беспокоится, — сказала она, — но если что-то случится, я попытаюсь устроить, чтобы меня похоронили на погосте, и тогда вам... — голос Монтойи дрогнул, — не придется перекапывать пол-Англии».

Дануорти закрыл глаза.

— Но ведь вы не нашли диктофон, откуда же вы знаете, что она умерла? — возмутился Колин. — Вы говорите, что даже точное местоположение ее неизвестно. Почему вы так уверены, что она умерла?

— Мы проводили эксперименты с лабораторными крысами на раскопе. Для заражения достаточно проконтактировать с вирусом в течение пятнадцати минут. Киврин провела у саркофага около трех часов. Вероятность того, что она заразилась, — семьдесят пять процентов, а учитывая слабо развитую медицину XIV века, осложнений было не миновать.

Слабо развитая медицина. В этом веке людей лечили пиявками и толчеными рубинами, о стерилизации, бациллах и Т-лимфоцитах и знать не знали. Они шлепали бы на Киврин грязные компрессы, бормотали молитвы и вскрывали ей вены. «И врачи отворяли им кровь, — говорилось в книге Колина, — но многим не помогло и это».

— Без антибиотиков и Т-клеточного наращивания, — продолжала Монтойя, — смертность от этого вируса доходит до сорока девяти процентов. Вероятностные подсчеты...

— Вероятностные подсчеты... — с горечью подхватил Дануорти. — Это Гилкрист вычислил?

Монтойя оглянулась на Колина и сдвинула брови.

— Семьдесят пять процентов, что Киврин подхватила вирус, и шестьдесят восемь, что она попала на зачумленную территорию. Смертельность бубонной чумы — девяносто один процент, а уровень смертности...

—Чумой она не могла заразиться, — перебил Дануорти. — Ей сделали прививку. Разве доктор Аренс и Гилкрист не говорили?

Монтойя снова оглянулась на Колина.

— Мне не велели ему рассказывать, — воинственно заявил мальчик.

— О чем? Что, Гилкрист заболел? — Дануорти вспомнил, как повалился прямо Гилкристу в объятия. Неужели заразил его тогда?