Кивнув обритой головой, словно соглашаясь с последней фразой, Никифоров взглянул на настольные часы и поразился: в размышлениях о странной шифровке как-то совершенно незаметно пролетело полтора часа. Надо было что-то предпринимать, но Никифоров был опытным человеком и хорошо знал истинную цену любого неточного решения. Рисковать он не любил, а потому, делая окончательный выбор, был въедлив до неприличия и, во избежание последствий, «вылизывал» собственное решение с иезуитским усердием. Быстро пробежавшись по основным пунктам своих размышлений, генерал-лейтенант Никифоров определил три возможных пути:

1. Немедленно уничтожить шифровку.

2. Доложить о ней начальнику ГРУ.

3. Передать ее Цвигуну, никого не ставя в известность.

Первый вариант Никифоров отмел почти автоматически: все поступающие из-за рубежа шифровки фиксировались в специальном журнале. Учет и контроль за прохождением секретной документации в ГРУ был поставлен безупречно. Правда, объем их поступлений был необъятный, поскольку шифрованные донесения поступали круглосуточно со всех концов света. Понадобилась бы целая ревизионная комиссия, чтобы обнаружить таинственное исчезновение всего лишь одного донесения из Лондона. Тем не менее такая вероятность теоретически существовала, и потому Никифоров мысленно перечеркнул первый вариант.

Выбирая между разговором со своим непосредственным шефом и брежневским любимчиком Цвигуном, генерал-лейтенант Никифоров мучительно морщил лоб и шевелил губами, что случалось с ним исключительно редко, в минуты максимальной концентрации. Как ни странно, но первый вариант, от которого Никифоров так решительно отказался, соответствовал его характеру больше всего — осторожному, склонному к перестраховке и даже трусливому, если речь шла о вероятности личных осложнений. А тут куда уж проще: нет шифровки — нет головной боли!

Оставшиеся же два варианта сулили шефу внешней разведки ГРУ полный набор непредсказуемых последствий. Никифоров, конечно, понимал, что полученная из Лондона шифровка не имела никакого отношения к интересам национальной безопасности СССР — только к политике, причем к политике ВЫСОКОЙ, в которой Никифоров прекрасно ориентировался, но которую, одновременно, боялся как черт ладана. Если кто-то заимел компромат на Андропова и решил в обмен на что-то передать его Семену Цвигуну, значит, биться лбами намерены именно эти господины. Или кто-то еще, кто стоит рядом или даже НАД ними. Интуиция подсказывала Никифорову, что самое спокойное для него — держаться подальше от этих кремлевского-кагэбэшных страстей. Но как это сделать? Доложив начальнику ГРУ о шифровке, Никифоров оказывался вовлеченным в эту свару по определению: понятно, что его шеф тут же побежит к Устинову, министр обороны, соответственно, к Брежневу, генсек, прежде чем предпринять что-то конкретное, начнет разбираться, и на свет божий будет извлечен он — генерал-лейтенант Никифоров. Шансы на успех в столь сомнительном предприятии — 50 на 50. Валить-то хотят не кого-нибудь, а Юрия Андропова — человека в Кремле далеко не последнего. Короче, либо получишь третью большую звезду на погоны, либо — и это в лучшем случае — пенсионное пособие и теплые напутствия друзей вместе с напольными часами в подарок от родного коллектива. Соотношение 50:50 Никифорова не устраивало. Как и все максималисты, он стремился к стопроцентным гарантиям собственной неуязвимости, а потому отбросил второй вариант, целиком сосредоточившись на третьем.

«Дела у Цвигуна, скорее всего, действительно хреноватые, — думал он, едва заметно покачивая головой и шевеля губами. — Судя по всему, этот беглый подполковник действительно что-то имеет на Андропова. Конечно, надо проверить, действительно ли его приговорили к расстрелу на Лубянке, на самом ли деле была какая-та операция в Латинской Америке и тому подобное. Но если все сойдется, мотивация у этого парня очевидная: он вытягивает из дерьма Цвигуна, а тот, в свою очередь, возвращает подполковника на Лубянку. Все логично. А что Цвигун? Как он должен отнестись ко мне? И кто я вообще для него? Представитель конкурирующей конторы, стремящийся прослыть доброхотом и нагреть руки на чужой беде? Ангел-избавитель, возникший на горизонте в критический момент? Неудобный свидетель? А может, просто непосредственный организатор хитрой игры против него самого? В конце концов, это мой резидент передал шифровку из Лондона… Понятно, что Цвигун никуда не побежит и никому ничего не расскажет о шифровке. В отличие от моего шефа, Цвигуну рисоваться не перед кем — он и так собутыльник Брежнева. С другой стороны, Цвигун — мужик тертый. Очень бы не хотелось оказаться у него на крючке. Так ведь окажусь сразу же: я скрыл шифровку от прямого начальства и передал ее лично Цвигуну. Должностное преступление. Опасно! Погоди-погоди, Степан Федорович! Давай копнем глубже… Допустим, все так и есть. И шифровка Волкова — не туфта, а чистая правда. Что предпримет Цвигун? Поедет на встречу? Как? Без ведома Андропова? Ну, допустим, изобразит первый зампред КГБ какую-то срочную необходимость слетать в братскую социалистическую страну. Только ведь этот самый Мишин тоже не идиот. И за «железный занавес» не высунется — ему, имеющему расстрельный приговор, это вовсе ни к чему. Стало быть, надлежит Семену Кузьмичу мотануть на Запад. И не в составе советской партийно-правительственной делегации, а под чужой фамилией, с чужим паспортом. И обязательно одному. Потому как командирование людей с Лубянки происходит только по личному распоряжению Андропова. Как минимум — Воронцова, шефа Первого главного управления. В общем, темный лес получается. Сунет ли Цвигун голову в петлю? Рискованно. В конце концов, за шифровкой может стоять чья-то хитрая игра. Пускаться в путешествие в одиночку — просто непрофессионально. И потом, как? Он же не попрет через какой-нибудь коридор на южной границе? Риск колоссальный, особенно в сложившейся ситуации. И тогда… И тогда, Степан Федорович, он обратится к тебе. Да-да, именно к тебе, потому как сейчас родная контора для него — хуже эмиграции. И ежели его война с Андроповым достигла такого уровня, стало быть, на Лубянке Цвигун под колпаком. Таким образом, наши шансы выравниваются. Скорее даже, он будет обязан мне больше, ведь ГРУ может дать ему то, чего он никогда не получит на Лубянке… Черт! И все же, самое простое было бы уничтожить к гребаной матери эту шифровку, и никакой головной боли!..»

Приняв, наконец, решение, Никифоров раскрыл небольшую серую книжицу с «вертушечными» телефонными номерами, нашел нужную строчку и набрал номер из четырех цифр. На третьем гудке трубка ожила резким басом:

— Генерал Цвигун. Слушаю!

— Здравия желаю, товарищ генерал, — с наигранной бодростью в голосе поприветствовал Цвигуна шеф внешней разведки ГРУ. — Генерал-лейтенант Никифоров из ГРУ побеспокоил.

— Приветствую вас, Степан Федорович, — голос Цвигуна звучал прохладно, предупреждающе. С наголо обритым, как уголовник, генералом ГРУ Цвигун встречался только на официальных мероприятиях, а по телефону и вовсе говорил считанные разы. — Какими судьбами, коллега?

— Возник один щепетильный вопросец, хотелось бы обсудить не по телефону…

— Никаких проблем, Степан Федорович, — автоматически, не думая, ответил Цвигун и почувствовал как резко, сами по себе, стали холодеть кончики пальцев, сжимавшие пластик телефонной трубки. — Вы ко мне или я к вам?

— Предлагаю нейтральную территорию. Как насчет партии в шахматы, Семен Кузьмич? Насколько мне известно, вы этим делом увлекаетесь?

— Да вроде бы увлекался лет пятнадцать назад, когда волос было побольше, а дел поменьше, — пробурчал Цвигун. — Но на одну партию, думаю, силенок хватит…

— Гарнизонный Дом офицеров в Архангельском, конечно же, знаете, Семен Кузьмич?

— Знаю, — отрывисто бросил Цвигун, обматерив про себя Никифорова. «И это он называет нейтральной территорией, фантомас хренов?! Территориальная единица ГРУ, отстойник для нелегалов с парадными мундирами в бабушкиных шифоньерах!..»

— Там, правда, еще не завершился капитальный ремонт, — словно угадывая ход рассуждений Цвигуна, как ни в чем не бывало продолжал Никифоров. — Но, думаю, уютную комнату с хорошей шахматной доской и крепким чаем обеспечить смогу. В 21.00 вас устроит?