Телефонный звонок. Касьянов проходит в миниатюрный кабинетик, берет трубку.

Голос Натальи:

— Сижу в твоем номере. Только что прилетела.

— Так внезапно? Какому случаю обязан?

— Твоему молчанию. Позвонила в отдел кадров. Узнала — не выходишь из цеха, оброс бородой, пожелтел.

— Осада.

— Что за осада?

— После. Еды в номере никакой, кроме грецких орехов. Коли пепельницей. Да, в чемодане бутылка шампанского. Пей. Утром встретимся.

— Никакого утра. Ведь час ночи. Немедленно домой.

— Ладно тебе.

— Что ладно?

— До утра.

— Улечу.

— Забыла, как я отношусь к угрозам?

— Улететь?

— Ладно, сказал.

Сигналы телефонного отбоя. Такое впечатление у Касьянова, что они с каждым мгновением убыстряются, становятся тревожней, громчают.

Он быстро выходит из цеха, пересекает заводской двор, бежит по улицам.

Над городом, во все звездное небо, звучат сигналы телефонного отбоя.

От гостиницы отъезжает такси. В оконце силуэт Натальиной головы.

Касьянов вскидывает руку.

Машина на мгновение словно бы споткнулась, но тут же резко рванула вперед.

Его рука рухнула с высоты, как подпиленная ветка.

Едет поливальщик. Крыло воды долетает до обочинного газона. Касьянов бежит навстречу поливальщику.

Поливальщик делает разворот, окатывает Касьянова водой.

Касьянов обгоняет поливальщика, прорвавшись сквозь крыло воды, встает на пути. Крылья воды становятся короче и совсем исчезают.

Касьянов садится в кабину поливальщика.

Такси, на котором уехала Наталья, описывает дугу перед зданием аэровокзала, несется обратно, в город.

Поливальщик и такси проносятся навстречу друг другу.

Дуговым жестом Касьянов велит водителю повернуть.

Поливальщик мчится обратно. Из его кабины видна машина, в которой едет Наталья.

Погоня увлекает Касьянова.

Едва такси снова разворачивается и устремляется к аэропорту, он, теперь не без веселого азарта, делает крюк рукой.

Злое лицо водителя поливальщика.

Гостиничный номер. Касьянов швыряет на паркет мокрый пиджак, падает в кресло возле стола, засыпает.

Утро. На улице звон трамвая. Этот звон переходит в телефонный.

Не размыкая век, Касьянов поднимает трубку.

Г о л о с  Б у л е й к и. Марат Денисович, Булейко звонит.

К а с ь я н о в. Демонтировали?

Б у л е й к о. Разворотили, как бульдозером.

К а с ь я н о в. Который час?

Б у л е й к о. Восемь доходит.

К а с ь я н о в. Могу успеть, к самолету?

Б у л е й к о. Неужто улетите?

К а с ь я н о в. Прости, друг, спешу.

Поле аэропорта. К самолету, сияющему на солнце, тянется цепочка пассажиров.

Наталья замыкает цепочку. Скорбной гордостью вскинута голова. Колышутся, по ветру волосы.

«Люди неблагодарны, — думает она. — Если Марат жесток, для чего жить?»

Возле поручней трапа стоит бортпроводница. На ее настроение действуют настроения пассажиров, как ветер на траву летного поля.

Вид Натальи отзывается в ее лице печалью.

Наталья останавливается рядом с ней. Обе смотрят на аэровокзал, на фоне которого катит бензозаправщик.

Бортпроводнице хочется узнать, что с Натальей.

— Почему так быстро?

— Истекло время.

— Лететь тысячи километров для встречи на полсуток?!

— Нечем восхищаться.

Наталья заходит в самолет, заметив Касьянова, бегущего по полю.

Когда Касьянову остается добежать до самолета каких-то несколько метров, трап отъезжает.

Б о р т п р о в о д н и ц а. Вы с билетом?

К а с ь я н о в. Позовите Наталью Касьянову.

Бортпроводница громко объявляет в салонах самолета:

— Наталья Касьянова, пройдите к двери. Вас просят.

Наталья видит Касьянова через иллюминатор. Помалкивает.

Бортпроводница кричит вниз, Касьянову:

— Никто не отозвался!

Касьянов замечает в иллюминаторе лицо Натальи, робко, прощально колеблет ладонью.

Человеческая фигурка среди колышливого блеска травы, вызванного взлетом самолета.

Наталья, отвернувшаяся от иллюминатора.

Литейный цех.

На том месте, где находился пульт управления литейной установкой, стоит Нареченис. Перед ним битый кирпич, пласты асбеста, стальные конструкции.

Поза у Наречениса такая, словно он склонил голову над могилой.

Из формовочного отделения идут старший мастер Перетятькин и две грузчицы с деревянными носилками.

Заметив скорбную фигуру Наречениса, Перетятькин блудливо-радостно щерится.

На шаги Перетятькина и грузчиц Нареченис вяло оглядывается, затем, уже собранный, встрепенувшийся, заградительно разбрасывает руки.

— Почему? — невинным тоном спрашивает Перетятькин.

— Вещественное доказательство, — строго отвечает Нареченис.

— Для кого?

— Для милиции.

— Неужто заявите?

— Заявлю.

— Милиция в эти дела не вникает. Руководство. Партком.

— Обязана.

— Я в штабе добровольной дружины. Все время с милицией в контакте. Не ее это дело. Растраты, поджоги, кражи — ее.

— Свыше трех лет потратили на машину. Если в рублях оценить труд и материалы, не меньше двухсот тысяч получится.

Перетятькин весело осклабился.

— Пятьдесят тысяч верных, остальное — ненаучная фантастика. Альгис Юргисович, вы молоды, поверьте моему опыту: в милиции только поскалят зубы над вашей наивностью. Это дело чисто в компетенции дирекции, ну, и парткома. (Женщинам.) Убирайте. Нельзя цех захламлять.

Перетятькин поднимает кирпич, подает Нареченису. В бесноватых глазах наглая радость.

Нареченис резко отталкивает кирпич.

Кирпич вырывается из руки Перетятькина.

Перетятькин подскакивает, боясь, что ему угодит по ногам.

Работницы смеются.

Н а р е ч е н и с (со злой жестокостью). Где Касьянов?

П е р е т я т ь к и н (доволен, что разгневал Наречениса). Пропал без вести.

Н а р е ч е н и с. Где главный узел машины?

П е р е т я т ь к и н. Чего не знаю, того не знаю.

Н а р е ч е н и с. Ты все знаешь. Ты хитромырдый.

П е р е т я т ь к и н. А за оскорбление личности вас могут привлечь. Не отопретесь, поскольку они (указывает на женщин с носилками) слышали, как вы обозвали меня хитромырдым.

Из кабины самосвала выпрыгивает Наталья, принимает от шофера чемодан.

Подполковник Дардыкин выходит из продуктового магазина с авоськой, раздувшейся от продуктов. Озадаченный, он видит Наталью.

Н а т а л ь я. Доброе утро, Валентин Георгиевич.

Д а р д ы к и н. Вы не улетели?

Н а т а л ь я. Улетела.

Он не может воспринять смысл, вложенный Натальей в слово «улетела».

Д а р д ы к и н. Желтые Кувшинки вас не приняли?

Н а т а л ь я. Не приняли.

Наталья и Дардыкин идут к домам близ колонии. Дардыкин несет ее чемодан и свою авоську.

На поляну, покрытую травой-муравой, баба лет пятидесяти выпускает цыплят. Она достает цыплят из ученического ранца.

Дардыкин и Наталья останавливаются, весело наблюдая за цыплятами.

— Валентин Георгиевич, ты никак с розысков? — спрашивает баба.

Не ответив, Дардыкин продолжает путь. Наталья смущена и заинтригована. Она бредет позади подполковника.

Бабу, как ей мнится, осеняет счастливая догадка. Лукавая, она скребет пальцами по виску, затем долго, дивясь и осуждая, покачивает головой. Ее не смущает презирающий взгляд Натальи.

У подъезда.

Д а р д ы к и н. И все-таки, доктор, у вас что-то стряслось.

Н а т а л ь я. И все-таки, подполковник, у вас что-то стряслось.

С горестной пытливостью, чуточно улыбаясь, они смотрят друг на друга...

...Вековой тополь уродливо раздулся в нижней части ствола от наплывов и шишек. Он рос подле административного корпуса завода «Двигатель».

Под тополем толокся старший мастер Перетятькин.

На парадное крыльцо быстро вышел Мезенцев. Он задорно бубнил что-то маршевое: