— Обманываете.
— Мы не обманываем.
Оля повернулась, чтобы убежать. Инна приобняла ее за плечи, и они ушли.
Когда Инна возвратилась, Касьянов спросил ее, зачем — она возвращалась.
— Я узнавала у него, с какой целью Мезенцев уничтожил литейную установку.
— Ну?
— Дабы предотвратить расширение техносферы на родной земле.
— Да-да, он, как постепенно определилось из разговоров с его сторонниками, за сознательное ограничение географии человеческой деятельности. На данном этапе. А с начала третьего тысячелетия — за сужение географии человеческой деятельности. Поработал где-то человек, удалился. Там, откуда он ушел, образуется зона отдыха земли. И земля отдыхает столько, сколько ей потребуется для возобновления своих норм, почти что приближенных к первозданным.
— Как ты, Марат, к этому?
— Я за ускорение поисков во имя спасения человека и природы. Но я против индивидуалистических мер. Масштабные задачи лишь по силам огромным людским массам.
5
Квартира Касьяновых. Застолье. Здесь, кроме хозяина, — Инна, Готовцев, Ситчиков, Нареченисы, Булейко с женой.
И н н а (подняв фужер с вином). Я предлагаю тост за людей непокоя. У них доблестная, плодотворная жизнь. Она катализирует социальный и исторический прогресс. Их судьбы завидны, но это не означает, что они не знают тягот, гонений, клеветы и даже трагедий. Но они новаторы, и это обеспечивает им великую сопротивляемость и громадную веру. Утепленному счастью, забронированному от забот и опасностей, они предпочитают подвижническое счастье. Я пью за вас, Касьяновы, и за ваших друзей.
Хозяева и гости, за исключением Ситчикова, выпивают по фужеру шампанского.
Ситчиков полулежит в кресле. Он читает, и потому у него вид восторженного первооткрывателя.
Полязгивание вилок и ножей заставляет его поспешно вскочить.
— Повремените. Не в пище счастье. Я с утра не ел. Послушайте, что пишет Николай Константинович Рерих: «Приятель, опять мы не знаем. Опять нам все неизвестно, опять должны мы начать. Кончать ничего не можем».
Ему представлялось, что состояние, подобное тому, какое выражено в стихах Рериха, испытывают все присутствующие, а значит, они живут плодотворно и их развитию не угрожает опасность. Он был уверен, что они закричат, соглашаясь, но они безмолвствовали.
— Ага, зацепило! — тем не менее обрадовался Ситчиков: важно ощутить мудрость, потом она осуществится в благородных поступках, выражающих вечную оптимистическую неудовлетворенность человека своей деятельностью на земле.
Как бывает в застольях, где чай пьют только поздно ночью, перед расставанием, безмолвие не продолжалось и минуты. Наталья, которой казалось, что гости скучают, нажала клавишу магнитофона, и поплыло по комнате танго, навеивая дружественным душам чувство ласковой сокровенности. Подхватистый при звуках танца Антон Готовцев с вихревой легкостью подлетел к Наталье, и она приняла его приглашение на танго, взглянув на мужа, разрешающе приспустившего усталые веки.
— Не ревнуешь ли Маратика к достославной Инне? — спросил он ее в тревоге о собственной судьбе.
— Никогда он не любил меня так, как теперь. Понимаешь, словно у него произошло какое-то несчастье, которое он скрывает.
— Чудовищно утомился. Забери его... В общем, вам надо умотать куда-нибудь на отдых в местную глухомань.
— Даже ты всего не сознаешь!
— Никому не дано.
— Не разлюбила она тебя?
— Ее спроси. Типичное дитя усложнений нашего века.
— Теперь-то вы никуда не денетесь друг от дружки.
Встали и пошли танцевать Касьянов с Инной. Она благодарит его за то, что он задержал ее в Желтых Кувшинках. Хотя бы ради встречи возле реки с Анной Рымаревой следовало задержаться.
— Кошке игрушки, мышке слезки.
— Ну уж, ну уж! Она сказала: дескать, практика, нет, производство мчится впереди защиты... Короче, ты помнишь. Я попыталась придать больший объем ее мысли: практика мчится впереди сознания, которое давно опередило ее, но ему еще предстоит покорить человечество.
— Ты берешь золото там, где его находишь.
— Согласно завету Александра Сергеевича Пушкина.
— Все это славно! Но что ж будет с Маршалом Тошем?
— В юности он быстро утешился в отличие кое от кого. И сейчас быстро утешится.
— Ты так не думаешь.
— Ну уж, ну уж!