К а с ь я н о в. Нет.

Разливщик Копырный, пожилой, с темным от формовочной массы лицом, выступил из-за Кондрата.

— Грамотная машина. Самолет Туполева взять, «Боинг» тот же — с этими аппаратами она потягается. Огромная сложность. Одних наладчиков подготовить — год, не меньше, надо потратить. Молодежь требуется. Наш цех молодежь не жалует — тяжелый. А которые появляются — из бывших заключенных, уровень не тот. Не зря говорится: всякому овощу — свое время.

С а м о х и н. «Лотос» называется установка. Работает, м-му, красиво!

К а с ь я н о в. Можете продемонстрировать?

Лалевич покрутил туловищем, выражая неохоту: дескать, бесполезно.

Касьянов идет к литейной машине, рабочие — вслед за ним. Лалевич, постояв в одиночестве, тоже идет туда. Люди расступаются. Лалевич встает к пульту машины.

Красиво смыкание стальных блестящих лепестков в подобие лотоса! Едва лепестки замирают (ниже, внутри формы, опрокинутое их повторение), смутно слышится пневматический всос, затем, в миг расхождения лепестков, на ленту конвейера, крытую асбестом, выскальзывает серебристая деталь.

К пульту, лавируя между рабочими, пробирается инженер Нареченис. Он руководитель группы «Искатель».

Б у л е й к о (Нареченису, кивнув на Кондрата и его напарников). Разрушители... Альгис Юргисович, надо установить дежурство.

Н а р е ч е н и с. Пусть ломают. За крупное техническое преступление кого угодно засудят.

Л а л е в и ч (не верит в серьезность его слов). Одуванчик.

К о п ы р н ы й. Товарищ Нареченис, наставите литейных машин... Рабочим-то куда деваться? Формовщикам, обрубщикам, модельщикам, разливщикам? На другой завод? Другого нет. Я семь лет возле металла жарюсь. Еще три года — и стаж горячий выработаю. В пятьдесят cтал бы получать пенсию. Из-за вашей машины хоть в другой город переезжай.

Н а р е ч е н и с. У нас не капитализм. В плавильщики переведем, в сталевары. Места найдутся. Литейные машины потребуют дополнительный металл.

К о п ы р н ы й. Большинство, как я, в возрасте. Переучиваться поздно. Не всех по здоровью на новые работы возьмут. Есть силикозники, есть тэбэцэшники. Почва для ваших машин не подоспела.

Н а р е ч е н и с. Почву готовят администраторы. Семен Серафимович, реально то, о чем он говорит?

Л а л е в и ч. В основном.

Н а р е ч е н и с. Стало быть, необходимо тормозить технический прогресс?

Л а л е в и ч. Коварная проблема.

К о н д р а т. Провентилировали мозги — давай рулите по местам. Сотворим пустыню Кара-Кум. Хлопцы?

К а с ь я н о в. Вот что, герой, я принимаю литейный цех. Никакого демонтажа производить не будем.

К о н д р а т. Не сердите товарища Мезенцева. Он вас в дерьмо окунет, морским узлом завяжет.

Директор завода «Двигатель» Тузлукарев смотрит на экран телевизора. Кадры плывут, сжимаются, перекашиваются. Он пробует настроить телевизор, но ничего не получается. Мало-помалу на экране мы различаем цистернообразные дюралюминиевые печи, людей, толпящихся возле литниковой установки.

Быстрым шагом Тузлукарев проходит в кабинет главного инженера Мезенцева.

Мезенцев смотрит телевизор.

— Литейный смотришь?

— Его.

На экране Касьянов, Лалевич, Нареченис. Их головы согнулись в печальном полунаклоне. В глубине кадра — уходящие из цеха Кондрат с помощниками.

Мезенцев оборачивается к Тузлукареву.

— Подписал приказ?

— Собираюсь.

— Каков самостийщик?!

— Приказ о его назначении подпишу.

— Подпишешь крах под собственным спокойствием.

— Стареет твоя интуиция.

— Галопом далеко не ускачет.

— Не доверяю я конно-спортивным ассоциациям.

— Кичишься?

— Чем?

— Уводишь человеческое за пределы животного. Не подписывай.

— Подпишу.

— Ты любишь, когда тебя называют хозяином. Но натура у тебя... натура временщика.

— Умно.

— Сколько можно мыслить в пределах дня, месяца, года, пятилетия?

— Будем жить по тысяче лет...

— Вам установи долговечность хоть до ста тысяч... Психология временщиков!

— Терпеть ты не можешь варягов. Временщиком меня... Ересь! А вот ты заражен местничеством.

— Не терплю варягов. Не скрываю: заражен местничеством. Горжусь. У местничества фундамент — чувство Родины!

— Надоели твои завиральности. Пошел бы ты...

Усмехаясь, Тузлукарев возвращается к себе в кабинет. Туда, вслед за ним, заскакивает Мезенцев.

Тузлукарев садится за стол, подписывает приказ.

Мезенцев тычется подбородком в свои подведенные под горло кулаки.

— Установку я сниму.

— Волен, батюшка, волен. Ты задевал мою интуицию. Ее настораживает твой нахрап.

— Гонка, гонка, непрестанная гонка.

— Век сверхвысоких скоростей, динамических рывков.

— Хочется плавного движения.

— Эволюции?

— Ее.

— Что же...

— Эволюция восхитительна, словно красивая и при этом верная жена. Порви приказ.

— Приказ подписан.

— Какой же ты недальновидный!

Когда Касьянов входит в директорский кабинет, Тузлукарев вращается в кресле по солнцу и против солнца. Он то как бы нависает над письменным столом, высоко выкрутив кресло, даже виден винт, глянцевито-черный от масла, то едва ли не скрывается за стол, осадив кресло почти до паркета.

Мрачнея, Касьянов ждет конца прокрутки. От вращения у Тузлукарева посоловели глаза. Тузлукарев спрашивает Касьянова, покружив ладонью по-над лицом и рассмеявшись:

— Впечатление?

— Должностная утеха единоначальника.

— Я о литейном цехе.

— Джунгли.

— Как назвать вмешательство... без полномочий?

— Душа взыграла.

— Если вы сейчас посамовольничали — что будет дальше?

— Дальнейшее не последует.

Касьянов отвешивает Тузлукареву церемонный поклон человека, который не только не собирается унижаться перед работодателем, но и рад возможности удалиться с достоинством и саркастическим пренебрежением.

— Э, Марат Денисович, приказ подписан.

— Ликвидируйте.

— Неучтивость, Марат Денисович.

— В джунглях все возможно.

— Слишком примитивное суждение для семидесятых годов двадцатого столетия. Напоминаю, что мы с вами исповедуем диалектическую философию.

— Исповедуем ли?

— Ее внедряли в наше сознание с детских лет. Не можем не исповедовать.

— Хороши диалектики! Срывая кратер, думаете, что тем самым устраните вулкан.

— Не я велел разбирать установку. Техническую политику осуществляет на заводе главный инженер. Кстати, имеются ли эффективные методы борьбы с вулканами?

— Не слыхал.

— Думаю, что в человеческих возможностях залить глотку вулкана, дабы успеть перенести селение или город на безопасное место. Притормаживание природных процессов предполагает и замедление процессов, вызываемых людской деятельностью.

— Теория «Тирриля».

— Кого?

— Был такой прибор для регулирования оборотов турбогенератора. Три тысячи оборотов в минуту. Ни больше ни меньше.

— То-то что социальное регулирование сложно в силу постоянной изменчивости жизни.

— Оказывается, все можно оправдать.

— Марат Денисович, поверьте, и нам не чуждо стремление осуществлять справедливость.

— Странно.

— Странно, странно.

— Осуществляйте.

— Присоединяйтесь.

— Вы или очень коварный, или очень верите в собственное должностное бессмертие.

— Э, домыслы! Берете цех?

— Беру.

— Тогда — совет. Группа Наречениса мобильна, творчески блистательна, но опережает наши современные возможности. Было бы губительно для государственных ресурсов, если бы какие-нибудь Габон и Сан-Марино пытались наладить производство сверхзвуковых самолетов... Вы поняли меня?

— Марки коллекционируете?

— Сын.

— Мы золотых марок не выпускали, а Габон выпустил.

Контора цеха — стеклянный куб, прилаженный с помощью металлических конструкций к глухой кирпичной стене. В конторе, вдоль стеклянной плоскости, ходит Касьянов, поглядывая на литейную установку.