Литмир - Электронная Библиотека

— Ребята, — на удивление спокойным голосом, как это было несколько дней назад на площади перед горисполкомом, начал Пригожа, — все мы на нервах. У всех нас все меньше и меньше остается сил, чтобы вытерпеть ужас от накала непонятных событий. Но если мы начнем молотить друг друга, то этих сил вообще не останется. Ну что случилось? Что за потасовка? Ведь мы же — одна команда, на которую надеются люди, на которую молятся наши женщины и защиты у которой ищут наши дети. А вы…

— Что — мы? — откликнулись снизу. — Что мы? Это ты сам с Мельниченком разберись. Подставляешь своими дурацкими приказами Григория Артемовича, а мы — отвечай…

Пригожа снова поднял руку:

— Спокойно, спокойно! С господином Мельниченком мы проводим конструктивную работу. К сожалению, Григорий Артемович бывает в Гременце только наездами и не очень хорошо владеет спецификой нашего города. Поэтому давайте все вместе поможем ему, укажем на ошибки и…

— Вот иди, укажи и помоги. Мельниченко нам рассказывал, как ты помогаешь, — вдруг зловеще донеслось сверху, и чья-то крепкая рука вылетела из окна, толкая Пригожу в спину.

Он сделал шаг на самый край козырька, закачался, стараясь удержаться на нем, развернулся к окну и, махая руками, сорвался спиной вниз. Мне показалось, что Пригожа падает прямо на меня. Падает медленно-медленно, понемногу разрастаясь на фоне снова ослепшего неба и беспомощно растопыривая руки-крылья.

Высота, в общем, была небольшая, и я думаю, что Иван Валентинович отделался бы парочкой синяков да царапин, но…

Хрустнув, осколок стекла, торчащий неподалеку от меня, вонзился в шею Пригожи чуть пониже затылка, пронзил ее и, мгновенно покраснев, вышел наружу спереди. Кровь хлынула фонтаном. Толпа, одноголосно ойкнув, подалась назад, а меня какая-то адская сила, выдрав из неподвижности, бросила вперед. К Ивану.

Перемазанный теплой липкой жидкостью, я на коленях замер над ним, а он, из последних сил расплющивая глаза — даже белки из орбит вылезли! — захлебываясь, судорожно хватал ртом воздух.

— М-мель… ко… Док… менты… Ищ-щ… щет… А на т-те… б-бя… ох-х… х-хот… г… г… к-х-х…

Пригожа вздрогнул всем телом, закатывая глаза под лоб, и в это самое время где-то совсем близко в очередной раз вздрогнула земля, и тарелка, зависшая над домом, вдруг набухла, изменяя цвет от синего к красному, чтобы беззвучно лопнуть и исчезнуть, разбрасывая во все стороны разноцветные искры, словно последний салют в честь по-глупому погибшего Пригожи Ивана Валентиновича.

3

Меня трясло. Внутренне и мелко. Словно все клетки моего измученного тела хотели испуганно разлететься в разные стороны, но какая-то могучая внешняя сила не давала им этого сделать, изо всех сил уплотняя окружающее пространство. А может, этой внешней силой была Лялька, которой я, до боли стиснув зубы, совершенно не хотел показывать своего тяжелого и тоскливого состояния.

Она появилась неизвестно откуда и оттуда же притащила бутылку минеральной воды, чтобы хоть немножко смыть с меня кровавую грязь Юнаков. Но я не дал ей этого сделать. Воду, как и эмоции, нужно было экономить. И поэтому, найдя какое-то тряпье и чуть увлажнив его, я размазывал грязь по всему телу, сидя на подранном диване, сюрреалистично поставленном кем-то прямо посреди проезда между двумя домами. А Лялька, как ученица-отличница, вся выпрямившись и сложив руки на коленях, устроилась рядом.

— А дальше? — спросила она после того, как я замолк, дойдя в своем рассказе до момента появления Пригожи на козырьке подъезда.

Мои зубы больно скрипнули:

— Дальше, дальше!.. Что дальше?.. Финал становится почти банальным: Алексиевского — на нож, Пригожу — на стекло. Такое ощущение, что весь мир какими-то шипами ощетинился и всюду нас, грешников, караулит.

— Успокойся. Разница, по-моему, все-таки есть. — Лялька помолчала и сложила ладони лодочкой. — Странно. Я никогда не любила Алексиевского и до определенного времени с уважением относилась к Пригоже. И вот оба погибли. Оба как-то бестолково. Но бестолковость Алексиевского мне все же больше по душе. Она человечней, что ли.

— А, точно такая же, как и все, что происходит с нами, — махнул я рукой.

— А что у вас с Лианной происходит? — вдруг резко изменила тему Лариса Леонидовна. — Дмитрий говорил, что у вас уже до поцелуев дело дошло…

Вот гаденыш! Ну не нравится мне Дмитрий Анатольевич! Просто не нравится. Но и оправдываться как-то не того…

— Лариса, хоть вы девчонку пожалейте. Видели же, какая она…

— Видели, видели, — горестно вздохнула Лялька.

— Кстати, где твой благоверный? Что-то я по нему соскучился.

— Где-то в том дворе, — Лялька кивнула головой в направлении ближайшего дома, над которым замерла, чуть покачиваясь, двадцатиметровая линза тарелки. — Жалуется, что транспорта нет, чтобы на полигон съездить. Ему там какие-то приборы забрать нужно, чтобы эти создания, пока есть возможность, получше изучить. Кстати, ты согласен, что он был прав относительно НЛО?

Трудно опровергать очевидные факты, но я попробовал.

— Никто еще не доказал мне того, что эти медузы имеют хотя бы зачатки разума.

— Я не о том. Я о самом их существовании. А что касается разума… Мы с Димой видели, как они уничтожают кремняков. То есть помогают людям. Но, — Лялька запнулась, — и кремняки начали огрызаться.

Я вспомнил тарелку, лопнувшую над погибшим Пригожей, и заинтересованно взглянул на бывшую жену:

— Ну-ну…

— Гну, — огрызнулся не кремняк, а она. — Мы наблюдали два случая. В обоих НЛО явно собирались ударить лучом по кремнякам. Но нам показалось, что те опередили их. И ударили первыми. Но не лучом, а рядом таких себе красных мерцающих пуль, летящих вверх из самой глыбы. Подойти, кстати, к лавовым озерцам сейчас почти невозможно: фон инфразвукового излучения значительно возрос. О последнем я говорю как о доказанном факте. Потому что Димка насобирал на химии груду железа и соорудил из нее какой-то прибор. Чтобы, значит, этот фон измерять. То есть заметь, он тоже баклуши не бьет, — неожиданно почти выкрикнула Лялька, и мне показалось, что она спорит сама с собой.

Я успокоительно положил руку на ее ладони. Она не убрала их, как я ожидал, а лишь вздохнула:

— Так вот, значит, фон возрос, и кажется, что тарелки уже побаиваются приближаться к кремнякам. Возле тех сейчас только типы какие-то обкуренные болтаются. Я сначала не понимала, с чего бы это, но Дмитрий объяснил. Слушай, а они и в самом деле по лаве ходить могут?..

Я вспомнил выгнутое в беззвучном вопле тело Михая и закрыл глаза.

— Не надо об этом.

Теперь уже Лялькины ладони легли на мои:

— Извини.

— Да ничего… А может, это и к лучшему, что люди получили возможность подходить к кремнякам. Целее будут во время этих боевых действий…

Я вдруг замер, поняв, что сказал, и ошеломленно уставился на Ляльку:

— Слушай, а тебе это и вправду не напоминает какое-то сражение?

Лариса отняла от моих рук свои ладони:

— Знаешь, мне и одного Дмитрия хватает.

Я промолчал, потому что, вспомнив про боевые действия, вспомнил и про обстрел, под который недавно попал. Вернее, я все время помнил о нем, но это было тем единственным, про что я не рассказал Ляльке. Зачем лишний раз женщину волновать, как заметил в свое время Мельниченко? Это — дело мужское. Да и, в конце концов, основным в этой ситуации было то, что у кого-то, кроме Мельниченка, появилось огнестрельное оружие. Мне стало как-то неуютно, когда я посмотрел на свой нож, который уже вычищенный лежал рядом. Надо отыскать что-то посерьезнее… Оружие владеет миром… Я огляделся. Торчим тут, словно те тополи на Плющихе. Однако и в погребах я прятаться не собираюсь! Будь что будет… Просто надо найти что-то посерьезнее. А пока…

— Слушай, Ляль, а может, нам и вправду на полигон мотнуться?

— Я же говорила: мне и одного Дмитрия…

— Подожди. Не в этом дело. Давай я объясню тебе то, что ты знаешь гораздо лучше меня. Ведь я разговаривал с Вячеславом Архиповичем и окончательно убедился в том, что за документами кто-то охотится. Сейчас они неизвестно где, а сам прибор, разобранный, лежит на полигоне. Давай хоть его на всякий случай сохраним.

64
{"b":"215229","o":1}