Тот несколько изумленно обернулся ко мне и вдруг… улыбнулся:

— А вот теперь и я не пойму, кто из нас дебил. Успокойся. Я с ней контактирую…

И он снова направил лазер на тарелку, два раза нажав на спусковой крючок. Та в ответ довольно изысканно покачнулась. Тоже два раза.

А потом двойным лучом засадила по Бабию.

Первый из лучей выбил добрый кусок парапета, осыпав Дмитрия обломками кирпича и бросив его на крышу, на плоскости которой, немного позади упавшего Бабия, поднялся фонтан пыли от удара второго луча. На месте этого удара сразу же образовалась огромная дыра, в которой загрохотали обломки падающего железобетона. Открытый кофр Бабия, стоящий рядом с ним, опрокинулся, и из него выскользнул знакомый мне кубик, в свое время забранный Дмитрием с полигона.

Дальше я действовал чисто автоматически, потому что снова наступил тот миг, когда мысли не анализируются, а просто становятся веревочками для тела, которое почему-то совершенно уверено в том, что поступает абсолютно правильно. Подскочив к Бабию, я выдернул у него из рук лазер, схватил батарею и бессознательным движением вогнал ее в приклад аппарата. Туда, куда мне показывал Беловод. Кубик как будто впаялся в предназначенное для него место.

— Не-е-ет! — завопил еще не очухавшийся Дмитрий, сообразив, что я хочу сделать.

— Да! — коротко и смачно, словно сплюнув, бросил я сквозь стиснутые зубы и, не целясь, с полуоборота, навскидку и резко поднял ствол в направлении тарелки.

Не знаю, что там изобрел Беловод, но мощность луча, увязшего в туманистом брюхе зеленоватой медузы, я ощутил почти физически. Существо мгновенно покрылось какими-то красноватыми пузырями, тихонечко зажужжало и неожиданно рассыпалось разноцветным фейерверком. По небу будто пошли круговые волны, чем-то напоминающие мне световое представление, которое я наблюдал с балкона беловодовской квартиры. Это было бы красиво, если бы не было жутко. Тем более, что вокруг что-то изменилось. Сразу я не сообразил — что, но через мгновение…

Десятка три тарелок, видимых с крыши дворца, внезапно прекратили свое плавное движение и бросились врассыпную, будто стайка испуганных мальков. Отличие было лишь в размере этих «рыб» да в том, что из них в, направлении земли метнулись острые жала зеленых лучей. Послышались отдаленные взрывы. Над Юнаками взвились смерчи пыли, внутри которых навстречу тарелкам летели цепочки красноватых пятен. Вот одна из цепочек хлестнула по воздушной медузе, и та мгновенно рассыпалась искрами да и всколыхнула… Нет, не воздух — само пространство. Эти колебания упруго толкнули все клетки моего тела. В другом месте, где-то около моста через Сухой Каганец, лучи двух тарелок, пересекшись, ударили в землю, и оттуда с приглушенным всхлипом вверх выплеснулся фонтан лавы и раскаленного камня. Крыша дворца ощутимо вздрогнула.

Где-то снова что-то горело. Воздух помутнел, и дышать стало тяжело. Дрожала земля, колыхалось пространство. Сквозь душную сизую дымку я различил несколько групп обезумевших людей, бегущих по улице, но странным образом не смешиваясь друг с другом, а лишь сбиваясь и просачиваясь одна сквозь другую.

Схватившись за вибрирующий камень парапета, я увидел, как на самом горизонте нашего мира медленно начала падать последняя из неразрушенных труб нефтеперерабатывающего завода и исчезать среди серых клубов то ли дыма, то ли пыли.

Длилось все это всего лишь несколько минут и прекратилось так же внезапно, как и началось. Тарелки метнулись вверх и замерли там, образовав неровный круг по периметру зоны землетрясения. Количество их несколько уменьшилось. Внизу слышались отчаянные человеческие вопли, и можно было лишь благодарить… Бога?.. Случай?.. В общем, кого-то из них за то, что ни один луч не ударил ближе двух километров от нас. Вообще, эта активизация тарелок напомнила мне короткую разведку боем, после которой враждующие стороны возвращаются на исходные позиции.

— Что ты наделал! Что ты наделал! — скулил позади Бабий.

Я, лишь слегка ошалевший от увиденного, поскольку по-настоящему испугаться так и не успел, обернулся к нему:

— Я?!. Я наделал?!. Дмитрий, да приди ты в себя, в конце концов! Ты знаешь, где сейчас Лялька находится?

И голосом, рвущимся от злости, отчаяния и растерянности (потому что и действительно не знал, чьими действиями была вызвана активизация тарелок), я рассказал ему о последних событиях.

Дмитрий молчал. Молчал, как притихшие Юнаки, изуродованные извержениями кремняков и лучами тарелок. Молчал, как туманное ослепительное небо цвета бельма на глазу. Молчал, как сжатый в моей руке лазер. А потом глухо выдавил из себя:

— Сколько времени осталось?

Я взглянул на часы:

— Пятьдесят три минуты.

Бабий тяжело встал на ноги:

— Пошли. Отдадим им все это… эту… Все отдадим. Пошли… А впрочем, — он неожиданно с надеждой взглянул на меня, — у тебя оружия нет?

Я молча покачал головой и заметил, что Бабий уперся взглядом в лазер. Закусив губу, я поднял его и нажал на спусковой крючок, направив ствол аппарата на зонтик вентиляционной шахты, огромным грибом-мутантом растущий метрах в пяти от нас. Луч хищно впился в него и… Ничего не произошло. Только по ржавому металлу пробежали золотистые молнии и затем медленно погасли. Словно испарились.

— Беловод сказал, что на физические объекты лазер не действует, — вздохнул я. — С живыми объектами они не работали, но, я думаю, что эффект будет тот же самый. Очевидно, природа излучения его, — я поднял аппарат, — и их, — я указал им на далекие тарелки, — разная. К сожалению.

— Пошли, — Дмитрий взял кофр, накинул ремень видеокамеры на плечо, но, подумав, медленно-положил ее на крышу и тоскливо, будто прощаясь, взглянул на нее. — Мешать будет, — объяснил, заметив мой внимательный взгляд, и побрел к железной лестнице.

Я двинулся следом, благодаря судьбу за то, что в то мгновение, когда луч лазера попал в зонтик вентиляции, Дмитрий не обратил внимания на небо. Потому что во время выстрела тарелки на горизонте как-то синхронно, словно они были единым организмом, вздрогнули. И мне это очень не понравилось.

Мы сидели в квартире дома, расположенного напротив «Пятачка». Розовый поросенок с вывески, не ведая о своей мясозаготовительной судьбе, улыбался навстречу нам мутной улыбкой олигофрена. Казалось, сейчас слюну пустит. Что ж, пусть его… Лишь бы нас не обслюнявил. Впрочем, это не угрожало даже Дмитрию Анатольевичу. Вообще, я с удивлением отметил, что за последние полчаса его детское лицо, еще недавно напоминающее мне рекламное рыльце, приобрело мужской вид. Я бы даже сказал: сосредоточенно-мужской. Осунулось, что ли?.. Но не бывает же так!

Понемногу недоумевая по этому поводу и надеясь на честное слово Гемоновича, а также на то, что последние события не заставили его передислоцироваться на другое место, я терпеливо разъяснял Бабию:

— Итак, Дмитрий Анатольевич, вы берете кофр и выходите на середину улицы. Зовете Гемоновича. Тот подходит к вам и вы говорите ему, что лазер — в сумке. Но стоите так, чтобы Гемонович постоянно находился на линии выстрела, чтобы вы его собой не заслоняли и чтобы его лицо было все время повернуто к этому окну. Я его ослепляю, выпрыгиваю наружу и бегу к магазину.

— А если он выйдет не один?

— Ну, тогда я делаю два выстрела.

— А если еще кто-то будет наблюдать за нами из магазина?

— Третий — по окну.

— Три выстрела и все почти одновременно… Да еще по глазам… А попадешь?

Не осознавая того, Бабий затронул одну из самых слабых сторон нашего плана. Впрочем, и весь план был слабым. Но у нас почти не оставалось времени на его доработку, а относительно срока, определенного Гемоновичем, я был уверен. Неуверен я был в себе. Потому что умел драться против троих-четверых хорошо подготовленных неприятелей. Умел неплохо работать ножом, метко бросая его на приличное расстояние, а вот со стрельбой у меня не все обстояло благополучно. Это являлось одной из причин, из-за которых я в свое время бросил воинскую карьеру. Потому что не мог представить себя штабным работником, а какая-то психологическая нерасположенность после контузии и к громкой, и к тихой стрельбе не благоприятствовала хорошей оперативной работе. Плохо же работать я не хотел.