Против меня также сыграл квартирный бум, охвативший, как я понял, этот дом. Бывшие ближайшие соседи Беловода или выехали, или разменялись. Если бы меня отпустили минут на пятнадцать, я бы, конечно, нашел какого-нибудь знакомого, но до этого не дошло. Дошло до другого. Поняв-таки, что по лестнице бежало два человека, милиционеры начали намекать на групповую кражу. Этого мне еще только не хватало! Я затравленно оглядывался по сторонам (что, кстати, было совсем не в мою пользу), и в конце концов мой взгляд упал на подоконник. Я даже подскочил на месте.

— Эй, адмирал, — завопил я, — посмотри на ту фотокарточку. Это же вещь хозяина! И на ней — я рядом с ним.

Милиционер Кирилл осторожно взял покрытую треснувшим стеклом пластинку и рассмотрел ее. Потом поднял глаза и почему-то смущенно произнес:

— Она…

Я проследил за его взглядом и почувствовал, что, как раньше — челюсть, мое сердце наполнилось свинцом, потяжелело и, сорвавшись с места, покатилось куда-то в тартарары. В двери действительно стояла ОНА. Лялька… Лариса… Лариса Леонидовна Яременко. Моя бывшая жена.

За нею неопределенно маячила невыразительная фигура Дмитрия. Ее действующего мужа.

Из крана сочилась очень тонкая струйка воды и поэтому она не мешала мне прислушиваться к тому, что происходило в комнате. Милиционеры, составив протокол, по которому я проходил уже свидетелем, пошли прочь. Беловод так и не появился. Лялька чем-то шуршала, перешептываясь с Дмитрием. Я вздохнул и вышел к ним, влажный, чистый и спокойный, как майн-ридовский индеец перед смертной казнью.

В комнате уже было прибрано. Даже березовые веточки и пучки полыни висели на своих местах, распространяя терпкие головокружительные запахи. Аккуратно сложенные вещи лежали на диване, а на кухне жалобно посвистывал чайник.

«Итак, чаевничать будем, — мелькнуло у меня. — У самовара — я и моя Лялька… И не только».

Чаевничали действительно долго, подчеркнуто вежливо обращаясь друг к другу: я, с пятном белого пластыря на щеке, чуть растрепанная Лариса Леонидовна и углубленный — даже проваленный! — в себя Дмитрий Анатольевич, не знающий, куда девать свои огромные руки. Ведь неразлучной видеокамеры с ним не было. Вместо нее на коленях лежала толстая кожаная папка.

— Где же Беловод делся? — глядя на газовую плиту, словно на произведение искусства, спросил я самого себя.

Лялька откашлялась:

— Не знаю. У него, по-моему, никаких планов на сегодняшний вечер не было. Странно… Собирался, кажется, поработать со статьей для научного журнала.

— А когда вы, Лариса Леонидовна, его видели в последний раз?

Лялька почему-то покраснела:

— Около четырех…

Я понял:

— А-а-а… Так это вы были у него, когда я звонил по телефону?

Лариса Леонидовна только пожала плечами. А я не успокаивался:

— И что же заставило вас возвратиться, если не секрет?

Дмитрий Анатольевич басовито прогундосил:

— Так ведь… Именно вы и заставили, — и, заметив мой удивленный взгляд, добавил: — Мы с Лариком, — меня даже передернуло от этого обращения, — на студии уже монтаж заканчивали, когда нас дежурный вызвал. Вышли, а там — Алексиевский. Говорит: бегите к Беловоду, у него квартиру ограбили, а вашего Волка по ошибке задержали. Ну мы и побежали.

Наступило растерянное молчание, во время которого я пересмотрел меру наказания Д. Раконову и вынес благодарность с занесением в личное дело Иегудиилу Шиеерзону. Премию потом выпишу. Со всем остальным. Кстати, мне самому даже и в голову не пришло позвонить на «Рандеву», где Лялька — гм! — Лариса Леонидовна работала в трех ипостасях: телекорреспондента, редактора информационных программ и диктора. Оператором у нее был ее второй муж — Дмитрий Анатольевич Бабий. Первый же муж, подперши раненую щеку рукой и этим напоминая самому себе разбитую горем деревенскую бабу, спросил:

— Сюжеты-то хоть успели смонтировать?

— Успели, успели, — рассеянно играя чайной ложкой, ответила Лялька и вдруг сказала: — Послушайте, Роман Ефимович, я не верю в то, что вы совсем не рассмотрели вора. Зная ваш острый глаз, я уверена в противоположном. Почему же вы милиции ничего не сказали?

А не сказал я ничего по той простой причине, что считал себя более быстрым, чем все правоохранительные органы вместе взятые. Тем более, что мне были известны две основные вещи: имя парня и где его искать. Да и вообще, зачем же сразу юношу под статью подводить? Может, ошибся молодой человек. Больше не будет. А из квартиры, по словам племянницы гражданина Беловода В. А., ничего не пропало. Даже оклад с иконы обнаружился под ванной, и Дмитрий Анатольевич уже поставил его на место.

Все это, медленно потягивая чаек, я и выложил Ларисе Леонидовне. Она лишь покачала головой и коротко спросила:

— Ну и как же зовут этого конквистадора, если не секрет?

— Айк, — ответил я после непродолжительной паузы.

— А-а-айк, — задумчиво протянула Лялька. — Шакаловатый парнишка. Считается правой рукой Михая, атамана местных рокеров и байкеров. А также, по совместительству, непризнанного гения рок-поэзии. Но иногда мне кажется, что всеми делами заправляет Айк, а Михай так себе — декорация.

Я вспомнил дневной спектакль:

— Я так понял, что эта декорация йогой занимается.

— А еще кун-фу и мотогонками. Экзотическая фигура. Местные «семнадцятки» по нему с ума сходят.

«А по ком же сошла с ума ты?» — подумал я, наблюдая, как Дмитрий… Анатольевич неуклюже пытается удержать свою папку на коленях. В конце концов, я не выдержал:

— Дмитрий Анатольевич, да положите вы ваши секретные материалы на стол! Мне кажется, что новой кражи не предвидится. Хоть и это была не кража, а черт его знает что!..

Бабий начал осторожно пристраивать папку рядом с собой, лепеча под нос:

— Иронизируете. Все иронизируете. А может, и на самом деле — секретные документы?

— Чертежи конструкции «летающей тарелки»? — я сделал все для того, чтобы мой голос казался абсолютно спокойным.

— А если что-то близкое к этому? Хотя я забыл. Ведь вы — рационалист и не верите ничему, что выпадает из течения вашей хваленой логики, — красное лицо Дмитрия еще больше раскраснелось.

— Дмитрий Анатольевич, моя «хваленая логика» говорит мне о том, что как на определенной стадии развития Вселенной после большого взрыва было невозможно существование вещества, так и на определенной стадии этого развития стало возможным появление разума. Это — космический процесс. Я верю в существование многочисленных внеземных цивилизаций, поскольку это не противоречит логике, но пребывание разнообразных космических пришельцев на Земле сомнительно, из-за того что это противоречит вышеупомянутому процессу. Ведь все мы находимся приблизительно на одной стадии развития, которая еще не позволяет преодолевать межзвездные расстояния.

У Дмитрия Анатольевича даже усы взъерошились, но сказать он ничего не успел.

— Ребята, ребята, вы снова, — нервно похлопала ладошкой по столу Лялька.

Потом посмотрела на меня:

— А вы не изменились, Роман Ефимович. Ведь свобода — это способность мыслить логически при любых обстоятельствах? Так, кажется?

Я молча пожал плечами, отметив про себя, что после Боснии стал несколько сомневаться относительно этой догмы.

— Знаешь, Дымок, — обратилась Лялька к мужу, и меня снова передернуло, — знаешь, я верю в случай. Помнишь, о чем мы недавно говорили? И поэтому мне кажется, что кое-кого мы совершенно не случайно вытащили из ловушки. При его связях данное доброе дело может пойти нам на пользу… Покажи-ка ему.

Дмитрий засопел, закряхтел, хотел что-то возразить, но, махнув рукой, достал из папки кипу листов, соединенных ржавой скрепкой, и положил их на стол.

— Смотрите… Вячеслав Архипович передал это нам сегодня… Понимаете, то, что он изобрел, и то, к чему он стремится, вошло в противоречие друг с другом. Ведь Вячеслав Архипович давно мечтает создать Всеукраинский комитет по защите энергоинформационного пространства. Поскольку в нем, в этом пространстве, могут присутствовать живые существа. В конце концов, даже Организация Объединенных Наций еще в конце семидесятых приняла «Меморандум Вальдхайма», призывающий все страны мира не стрелять по НЛО. А если все это, — Дмитрий ткнул толстым пальцем в бумаги, — выплывет наружу, то при нашем бардаке, при нашем воспитании на киношных звездных войнах такое может начаться!..