Капитан давно готов был к этому открытию. Нужно было не спеша обдумать и решить, что предпринять дальше.

— Я теперь ни на шаг от вас не отстану, товарищ капитан, — поднявшись вслед за Байкаловым, решительно заявил Илюша.

— Но хватит ли у вас сил, Илюша? — усомнился Шатеркин. — Вы немало пережили и трудностей и страха за эти несколько часов, может быть, достаточно и этого?..

— Нет-нет… я не боюсь никаких трудностей, — настаивал он. — Во что бы то ни стало я должен привести вас к этим трем сопкам. Сил хватит.

— Эту дорогу, сынок, и я хорошо знаю, но как бы то ни было, в четыре глаза куда лучше видишь, сказал Байкалов. — Да и там, однако, поработать придется, а?

— Несомненно придется поработать, — задумчиво ответил капитан. — До рассвета мы должны быть на месте…

Когда они собрали свои дорожные вещи, над лохматым черным хребтом засветился месяц; он был кривой и острый, словно турецкий ятаган, занесенный над спящим воином. Тьма отступила, веселее замерцали редкие звезды на холодном небе. Дорога в ночную тайгу была открыта.

Близкое знакомство с выработкой началось только утром. За ночь так все продрогли, что рассвета ждали, как избавления: поскорее хотелось расшевелить онемевшие кости, разогнать кровь, обогреться. Особенно трясло Стрижа, не привыкшего к походной жизни.

Вепринцев так и не смог уснуть. Этот несчастный заяц испортил ему настроение, он и сейчас вспоминал о нем со скрежетом зубов. «Надо было тут же убить эту бесхвостую тварь…»

Ночью Вепринцев молился, упрашивал своего покровителя Ксаверия до конца сопутствовать ему в этом рискованном деле.

На своих спутников теперь он покрикивал, как плантатор на чернокожих рабов.

— Эй ты, пьяная крыса! — крикнул он штейгеру. — Сколько же в этой каменной горе навертели дырок старатели?

— Это шурфы, что ли, Павел Иванович?

— Ты мне лучше скажи, где удобней и безопасней спуститься в шахту?

— Я думаю, лучше всего попасть туда по западной штольне…

Вепринцев поглядел на окутанную туманом гору, по которой они с трудом поднимались.

— А почему ты так думаешь?

— Боюсь, Пал Иванович, что северная штольня разрушена. К ней близко подступает болото.

— Пожалуй, да… На этот раз ты, может быть, прав, не спорю.

У входа в штольню Вепринцев приказал остановиться и сделать короткий привал. И пока все отдыхали, пригревшись на солнце, он задумчиво ходил по склону горы, часто останавливаясь то у одного камня, то у другого. Оспан, проводив взглядом Вепринцева, подумал:. «Чудной же этот геолог, страсть чудной, вроде как бы малость и ненормальный». Отвернулся, добыл из кармана брезентовой куртки завалявшуюся корочку хлеба, обдул с нее пыль и принялся от нечего делать жевать. Вспомнил он вчерашнего зайца. «А ведь его, косого, кто-то пугнул, бежал уж больно прытко. И как бежал?.. Не от нас, а нам под ноги, совсем окосел, язва. Может, зверь гонялся?..»

Но Оспан умолчал об этом. «А ну их к богу. Вроде не инженеры, а прощелыги какие-то: ругаются… Что я, подвластный им?.. И зачем только связался с ними? Пусть бы одни по тайге походили. Все это Семен попутал».

Вепринцев остановился, закурил и, привалившись плечом к стволу кедра, задумчиво поглядел по сторонам.

— Н-да, все, кажется, идет нормально, как по нотам. Это та самая выработка. А вот и большой бурый камень у входа в штольню. Справа — другой, поменьше и серый… Нет, это мне решительно нравится. Это она, она!.. — Вепринцев готов был кричать от радости. — А что же дальше болтал этот дурасовский сопляк? Сейчас мы все проверим, все…

Он бросил окурок, ожесточенно сплюнул и побежал.

— А ну, дармоеды! Довольно разогревать свои кости, за дело! Сейчас мы прощупаем, чем начинена эта гора.

Теперь не штейгер Гурий, а он, Вепринцев, первым пошел вперед по узкой сырой штольне, навстречу тьме и студеному ветру. Штейгер шагал рядом и едва поспевал за ним.

— Поостерегитесь, Пал Иванович! Слева кровля обрушена.

Вепринцев даже не повернул головы. Он весь был во власти лихорадочного азарта. Будто впереди, в кромешной тьме, кто-то бежал и хотел опередить его, захватить клад, лишить его счастья и радости. Он рвался вперед изо всех сил, по лицу его, покрытому смолистой копотью, струился пот; глаза были страшны. Вепринцев кидался от стены к стене и, как одержимый, несвязно бормотал:

— Раз, два, три, четыре… Тридцать два ровных шага от углубления в левой стене… И дальше должен быть штрек вправо… Ага, оказывается, я хорошо помню все, что говорил этот развращенный младенец. Это великолепно!.. О блаженный Ксаверий! Ты же в свое время был добрым иезуитом и неплохо послужил папскому престолу, так послужи и мне, дружище!.. Вот и штрек!.. Нужно пройти еще десять шагов. Раз, два, три… Камень?.. Где этот камень? Ага, вот он! Вот он!..

Вепринцев больше не мог стоять на ногах, он устало опустился на колени и, обхватив обеими руками большой округлый камень, прижался головой к его ледяной ноздреватой поверхности. «Вот я и нашел тебя! Как хорошо… Столько лет недвижимо и прочно лежишь на своем месте. О, это прекрасно!..»

Он сидел в обнимку с холодным гранитом и уже, кажется, ни о чем больше не думал: он достиг цели. Подошли остальные. К Вепринцеву снова вернулось состояние активности, он вскочил на ноги.

— Ага, вы уже здесь?! Нельзя так далеко отставать, друзья мои, нельзя… — Воткнув свой факел в расщелину и сбросив куртку, Вепринцев взялся за лопату.

— Здесь, на месте этого камня, пробьем шурф, — сказал он строго и деловито, как полководец, вступивший на побежденную землю, — это самое подходящее место…

Камни со свистом и скрежетом срывались с его лопаты и, гремя, летели по сторонам. Стриж и Гурий работали кирками. Оспан откатывал в сторону крупные камни, чтобы они не мешали забойщикам и не скатывались назад. Тагильцев в обеих руках держал факелы и освещал еще не глубокую яму. Тускло-желтые огни факелов, словно глаза пещерных чудовищ, подслеповато глядели из клубистой тьмы.

— А ну, Оспан, покидай немного, — крикнул Вепринцев, бросив ему свою лопату. — Мудрецы говорят, что такая работа очень полезна на старости лет. — Он громко захохотал и выпрыгнул из ямы. — Воды у нас нет? — спросил он Тагильцева.

— В моей фляжке всегда есть «нз»… фронтовая привычка.

— Давай сюда на расправку твою фронтовую привычку.

Вепринцев одним духом опорожнил флягу и сел на корточки перед ямой. «Глубина сто двадцать сантиметров… Еще далеко, но надо быть наготове»…

— А ну, веселей! Что вы как ленивые черепахи возитесь…

Стриж уже еле дышал, он сбросил с себя даже рубашку. Худое ребристое тело его в трепетном полумраке напоминало меха старой гармошки. Он редко опускал тяжелую кирку, сопровождая каждый удар хриплым вздохом.

Вепринцев опять прыгнул в яму, выхватил из рук Оспана лопату и с ожесточением стал кидать породу. Вот его лопата звонко скорготнула о камень и отскочила.

— Ага, камень!.. — дрожащей от напряжения рукой он смахнул повисшие на бровях черные капли пота. «Конечно, это тот последний камень, о котором говорил Дурасов… Под ним и должны быть мешки.

Тихо шипели смолевые факелы, воткнутые в щели; с них, легко потрескивая, срывались огненные брызги. Густой огненно-бурый мрак клубился над ямой, в которой, как в котле, копошились черные фигуры людей. А Вепринцев все подгонял, все подбадривал и сам, обливаясь потом, махал тяжелой горняцкой лопатой. Он ничего не видел перед собой, кроме этих проклятых камней, кроме этой ямы. Он не заметил, как следом за ними под свет тех же факелов, в штольню вошли трое с собакой и тотчас растворились во тьме. Здесь, под землей, Вепринцева не преследовали ни сомнения, ни страх. Вот он, напряженно сгорбившись, сдвинул с места большой черный камень с тупыми углами — под руку попал смазанный медвежьим салом мешочек, другой, третий…

— Неужели клад?! — растерянно произнес Гурий.

— О-о, ты догадлив, старина, — ты, кажется, не ошибся… Но мы это должны еще хорошенько посмотреть…