А тот уже летом 1964 года повел наступление на культурном фронте. 27 июня, например, он заявил, что творческие союзы и большинство периодических изданий «на протяжении последних 15 лет… в основном не проводили в жизнь политику партии»144. И если и дальше пускать дело на самотек и не проводить классовой «чистки» творческих союзов, то они превратятся в конрреволюционные организации. Вслед затем, 2 июля, он потребовал от членов Постоянного комитета Политбюро организовать в министерстве культуры и во всех творческих союзах новый чжэнфэн (то есть кампанию исправления стиля), для чего сформировать в ЦК специальную группу из пяти человек по делам «культурной революции»145. Главой ее он назначил хорошо знакомого нам Пэн Чжэня, его заместителем — Лу Диньи, а членами — Кан Шэна, Чжоу Яна (заместителя Лу Диньи по отделу пропаганды ЦК и одного из руководителей как Союза работников литературы и искусства, так и Союза писателей) и У Лэнси (бывшего тогда уже не только директором Синьхуа, но и главным редактором «Жэньминь жибао»)146.
Деятельность группы Пэн Чжэня, однако, вызвала вскоре его недовольство. Пэн действовал чересчур деликатно, стремясь ограничить партийное вмешательство в тонкую сферу культуры академическими дискуссиями, в то время как Мао желал разжечь на культурном фронте пламя классовой борьбы.
Всё больше раздражали «великого кормчего» и Лю Шаоци с Дэном: своим нежеланием вникнуть в его настроение. Казалось, они упорно не замечали, что он более не считает первоочередной задачей партии натравливание «бедняков и низших середняков» на «зажиточные слои деревни».
В сентябре 1964 года под руководством Лю Шаоци в ЦК был разработан новый руководящий документ относительно «социалистического воспитания» — так называемые «Исправленные последующие 10 пунктов», основанные на материалах, собранных женой Лю, Ван Гуанмэй, в ходе ее пятимесячного обследования одной из «народных коммун» в провинции Хэбэй. В них старая идея борьбы «бедняков» с «помещиками» была даже возведена в абсолют147.
Вот тут-то Мао и заподозрил неладное: ведь получалось, что Лю сознательно переводил острие борьбы с новых главных врагов (высокопоставленных членов партии — «каппутистов») на мелкую сошку!
В середине декабря 1964 года для обсуждения и принятия документа, разработанного командой Лю, было созвано рабочее совещание Политбюро. Подготавливал его Дэн, который, узнав накануне, что Мао немного прихворнул, опять опростоволосился. Исходя, по-видимому, из гуманных соображений, он предложил «великому кормчему» не ходить на заседание. Особых дискуссий на совещании не предполагалось, а потому он просто пожалел Мао. Но тот, в очередной раз обидевшись, тут же явился в зал, где выслушал доклад Лю. А через несколько дней вступил с докладчиком в открытое столкновение. Вот что Мао заявил: «Помещики и кулаки — это режиссеры, стоящие за кулисами. На авансцене же сейчас находятся разложившиеся кадровые работники. Они, эти перерожденцы, и есть группа, стоящая у власти. Если вы организуете борьбу только с помещиками и кулаками, то у бедняков и низших середняков вы поддержки не найдете. Самый настоятельный вопрос — это вопрос о кадровых работниках, ибо помещики. кулаки, контрреволюционеры и дурные элементы не стоят у власти». Лю Шаоци попытался возразить: «Некоторые не одобряют такой постановки вопроса». Но Мао оборвал его: «Сейчас не нужно обращать внимания на всякие там классы или прослойки, нужно взяться за этих „стоящих у власти“ коммунистов, стоящих у власти „больших вождей“ и за тех, кто идет с ними». Чжоу, разумеется, тут же поддержал Председателя, но Дэн, испугавшись, по-видимому, что борьба с «каппутистами» в партии перерастет все мыслимые рамки, предложил сконцентрировать удар только по небольшому числу «особенно злостных перерожденцев». Мао на это ничего не ответил и просто вернулся к тому, с чего начал: «Сначала нужно ловить волка, а потом лису. Вот так нужно браться за проблему, начнешь не со стоящих у власти, ничего не выйдет». Лю опять попытался возражать, но Мао его уже не слушал148.
Этот спор состоялся 20 декабря, а через шесть дней Мао Цзэдун пригласил старых товарищей на банкет в Дом народных собраний на площади Тяньаньмэнь по случаю своего дня рождения. Присутствовало чуть более сорока человек, в том числе Лю и Дэн. Все находились в приподнятом настроении до тех пор, пока Мао неожиданно не разразился злобной речью. «Я хочу продолжить критику некоторых ошибочных представлений и суждений, проявившихся в ходе движения за социалистическое воспитание», — сказал он. И, не называя Лю по имени, вдруг объявил его взгляды немарксистскими, после чего сообщил, что кое-какие органы ЦК превратились в «независимые королевства» (он, в частности, имел в виду дэновский Секретариат). Заключил он выступление мрачным предупреждением: «В партии существует опасность возникновения ревизионизма»149. Все время, пока он говорил, в зале стояла мертвая тишина.
На следующее же утро, вновь явившись на рабочее совещание, Мао заявил, что «в нашей партии имеются по крайней мере две группировки: социалистическая и капиталистическая!»150. А на другой день стал размахивать перед собравшимися текстами Конституции Китайской Народной Республики и партийного устава и кричать, что у него здесь есть две книги, одна — Конституция, по которой он имеет гражданские права, а другая — партийный устав, по которому у него есть права члена партии. Но, сказал он, «один из вас» (то есть Дэн) «не пускал меня на совещание», а другой (Лю Шаоци) — «не давал мне говорить»151.
Мао удалось получить поддержку большинства, и в итоге «Исправленные последующие 10 пунктов» оказались отвергнуты, а вместо них в январе 1965 года был принят разработанный Чэнь Бода под руководством Мао новый документ (так называемые «23 пункта»). В нем говорилось: «Ключевым моментом движения является исправление тех, кто стоит у власти и идет по капиталистическому пути»152.
Тогда же, в январе 1965-го, Мао решил сместить Лю в связи с тем, что тот «выразил энергичный протест» по поводу развертывавшейся в ходе движения за «социалистическое воспитание» борьбы с «теми, кто стоял у власти в партии и шел по капиталистическому пути»153.
Относительно же Дэна он пока к такому решению не пришел, хотя и был зол на своего генсека. Но вскоре и к нему отношение Мао испортилось до крайности. На этот раз — в связи с тем, что тот вступил в острый конфликт с особой, ссориться с которой ни ему, ни кому бы то ни было в Китае не следовало: с мстительной и коварной женой «великого кормчего» Цзян Цин.
Эта хрупкая женщина, обладавшая исключительно сильным характером, пользовалась большим влиянием в китайском руководстве. И совсем не потому, что Мао страстно любил ее: за много лет брака он успел поостыть к ней и свои сексуальные потребности удовлетворял со множеством любовниц, главной из которых была поразительно красивая проводница его поезда двадцатилетняя Чжан Юйфэн (Чжан Нефритовый феникс). Но Цзян Цин (Азурная река, настоящие фамилия и имя — Ли Шумэн, что значит Ли Чистая и безыскусная) демонстрировала ему такую фанатичную преданность (в том числе политическую), что Председатель не мог не ценить этого. Бывшая когда-то до революции очень неплохой актрисой (в начале 1930-х Цзян с успехом играла в шанхайских театрах и даже снималась в кино), она нужна была ему и как эксперт в сфере культуры. В конце сентября 1962 года Мао поручил ей контроль за деятельностью органов культуры как на уровне ЦК, так и правительства. И его боевая подруга стала с огромным рвением внедрять принципы классовой морали в «загнивавшую» литературу и «деградировавшее» искусство. Под ее руководством на китайской сцене начали появляться новые оперы и балеты — своего рода пропагандистские агитки, убогие по форме и примитивные по содержанию, зато невероятно революционные.
Энергичной Цзян Цин было, однако, тесно на театральных подмостках. Ей нужна была политическая власть. И потому она стала вскоре конфликтовать со многими членами руководства, которые и без того ее не любили, — с того момента, как она стала женой Мао Цзэдуна. Большинство ветеранов с теплотой вспоминали прежнюю супругу вождя — Хэ Цзычжэнь, у которой с Председателем произошел разрыв за два года до его новой женитьбы. Этого им злобная Цзян никогда не могла простить. Хорошо относились к ней лишь немногие, в том числе Кан Шэн, ее бывший любовник, который, кстати, и познакомил Цзян с Председателем в 1938 году.
