Политика реформ к 1985 году обернулась и большим успехом правительства в наиболее чувствительном для национального сознания китайцев вопросе: об объединении страны. Еще в январе 1979 года Дэн выдвинул план воссоединения материковой части Китая с Тайванем, Гонконгом и Макао на основе принципа «одна страна — две системы». Он гарантировал, что после возвращения Гонконга и Макао Китайской Народной Республике, а также обьединения КНР с Тайванем на всех трех территориях в течение долгого времени (чуть позже появилась цифра — 50 лет) будут сохраняться существующие там социально-экономическая и даже политическая системы, то есть демократический капитализм. Режиму Цзян Цзинго он даже обещал, что Тайвань сохранит собственные вооруженные силы. Взамен же Дэн хотел одного: чтобы Пекин выступал от имени всего Китая на международной арене. Как видно, в вопросе объединения он готов был интерпретировать принцип «одна страна — две системы» гораздо шире, чем в отношении собственных ОЭР.

Дело с Тайванем, конечно, было весьма непростым, так как президент Китайской Республики Цзян Цзинго и слышать не хотел о предложениях однокашника по московскому Университету им. Сунь Ятсена. Как и его отец Чан Кайши, он упорно настаивал на том, что только его режим — законное правительство Китая и что рано или поздно Гоминьдан вернет материк.

Что же касается вопроса с Гонконгом и Макао, то он был легче, хотя и здесь имелись свои трудности, связанные главным образом с Гонконгом. О Макао можно было не беспокоиться, так как португальцы сами неоднократно предлагали вернуть его Китайской Народной Республике и в 1979 году даже достигли с китайцами соответствующей договоренности, которая, правда, держалась в секрете: Дэн ждал подходящего момента, чтобы объявить о ней. Но вот с англичанами быстро решить проблему не получалось. Премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер считала, что Гонконг — «уникальный пример успешного англо-китайского сотрудничества» и объявление о его возвращении КНР будет иметь «катастрофический эффект», так как жители этой колонии боятся коммунистов и тут же начнут вывозить капитал¹³³. У англичан, правда, в отличие от гоминьдановцев, позиция была слабая: в 1997 году заканчивался срок их 99-летней аренды большей части Гонконга, известной под названием Новые территории. Этот район — сельскохозяйственный придаток Гонконга, и без — него многомиллионный город просто не мог существовать. Понимая это, Дэн на переговорах с Тэтчер в сентябре 1982-го был очень жёсток. «Мы должны смело встретить эту катастрофу и принять надлежащие меры», — не без юмора заметил он, дав понять, что Китай объявит о своем решении возвратить Гонконг в любом случае, согласятся англичане передать его или нет. С плохо скрываемой угрозой он заявил, что китайцы вообще могут войти в Гонконг через несколько часов¹³⁴.

У Тэтчер от Дэна остались самые неприятные воспоминания: мало того что тот был безапелляционен, но он еще в присущей ему, как и большинству китайцев, манере во время переговоров все время плевал в стоявшую рядом с ним латунную плевательницу. Он вообще-то всегда так делал, не только с Тэтчер, хотя знал, что это невежливо, но ничего с собой поделать не мог: крестьянская натура брала свое. «У меня три недостатка, — говорил он в минуту откровения, — я пью, плюю и курю»¹³⁵. Но «железная леди» была настолько потрясена всем услышанным и увиденным, что, выходя из здания Всекитайского собрания народных представителей, где проходили переговоры, и будучи явно в расстроенных чувствах, неожиданно подскользнулась и упала на левое колено. Телевизионщики тут же это запечатлели и, транслируя пикантный сюжет на весь мир, сопроводили его ядовитыми комментариями типа: «Как видно, Тэтчер проиграла переговоры с разгромным счетом»¹³⁶.

Собственно, они правильно оценили случившееся. К концу сентября 1984 года китайские и английские дипломаты урегулировали все детали, и в середине декабря Тэтчер, вновь прилетевшая в КНР, подписала с Чжао Цзыяном Совместную декларацию о возвращении Гонконга Китаю в 1997 году — именно на условиях Дэна. Этот первый шаг на пути объединения родины горячо приветствовали все граждане КНР. Дэн же был просто счастлив. В конце октября он поделился радостью с ветеранами, сообщив, что в этом году сделал два дела: во-первых, открыл для зарубежных инвестиций 14 приморских городов, а во-вторых, разрешил вопрос с Гонконгом по принципу «одна страна — две системы»¹³⁷.

За два месяца до встречи с ветеранами, 22 августа, Дэн отметил свой 80-й день рождения. Как всегда, в кругу большой семьи. На юбилее не было только младшего сына Фэйфэя с женой Лю Сяоюань, но они находились далеко — в Нью-Йорке, где учились в Рочестерском университете. И Фэйфэй, и его жена одними из первых в Китае отправились за океан в самом начале 1980-х, вскоре после того, как Дэн договорился с Картером о студенческом обмене. В Рочестере они писали докторские диссертации — Фэйфэй по физике, а Сяоюань по биофизике. Дэн и Чжо Линь очень надеялись, что Сяоюань скоро приедет домой и родит им внука: ведь именно он был бы прямым наследником рода Дэнов[102]. В общем, в тот день собрались все, кроме «американцев». Чжо Линь, дочери и горничные накрыли два больших стола. На одном из них возвышался огромный торт в восемь слоев, увенчанный большой верхушкой из крема. По его периметру 80 персиков, 80 свечей и 80 выписанных кремом иероглифов шоу (долголетие) символизировали юбилейную дату. С помощью внуков Дэн под общий хохот в несколько приемов задул свечи. Все закричали: «С днем рождения!» После чего, разумеется, торт с аппетитом съели. Дэн был счастлив: праздник удался¹³⁸. Как видно, не только Китай вступал в 1985 год обновленным, но и его лидер демонстрировал завидное душевное и физическое здоровье, хотя, как мы помним, именно в этом году планировал уйти на пенсию.

Увы, с отставкой Дэну пришлось повременить. 1985 год выдался не самым легким, а потому он решил, что уходить на покой ему рано. В самом начале года он опять ощутил опасность, исходившую от творческой интеллигенции. Дело в том, что как раз в то время проходил 4-й съезд Союза писателей Китая, на котором в обход отдела пропаганды ЦК партии, то есть консерватора Дэн Лицюня, были проведены свободные выборы руководства. В результате председателем союза избрали Ба Цзиня, всемирно известного писателя, а вот его заместителем стал либеральный публицист Лю Биньянь. Многие интеллигенты восприняли это как начало глубоких идеологических перемен, тем более что съезд от имени ЦК приветствовал Ху Яобан, а писатели со съездовской трибуны выступали в защиту «свободы творчества»¹³⁹. Дэн такого своеволия терпеть не мог. Никакого «социализма с человеческим лицом» он, как мы знаем, не принимал, а потому либерализм со свободными выборами и гласностью оставался для него синонимом капитализма.

Второго января он выразил недовольство либералу Ху Яобану, которого считал виновным в том, что произошло, а в марте на Всекитайском совещании по проблемам научно-технической деятельности опять поднял вопрос об идеалах и дисциплине¹⁴⁰. После этого стал настойчиво проводить мысль о необходимости непрерывной борьбы с «буржуазной либерализацией». Дэн был убежден: «Развитие идейного течения либерализации подорвет наше дело… У нас одна цель — создать стабильную политическую обстановку… Буржуазная [же] либерализация вызовет смуту внутри нашего общества, сделает его нестабильным, а тогда не удастся строительство»¹⁴¹.

Однако Ху Яобан, казалось, не слышал его и вскоре вновь разозлил, причем на этот раз по-крупному. 10 мая он дал двухчасовое интервью некоему Лу Кэну, гонконгскому журналисту, издателю двухнедельника «Байсин» («Простой народ»). Этот Лу до 1978 года был гражданином КНР, но эмигрировал, не простив режиму свое многолетнее тюремное заключение: его арестовали в 1957-м в ходе борьбы с «правыми».