А в уставе между тем вместо положения о том, что «Коммунистическая партия Китая во всей своей работе руководствуется учением, которое объединяет теорию марксизма-ленинизма с практикой китайской революции — идеями Мао Цзэдуна», записали: «Коммунистическая партия Китая в своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом»¹⁵¹. Выступая же с докладом «Об изменениях в уставе партии», Дэн сделал особое ударение на необходимости бороться «против выпячивания личности, против ее прославления». При этом он высоко оценил XX съезд КПСС, раскрывший перед всеми, «к каким серьезным отрицательным последствиям может привести обожествление личности»¹⁵². Позже он оправдывался: «Проект этого доклада составляли несколько человек. Этот раздел писал не я. Насколько я помню, он был написан на основе статьи „Об историческом опыте диктатуры пролетариата“»¹⁵³.

Оправдания Дэна были, конечно, убоги: ведь в любом случае именно он нес ответственность за доклад, в котором, кстати, содержались и ласкающие слух Мао моменты. В частности, тезис, выдвигавшийся Дэном ранее, о том, что в борьбе с культом личности в Компартии Китая большую роль якобы играет сам Мао Цзэдун. Более того, Дэн заявлял, что «марксизм никогда не отрицал роли выдающейся личности в истории» и что вообще-то «любовь к вождям является выражением любви к интересам партии, класса и народа, а не обожествлением личности»¹⁵⁴. Иными словами, давал понять, что любовь к Председателю — дело хорошее и полезное для социализма.

Ну с этим, конечно, Мао не мог не согласиться. Его отношение к Дэну, хотя и несколько затуманенное подозрительностью и обидой на то, что тот не проник в суть его речи «О десяти важнейших взаимоотношениях» и к тому же легко согласился удалить «идеи Мао Цзэдуна», в целом оставалось неплохим. Именно по его, Мао, предложению съезд избрал Дэна Генеральным секретарем Центрального комитета. Этот пост, упраздненный, кстати, на VII съезде, имел гораздо больший вес, чем должность заведующего Секретариатом, так как генсек должен был выполнять не только руководящие партийно-организационные функции, но и играть важную роль в принятии политических решений. Подразумевалось, что он войдет в узкую элиту партийного руководства: во вновь образуемый Постоянный комитет Политбюро. «Я думаю, что Дэн Сяопин человек довольно честный, — заявил Мао. — Он похож на меня. Не то чтобы у него совсем нет недостатков, но он довольно честный. У него есть некоторые способности, и он может более или менее неплохо делать дела. Вы считаете, что он хорош во всем? Нет, он такой же, как я. Он совершает ошибки во многих вопросах, и немало его суждений неправильны. Но он выделяется на общем фоне и может вести дела. Он довольно аккуратный, довольно честный и добрый человек. Люди его не слишком боятся. Я сегодня его немного расхваливаю… Я думаю, что он подходит [для этой работы]. Достоин он или нет, решат все, но я считаю, что он более или менее достоин. Недовольные им люди тоже есть, так же, как и недовольные мною. [Да], некоторые мною недовольны, я такой человек, что многим принес вред. Но сегодня эти люди избирают меня, так как ставят общие интересы выше личных. Вы скажете, что Дэн Сяопин никому не принес вреда? Не верю. Но, говоря в целом, этот человек достойный, довольно добрый, решает вопросы более или менее справедливо и к своим ошибкам относится строго… Он прошел испытание внутрипартийной борьбой»¹⁵⁵.

Вряд ли стоить говорить, что Дэн был рад своему возвышению, хотя и скромно отказывался во время выдвижения: «Не достоин, недостоин, нет, не могу, сердце замирает»¹⁵⁶. Но иначе он поступить не мог: такова была древняя китайская традиция. Принимать назначение сразу считалось нескромным.

В результате Дэн почти единогласно был избран членом Центрального комитета, уступив по числу поданных за него голосов только Мао, Лю Шаоци и старому члену партии Линь Боцюю. После этого на 1-м пленуме ЦК, 28 сентября, его сделали членом Политбюро и генсеком. Вошел он и в Постоянный комитет Политбюро, став шестым по рангу лицом в партийной иерархии — после Мао, Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ и Чэнь Юня (последние четверо стали заместителями Председателя).

Теперь он был уже не в тени Мао. Он встал рядом с «великим кормчим». Но быть равным Председателю ему не полагалось по-прежнему. Тоталитарная власть подразумевала диктатуру единственного и неоспоримого вождя.

Став Генеральным секретарем, Дэн вместе с семьей обосновался в одном из элитных подворий Чжуннаньхая Ханьсюсюань (Павильон, где таится красота), за высокими стенами, отделяющими элиту партии от народа. Располагался этот дом недалеко от зала торжественных заседаний ЦК и правительства Хуайжэньтан (Павильон преисполненных гуманности) и был выстроен в традиционном стиле «сыхэюань» с внутренним квадратным двориком и одноэтажными постройками по периметру. Предоставил его Дэну заведующий канцелярией ЦК знакомый нам Ян Шанкунь, 48-летний ветеран китайской компартии, с которым Дэн был знаком с ноября 1926 года, с тех пор, как Ян под псевдонимом Салтыков стал учиться в Москве, в Университете им. Сунь Ятсена. В январе 1927-го, правда, их пути разошлись, но в 1933-м в Центральном советском районе, где Ян Шанкунь занимался партийной пропагандой, пересеклись вновь. После этого, в начальный период антияпонской войны, Дэн активно сотрудничал с Ян Шанкунем, в то время секретарем Северо-Китайского бюро ЦК, то есть своим непосредственным партийным начальником. «Между нашей семьей и семьей Ян Шанкуня издавна существовали очень тесные отношения», — вспоминает дочь Дэна Маомао¹⁵⁷.

В новом доме под серой черепичной крышей Дэн с Чжо Линь заняли один из флигелей на северной стороне строго симметричного дворика, обсаженного по четырем углам стройными кипарисами. Их же дети и бабушка Ся Богэнь стали жить в западном флигеле, а секретарь Дэна Ван Жуйлинь, 25-летний шаньдунец в больших круглых очках, работавший у Дэна с сентября 1952 года, — в восточном (помимо него секретарские обязанности при Дэне выполнял еще только один секретарь — сама Чжо Линь). Почти неотлучно в доме находились молодой телохранитель Дэна Чжан Баочжун, крестьянский сирота из Хэйлунцзяна (в 1956 году ему исполнилось 22 года, с Дэном он находился с 1954-го), повар Ян Вэйи и слуга У Хунцзюнь. Соседями же генсека стали его старые друзья Ли Фучунь и Чэнь И, которые тоже были заместителями премьера, а также еще один приятель, Тань Чжэньлинь, бывший, как мы помним, замом Дэна по Секретариату ЦК. На VIII съезде Ли и Чэня избрали в Политбюро, а Тань станет членом этого высшего органа в 1958 году, а потом, через год, займет и кресло заместителя премьера¹⁵⁸.

Мао жил буквально в двух минутах ходьбы от них — в так называемом Павильоне Аромат хризантем в Саду Обильных водоемов, тоже вблизи Хуайжэньтана. Рядом находились и резиденции Лю Шаоци, Чжоу Эньлая, Чжу Дэ, Чэнь Юня и других высших руководителей партии и государства. С ними и с Мао Дэн теперь встречался особенно часто. Социально-экономическое и политическое положение в стране и мире, равно как и обстановка в партии требовали неослабного внимания.

Осенью 1956 года, сразу после VIII съезда, серьезное беспокойство лидеров Компартии Китая стали вновь вызывать международные дела, на этот раз — ситуация в Восточной Европе. Дело в том, что в начале октября 1956 года бывший коммунистический руководитель Польши Владислав Гомулка, снятый с поста генсека в 1948-м не без вмешательства Сталина и проведший три года (1951–1954) в тюрьме, стал требовать, только что вернувшись в партию, удаления из Польши советских офицеров, служивших в польских войсках. В первую очередь — члена польского Политбюро, заместителя председателя Совета министров и министра национальной обороны Польской Народной Республики советского маршала Константина Константиновича Рокоссовского, назначенного на эти посты Сталиным. Хрущев страшно обеспокоился и 19 октября, не особо думая, отдал приказ советским войскам, расквартированным по условиям Варшавского договора[56] в Северной и Западной Польше, начать постепенное выдвижение в сторону Варшавы. В тот же день он сам в сопровождении трех членов Президиума ЦК КПСС и командующего войсками стран — участниц Варшавского договора маршала Ивана Степановича Конева неожиданно прибыл в Варшаву для переговоров. Но беседы с поляками ничего не дали, так как многие польские руководители поддерживали Гомулку. Они мобилизовали войска внутренней безопасности и начали организовывать народные вооруженные дружины. СССР и ПНР оказались на грани первой в истории социалистической войны. Хрущев испугался и дал задний ход: советские войска прекратили движение. Временное затишье, однако, никого не могло обмануть: кремлевский вождь по-прежнему любыми средствами желал «покончить с тем, что есть в Польше»¹⁵⁹, а пленум ЦК Польской объединенной рабочей партии 21 октября именно Гомулку избрал первым секретарем¹⁶⁰.