Преступления Цзян Цин, Линь Бяо и иже с ними (в том числе Кан Шэна) получили гневную отповедь в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР». С другой стороны, в этом документе подчеркивалось, что «великим переломным моментом, имеющим далекоидущее значение для исторического развития нашей партии со дня образования КНР», явился «проходивший в декабре 1978 года 3-й пленум ЦК партии одиннадцатого созыва»⁶⁹. Тем самым роль Дэна в истории получила необходимое обоснование: ведь все понимали, что именно он обеспечил этот «великий исторический перелом».

А что касается престарелого маршала Е Цзяньина, так много сделавшего для Дэна, то с ним новый правитель Китая больше не поддерживал близких отношений. И ни разу не навестил до самой его кончины 22 октября 1986 года, хотя знал, что в апреле 1984-го маршал тяжело заболел: у него обнаружились тромбы в сосудах головного мозга и началась вялотекущая пневмония⁷⁰. Но он был Дэну больше не нужен. Харизматичного лидера теперь волновали только великие дела.

Отомстив Хуа Гофэну, Дэн вряд ли почувствовал большую радость. К началу 1980-х его противник был политическим трупом. На 6-м пленуме Центрального комитета Дэн понизил его до заместителя Ху Яобана — в этой должности Хуа должен был оставаться до ближайшего съезда партии, а XII съезд планировалось провести в сентябре 1982 года. Из шести заместителей Председателя ЦК Хуа был поставлен на последнее место.

В жизни Дэна мало что изменилось. Он по-прежнему проводил почти все время дома, стараясь избегать долгих партийных «посиделок» в Чжуннаньхае. Читал партийные и государственные бумаги, принимал посетителей, в том числе Ху Яобана и премьера Чжао, завтракал, обедал и ужинал, спал, смотрел телевизор, просматривал не менее пятнадцати газет в день, раз в неделю играл с приятелями в бридж и каждый день подолгу гулял во дворе. В здании ЦК партии он, как и раньше, почти не бывал, и когда однажды Чжао Цзыян спросил его, почему он не созывает хотя бы заседания Постоянного комитета, он ответил: «А о чем двое глухих будут разговаривать?»⁷¹ (Помимо себя, он имел в виду Чэнь Юня, тоже тугого на ухо.)

Дэн напоминал умудренного жизнью китайского императора, следовавшего традиционному даосско-конфуцианскому принципу увэй (невмешательства в раз и навсегда заведенный порядок вещей). Как и во время ссылки в Цзянси, вставал ровно в 6.30 утра, делал зарядку и растирался мокрым холодным полотенцем, в восемь завтракал, а с девяти уже сидел в кабинете, знакомясь с документами. Чжо Линь, как и прежде, играла роль одного из его личных секретарей, наряду с преданным Ван Жуйлинем. Вместе с Ваном готовила материалы и проекты резолюций. После полутора часов работы Дэн обычно выходил подышать свежим воздухом, а потом вновь шел в кабинет. В 12 обедал, потом отдыхал, а затем вновь читал документы, если не было официальных встреч⁷². С его точки зрения, он работал мало. «У меня энергии сейчас намного меньше, чем прежде, — говорил он товарищам по партии, — если в первую половину дня запланированы два мероприятия, то я могу еще выдержать, но на вечернее уже не хватает сил»⁷³.

Верный Ван Жуйлинь, как правило, замещал его на разных партийных собраниях, в том числе заседаниях Политбюро. В этом не было ничего экстраординарного. И Чэнь Юня, и некоторых других ветеранов подменяли секретари. По существу и Ху Яобан с Чжао Цзыяном играли роль помощников Дэна. Но, конечно, в отличие от Ван Жуйлиня, пользовались гораздо большими правами, поскольку являлись главными исполнителями воли Патриарха. Раз налаженный механизм власти работал исправно.

Дэн хотя и уставал к концу дня, но по-прежнему чувствовал себя хорошо. На здоровье он не жаловался, даже несмотря на то что много курил, по две пачки в день. Но от этого, похоже, больше страдала Чжо Линь, поскольку Дэн, то и дело роняя пепел на штаны и куртку, прожигал их, и ей приходилось следить, чтобы он выглядел опрятно⁷⁴. За долгие годы жизни и испытаний они так привыкли друт к другу, что, казалось, не могли прожить без взаимного общения и дня. Дети и внуки, жившие тут же, умилялись дружбе двух стариков. И назвали в их честь две небольшие сосны во дворе, росшие очень близко друг к другу, «парой деревьев-драконов»: как мы помним, и Дэн, и Чжо родились в год Дракона, правда, с разницей в 12 лет.

Дом, точнее двухэтажный особняк, с полукруглой застекленной террасой и большим балконом, утопал в зелени. Он располагался в тихом переулке, за высокой стеной, куда шум города почти не доносился, и они жили, как на даче.

Это серое кирпичное здание под такого же цвета черепичной крышей и сейчас стоит там же. Оно довольно большое, но и семья Дэна была немаленькой. К тому времени она даже успела разрастись. Помимо внучки от Дэн Нань, «Сони» Мянь-мянь, которой скоро исполнялось десять лет, и внука от Дэн Линь — восьмилетнего «Росточка» Мэнмэн, у Дэна и Чжо Линь имелась теперь еще и трехлетняя внучка от Дэн Жун — Янъян («Овечка»). Рядом, во флигеле, жили Ван Жуйлинь с домочадцами, охранник, шофер и остальной обслуживающий персонал, которые давно уже стали почти частью семьи⁷⁵.

В этом доме Дэн прожил последние 20 лет. Здесь решал судьбы страны, партии и народа. В первой половине 1982 года он главным образом занимался подготовкой XII съезда партии, имевшего для него огромное значение. Ведь это был первый съезд, проходивший под его руководством.

С осени 1981-го его начал раздражать Чэнь Юнь. Как и маршал Е до того, он сыграл свою роль, и Дэн больше в нем не нуждался. Ведь Хуа Гофэн и другие «абсолютисты» были низвергнуты, Дэн стал общепризнанным вождем, и у него имелась своя, молодая, команда, так зачем же ему Чэнь Юнь? Этот всезнайка-экономист почему-то считал себя вправе все время давать советы, вмешиваясь в ход его, Дэна, реформ. Так, в самом конце декабря 1981 года, испугавшись стремительного развития семейного подряда в его полной форме, Чэнь высказал опасение, что «так называемая свобода 800 миллионов крестьян может опрокинуть государственный план». Ведь нам «надо [не только] накормить 800 миллионов крестьян, — объяснил он первым секретарям провинций, автономных районов и городов центрального подчинения, — [но и] осуществить социалистическое строительство». Поэтому «сельское хозяйство должно опираться на план как на основу и использовать рыночное регулирование как дополнение»⁷⁶. Против социалистического строительства Дэн, конечно, не возражал, но никакой угрозы социализму в повсеместном подряде не видел.

На том же совещании первых секретарей обнаружились разногласия между Чэнем и Дэном и относительно развития ОЭР. «В настоящее время мы можем позволить себе только эти [четыре зоны], — сказал Чэнь. — …Увеличивать их число нельзя… Мы не можем создавать особые зоны в таких [например] провинциях, как Цзянсу»⁷⁷. Почему? Оказывается, это подорвет национальную валюту и будет способствовать оживлению «плохих людей» (Чэнь имел в виду партийных коррупционеров, использовавших открывшиеся в связи с созданием ОЭР возможности для личного обогащения).

Пятого января 1982 года Чэнь как глава Центральной комиссии по проверке дисциплины разослал Дэну, Ху Яобану, Чжао Цзыяну и Ли Сяньняню краткий доклад по поводу творившихся в Гуандуне безобразий. На первой странице он написал: «Считаю, что некоторых из тех, кто совершил серьезные экономические преступления, надо сурово наказать, вынести им приговоры вплоть до смертной казни за особо тяжкие проступки, публично объявив об этом. В противном случае нельзя будет выправить партийный стиль»⁷⁸.

Не желая конфликтовать открыто, Дэн наложил резолюцию: «Провести в жизнь немедленно и со всей решительностью, уделить проблеме первостепенное внимание и не расслабляться»⁷⁹. 11 января Ху Яобан по согласованию с ним провел специальное заседание Секретариата ЦК по поводу коррупции гуандунских чиновников. По инициативе Дэна на юг страны выехали четыре члена Политбюро для расследования вопроса⁸⁰.