Стоит ли удивляться тому, что между молодыми людьми, отправившимися в опасное путешествие, возникло влечение, переросшее вскоре в пылкую страсть? Дэн и Ацзинь даже не заметили, как в один из вечеров оказались в объятиях друг друга. С тех пор он стал называть ее женой, а она его — мужем.
В начале августа они прибыли в высокогорный город Жуйцзинь, центр одноименного уезда на юго-востоке Центрального советского района, и, оглядевшись, не могли сдержать радости оттого, что подпольная жизнь закончилась. Вокруг реяли красные флаги, и можно было жить и работать, не боясь гоминьдановской охранки. Древний, но преображенный Жуйцзинь, в переводе — Благодатное золото (здесь еще с V века добывали этот драгоценный металл), вселил в них радужные надежды. Впервые они почувствовали себя свободными гражданами!
— Отныне называй меня Цзинь Вэйин, — радостно предложила Ацзинь Дэну, — и пусть другие товарищи тоже меня так зовут!
Они сидели на берегу небольшого горного ручья, и Ацзинь любовалась своим отражением в холодной воде. Иероглиф «ин» и означает отражение, а «вэй» — составной иероглиф слова «сувэйай» (совет, советский).
— Хорошо! — засмеялся Дэн. — Это имя действительно прекрасно звучит. Так и буду тебя звать: Цзинь Вэйин [Цзинь Советское отражение]. Хотя я и люблю называть тебя Золотцем106.
Здесь, в Жуйцзине, они официально оформили брак.
Эйфория, однако, скоро прошла. С первых дней жизни в Центральном советском районе Дэн оказался в эпицентре политической борьбы. В жуйцзиньской уездной организации, к которой его прикрепили, кипели страсти. Секретарь партийного комитета с усердием, достойным лучшего применения, выискивал среди подчиненных скрытых врагов: социал-демократов, гоминьдановцев и членов некоего тайного «союза АБ» («АБ туань»), созданного цзянсийскими гоминьдановцами еще в 1925–1926 годах для искоренения коммунистов. (Буквы «А» и «Б» означали разные уровни посвящения его членов — провинциальный и уездный.) На этом деле уездный секретарь, похоже, просто помешался. За шесть месяцев пребывания у власти (с февраля по начало августа 1931 года) он арестовал и казнил за мнимую связь с социал-демократами 435 коммунистов, в том числе бывшего секретаря уездного парткома, председателя местного советского правительства, главу профсоюзов и свыше 80 процентов других руководящих кадров107.
Спору нет, вожди «союза АБ», социал-демократы и другие антикоммунисты действительно занимались внедрением в организации компартии своих людей — провокаторов и шпионов, делавших все возможное для дезорганизации коммунистического движения. К тому же особую активность стали проявлять именно в начале 1930-х годов, во время карательных походов Чан Кайши против Советского района Цзянси: первый поход имел место в конце 1930-го — начале 1931 года, а второй и третий — в апреле — мае и июле — сентябре 1931 года. Но секретарь Жуйцзиньского парткома несомненно переусердствовал. Возглавлявшаяся им комиссия по чистке уездной организации хватала и правого, и виноватого, не утруждая себя поисками веских доказательств их преступлений.
Впрочем, так в то время поступали многие. В Советском районе западной Фуцзяни, например, за тот же период по ложным обвинениям казнили 6352 человека108. А в декабре 1930 года под предлогом борьбы против агентов «союза АБ» люди самого Мао Цзэдуна, возглавлявшего Генеральный фронтовой комитет Красной армии 1-го фронта и Бюро ЦК советских районов, спровоцировали вооруженный конфликт в парторганизациях и армейских частях юго-западной и центральной Цзянси, получивший название Футяньский инцидент — по названию городка в центральной Цзянси, где он произошел. Посланцы Мао организовали тогда в этом городе такие жестокие чистки, что они вызвали ответную реакцию: жертвы восстали и перебили своих мучителей. Мао тем не менее вышел из конфликта победителем: он тут же пожаловался в Политбюро, и вожди компартии вместе с представителем Исполкома Коминтерна Павлом Мифом встали на его сторону. Футяньских мятежников разоружили и уничтожили, а чистки были продолжены. В результате в юго-западной Цзянси репрессировали более 90 процентов партийных кадров: кого-то поубивали, кого-то побросали в тюрьмы, других поснимали с работы109.
О Футяньских событиях Дэн узнал еще тогда, когда вместе с частями 7-го корпуса в конце 1930-го — начале 1931 года находился в южной Цзянси. И позже, в докладе Центральному комитету от 29 апреля 1931 года, выразил неодобрение действиям Мао, вселившим страх в «рядовых товарищей и прежде всего кадровых работников [ганьбу], которые с тех пор не осмеливались рта раскрыть». Более того, он посчитал, что Футяньские события «на самом деле способствовали усилению союза АБ». В то же время он осудил и повстанцев110.
В дальнейшем позиции своей в отношении внутрипартийного террора Дэн не менял, а потому, столкнувшись с перегибами в жуйцзиньской парторганизации, решительно выступил против произвола уездного секретаря. К тому времени, когда он оказался в Жуйцзине, Мао Цзэдун, Чжу Дэ и остальные руководящие кадры находились на фронте, вдали от города. В тыловом Жуйцзине из начальства были лишь несколько человек, среди них трое — посланный ЦК на работу в Советский район бывший заведующий отделом пропаганды Северо-Китайского бюро Юй Цзэхун, секретарь особого партийного комитета восточной Цзянси Се Вэйцзюнь и инспектор Бюро ЦК советских районов Хо Буцин — полностью разделяли взгляды Дэна. Деятельную помощь Дэн Сяопину оказывала и его жена.
В середине августа 1931 года Юй, Се и Хо провели кандидатуру Дэна на должность уездного секретаря Жуйцзиня, после чего в начале октября бывшего секретаря вместе с подельником, председателем уездного советского правительства, арестовали и расстреляли. Дэн же занялся реабилитацией жертв политических репрессий. На свободу вышли более трехсот ложно обвиненных коммунистов. Позже он вспоминал: «Мы быстро покарали контрреволюционеров, реабилитировали несправедливо арестованных кадровых работников, созвали съезд советских депутатов. Кадровые работники (почти все — местные крестьяне) и массы активизировались, обстановка во всем уезде сразу же изменилась к лучшему»111.
В самом конце сентября, после разгрома третьего карательного похода Чан Кайши, в окрестности города Жуйцзиня, в деревню Епин, вместе со всей штаб-квартирой армии 1-го фронта перебазировались Мао Цзэдун и Чжу Дэ. Значение уездного центра, а вместе с ним нового уездного секретаря стремительно возросло, хотя Дэн все еще оставался кадровым работником среднего звена. И его авторитета не хватило даже на то, чтобы не допустить ареста и казни старого соратника, генерала Ли Минжуя. Последнего расстреляли вскоре после окончания третьего похода Чан Кайши, в октябре. Новый политкомиссар 7-го корпуса, один из «птенцов Мифа», некто Гэ Яошань (во время учебы в Комуниверситете трудящихся Китая его знали сразу под двумя псевдонимами: Субботин и Дмитриев), возложил на заслуженного вояку обвинения в принадлежности к фракции гоминьдановских реорганизационистов[27]. Вслед за расстрелом Ли 7-й корпус расформировали, а многих соратников генерала обвинили в сотрудничестве с «союзом АБ».
Дэну оставалось только молча сожалеть о случившемся, да и то недолго: времени на переживания не было. Теперь он часто встречался с вождями — Мао Цзэдуном, Чжу Дэ, другими членами Бюро ЦК советских районов — Сян Ином, Жэнь Биши, Ван Цзясяном и Гу Цзолинем. В начале октября он председательствовал на торжественном городском митинге в ознаменование разгрома третьего карательного похода Чан Кайши, где выступал вслед за Мао Цзэдуном. А потом энергично занимался строительством советов в деревнях и поселках, вел коммунистическую пропаганду среди крестьян — с этой целью он даже основал уездную газету «Жуйцзинь хунци» («Красное знамя Жуйцзиня») — и прилагал большие усилия к осуществлению аграрной реформы112.
При дележе земли Дэн следовал уравнительному принципу, который за год до того Мао выразил в яркой формуле: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало; взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная»113. Для коммунистов южной Цзянси это была единственно реальная аграрная политика. Только так они могли привлечь на свою сторону многочисленных пауперов, а также неимущие кланы мигрантов хакка, переселившихся сюда, как в Гуанси и другие районы китайского юга, из северных областей много веков назад, да так и не ассимилировавшихся (ни в культурном, ни в бытовом отношении) с местными кланами бэньди (коренных жителей), контролировавшими окрестную экономику. Этих хакка в южной Цзянси насчитывалось даже больше, чем в Гуанси. Горный район к северо-востоку от Гуандуна, на границе Цзянси и Фуцзяни, где находился Жуйцзинь, вообще именовался «страной хакка». Здесь кланов бэньди, живших до прихода мигрантов, всегда было немного, а с приходом коммунистов совсем не осталось: непрерывно конфликтовавшие с ними хакка их всех извели под корень.
