Этот монастырь имел примечательную историю. Воздвигнутый в 1654 году царем Алексеем Михайловичем в честь Страстной иконы Божией Матери, по которой и получил название — Страстной, он в царствование Екатерины II, в 1778 году, почти полностью выгорел (во время пожара чудесным образом остались невредимыми только три иконы — чудотворная Страстная икона Божией Матери и две иконы, писанные на стенах, — Боголюбской Богоматери и Иоанна Воина). В 1812 году монастырь разграбили солдаты Наполеона, но после ухода «цивилизованных варваров» обитель восстановили. Бедствие же, случившееся с монастырем по воле большевиков весной 1919 года, далеко превосходило и пожар, и наполеоновское нашествие. Монастырь передали Наркомату по военным и морским делам, превратившему его в казарму. Через два года, однако, солдат наркома Троцкого сменили студенты Комуниверситета трудящихся Востока, а само здание приписали к Наркомату по делам национальностей, в ведении которого университет тогда находился. В 1923 же году, в связи с ликвидацией Наркомнаца, и здание, и сам Комуниверситет отошли Восточному отделу Коминтерна, а самому университету было присвоено имя И. В. Сталина, бывшего наркома по делам национальностей. (Конечно, сделано это было не ради того, чтобы «смягчить» передачу вуза от одного ведомства к другому: с апреля 1922 года Сталин был Генеральным секретарем ЦК большевистской партии, то есть одним из главных ее вождей113.)
В то время когда Дэн приехал учиться, сталинский комвуз считался одним из крупнейших в советской России. В нем насчитывалось 1664 студента почти всех национальностей Востока. Среди них китайцев — более ста человек, причем большинство из Европы114.
В Москве Дэн встретил много знакомых по жизни во Франции[19], в том числе бывшего вождя Европейских отделений Компартии и Комсомола Китая Жэнь Чжосюаня (псевдоним — Рафаил). Под его руководством он работал несколько месяцев в Париже и Лионе, и именно с арестом Жэня летом 1925 года было связано его вхождение в когорту партийных лидеров. После депортации из Франции Жэнь находился в Москве уже два месяца, но не столько учился, сколько занимался общественной деятельностью. За несколько дней до приезда Дэна его избрали секретарем Московского отделения Компартии Китая, и он чувствовал себя «на коне». 19 января он оформил всех вновь прибывших в члены этой организации115 и, к удивлению многих, обязал всех подчиняться военной дисциплине.
Московские нравы отличались от парижских: члены местных ячеек Компартии и Комсомола Китая жили практически на казарменном положении. Так было всегда, начиная с создания этих организаций в декабре 1921 года. И инициаторами этого были отнюдь не российские большевики, а сами китайские вожаки ячеек, считавшие своим долгом выжигать каленым железом из сознания подчиненных якобы унаследованные ими от «отсталого патриархального общества» старые представления. Вот что вспоминает по этому поводу знакомый нам Чжэн Чаолинь (псевдоним — Марлотов), приехавший в Москву на три года раньше Дэна, весной 1923-го: «Они [члены Московского отделения китайской компартии] были разделены на вождей и массы. Вожди отдавали приказы, а массы их выполняли. Вожди вели себя так, как будто не являлись такими же студентами, как другие, а их учителями… Во Франции у нас тоже были вожди, но они завоевывали положение естественным путем, благодаря политической активности (среди студентов — участников программы „прилежной работы и экономной учебы“ и китайских рабочих). Мы искренне принимали их как наших вождей, но считали товарищами, может быть, более способными, но тем не менее такими же, как мы… Представление же о вождях московских студентов коренным образом отличалось от нашего… Они не только раболепствовали перед ними публично, но не смели даже высказывать свое недовольство в частной беседе… Мы были разделены на несколько ячеек, по четыре или пять человек в каждой… Ячейка собиралась на заседания раз или два в неделю. Кроме того, было бесчисленное количество других собраний и митингов, которые длились по два, три, а то и четыре часа. Атмосфера была горячей, взвинченной и напряженной. Что мы делали? Ничего. Какие теоретические исследования проводили? Никаких. Большую часть времени занимала „критика индивидуализма“. Обвинения никогда не были по существу. Люди сводили счеты: „Ты слишком индивидуалистичен! Ты эгоист! Ты чересчур мелкобуржуазен! У тебя склонность к анархизму! И т. д.“. Те, кого критиковали, бросали потом те же обвинения в адрес своих критиков. А в результате всё заканчивалось тем, что люди краснели и семена ненависти взрастали в их сердцах» 116.
И хотя Жэнь тоже приехал из Франции, он быстро воспринял стиль «москвичей», а став секретарем, продолжал насаждать его. Оправдывая свою политику, он позже писал: «Нашим методом был ленинский принцип партийной самокритики… Ведь все студенты являлись интеллигентами, выходцами из мелкобуржуазных классов, поэтому, принимая во внимание, что компартия является политической партией пролетариата, мы считали необходимым заставить их трансформировать свое мелкобуржуазное сознание и сменить свой буржуазный окрас. Это означало, что студенты должны были перестраивать себя во всем — в мыслях, словах, делах, поведении, но, если они этого не делали, мы их критиковали, причем сурово, до тех пор, пока они не перестраивались»117.
Несмотря на знакомство с Дэном, Жэнь тут же стал «перестраивать» и его. Уже через неделю после прибытия Дэн должен был выступить с самокритикой. И он, как послушный член партии, представил письменное заявление: «Хотя я и приехал сюда недавно, организация уже подвергла меня совершенно справедливой критике для того, чтобы я знал свои недостатки и продвигался вперед по пути самосовершенствования и успешного превращения в настоящего коммуниста. Я уже преисполнился решимости исправить ошибки, чтобы достичь позитивных результатов»118.
Штаб-квартира Московского отделения находилась не в Комуниверситете трудящихся Востока, а в другом коминтерновском вузе, открытом за два месяца до приезда Дэна, — в Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена (УТК) по адресу: Волхонка, 16. От Страстной площади до него — не более сорока минут ходьбы. Раньше здесь располагалась 1-я Московская губернская гимназия, одна из старейших в столице, основанная в 1804 году. В свое время в ней учились многие выдающиеся люди России: драматург Александр Николаевич Островский, историки Сергей Михайлович Соловьев и Павел Николаевич Милюков, философы Петр Алексеевич Кропоткин и Иван Александрович Ильин, математик Василий Яковлевич Цингер, писатель Илья Григорьевич Эренбург, а также один из вождей большевиков Николай Иванович Бухарин, в 1925 году ставший по существу вторым после Сталина руководителем РКП(б)119. В отличие от Комуниверситета трудящихся Востока этот университет предназначался исключительно для китайцев, причем как членов китайских компартии и комсомола, так и Гоминьдана, являясь, таким образом, учебным центром единого фронта.
Дэн, его дядя и Фу Чжун даже не успели освоиться в Коммунистическом университете трудящихся Востока, как через 12 дней после их приезда его ректор Григорий Исаакович Бройдо уже направил их личные дела своему коллеге, ректору Университета трудящихся Китая им. Сунь Ятсена Карлу Бернгардовичу Радеку. Кто-то в Исполкоме Коминтерна посчитал целесообразным направить подававших надежды коммунистов в главный китайский вуз СССР.
Двадцать девятого января 1926 года Дэн получил студенческий билет № 233 Университета им. Сунь Ятсена на имя Ивана Сергеевича Дозорова. Тогда же ему выдали и полагавшийся каждому вновь прибывшему набор повседневных вещей: костюм, пальто, ботинки, сапожную щетку, рубашку, полотенце, мочалку, носовые платки, расческу, мыло, зубную щетку и зубной порошок120. После этого распределили в общежитие, и на следующий день, в субботу 30 января, он наконец сел за парту.
