А вскоре, 23–24 июня, был проведен 4-й пленум ЦК партии тринадцатого созыва, подтвердивший решение расширенного заседания Политбюро в отношении Чжао. Основной доклад о Чжао Цзыяне сделал Ли Пэн, представивший бывшего генсека в самом неприглядном виде. Среди участников пленума были также распространены материалы общего отдела ЦК, в которых Чжао изображался «заговорщиком и представителем контрреволюционных сил в стране и за рубежом, ставивших себе целью свержение КПК и Дэна»248. После пленума Чжао посадили под домашний арест и в отношении него начали расследование, продолжавшееся больше трех лет, до октября 1992 года. Но вердикт так и не был обнародован: по-видимому, вожди не хотели публично ворошить прошлое. Самого Чжао, правда, с ним ознакомили — это был длинный документ из тридцати обвинений, но никаких дополнительных мер по отношению к пленнику не предприняли249. Чжао оставался под домашним арестом до конца жизни. Он умер 17 января 2005 года[110].
На место Чжао, как и было решено ветеранами, пленум избрал Цзян Цзэминя. Конечно, единогласно. А из Секретариата, Политбюро и Постоянного комитета вывели Ху Цили, который, как мы помним, поддерживал Чжао во время тяньаньмэньских событий250. В отношении же Вань Ли никаких санкций принято не было: ведь в решающий момент он встал на сторону Дэна.
Казалось, всё для Дэна закончилось хорошо, но волнение его не покидало. Все лето и осень он продолжал твердить о необходимости всеми силами продолжать реформы, но его призывы повисали в воздухе. Не только старая, но и новая гвардия (Цзян Цзэминь, Ли Пэн и другие) оставалась пассивной. События на Тяньаньмэнь, похоже, подорвали авторитет Дэна не только в народе, но и в руководстве партии. Уже на расширенном заседании Политбюро 19–21 июня некоторые видные члены Компартии Китая под видом критики Чжао Цзыяна, по,„существу, осуждали реформы Дэна251. В общем, несмотря на призывы Патриарха, реформы застопорились. Дэну, слабо разбиравшемуся в экономике, уже не на кого было опереться: Цзян Цзэминь и Ли Пэн ориентировались на Чэнь Юня и Ли Сяньняня, влияние которых возросло. В стране вновь развернулась активная борьба с «буржуазной либерализацией», а вот темпы роста экономики стали снижаться.
В середине августа 1989 года, накануне своего 85-летия, Дэн твердо решил: всё, ухожу на пенсию. 17 августа он сообщил об этом Ян Шанкуню и Ван Чжэню (все трое отдыхали на Желтом море, в Бэйдайхэ)252. Он рассчитывал, что Ли Сяньнянь и Чэнь Юнь тоже уйдут: оставлять обоих консерваторов у власти было опасно для реформ. Но те решительно отказались, упорно держась за престижные должности. (Они так и скончаются на своих постах: Ли — в 1992 году, а Чэнь Юнь — в 1995-м.) Пришлось Дэну уходить одному. 4 сентября он поставил в известность о своем намерении Цзян Цзэминя, Ли Пэна и других руководителей нового поколения. И напоследок сказал: «Руководство Китая должно обязательно продемонстрировать миру свою приверженность делу реформы и расширения внешних связей. Прошу вас обратить особое внимание на этот момент. Отказ от политики реформ и открытости недопустим»253. Прошение об отставке с поста Председателя Военного совета ЦК он передал в Политбюро254.
В самом начале ноября 5-й пленум ЦК партии тринадцатого созыва удовлетворил его просьбу, подчеркнув, что полная отставка «выдающегося вождя китайского народа» отнюдь не вызвана ухудшением его здоровья, а лишь свидетельствует о «широте мысли великого пролетарского революционера»255. Председателем Военного совета ЦК вместо Дэна был избран Цзян Цзэминь. Ему вместе с Ли Пэном Дэн передал все бразды правления.
С тех пор все дни Дэн Сяопин проводил в кругу семьи. По-прежнему много гулял во дворе, обычно с Чжо Линь, тоже, как и он, постаревшей. Они шли под руку, делая несколько кругов по дорожке, окружающей парк. Оба опирались на палки и молчали. Шли и думали о чем-то своем. Обслуживающий персонал шутил: «Именно на этой узкой тропинке Дед решает судьбы Китая». Его все так звали: «Дед» — не только внуки, но и Чжо Линь, дети и прислуга256. Он, правда, мало что уже решал, но для домочадцев все равно оставался главным человеком. Во время прогулок он любил подходить к небольшому прудику в центре парка, обрамленному каменной кладкой в виде цветка. И подолгу глядел на резвящихся в воде золотых рыбок. Крошил хлеб, и они жадно ловили кусочки.
Всё шло своим чередом. Каждый вечер семья собиралась за круглым столом в столовой. Дэн, как мы помним, любил хорошо поесть, но сам уже не готовил. У него, как и у других заслуженных работников партии, имелся повар, который знал вкусы хозяина. Дэн и в старости предпочитал очень острую и жирную пищу: мясо с красным перцем и жареную грудинку. Остатки еды не позволял выбрасывать. «Тот, кто выкидывает остатки, — дурак, — смеясь, говорил он. — Их же можно потушить и съесть на следующий день»257.
Страсть к бриджу не покидала его, и он продолжать играть даже чаще, чем прежде. Любил он, как мы помним, и бильярд, но с тех пор, как в 1959 году сломал ногу, подскользнувшись во время игры, больше не брал в руки кий. Он очень возгордился, когда в июле 1988 года его избрали почетным президентом Всекитайской ассоциации игроков в бридж. Но еще больше «зазнался», когда через пять лет, в 1993 году, получил грамоту от главы Всемирной федерации бриджа «за развитие и пропаганду» этой игры в мире.
Еще одной его страстью был футбол. Сам он в него не играл, но обожал смотреть и по телевизору, и на стадионе. И если по каким-то обстоятельствам пропускал телевизионную трансляцию, всегда просил охранника Чжан Баочжуна записать ее для него на видеомагнитофон258.
В летние месяцы Дэн с семьей выезжал на море: либо в Бэйдайхэ, либо в Циндао. И там останавливался в резиденциях ЦК партии вблизи побережья. Он любил плавать. Но не в крытых бассейнах, а на просторе, чтобы ощущать свободу259. В свои восемьдесят с лишним лет плавал по часу в день. Вместе с детьми и охранниками.
Конечно, совсем отойти от дел Дэн не мог. Каждый день ему по-прежнему приходили партийные и государственные документы, он знакомился с ними, делал пометки и отдавал секретарю. Как всегда, читал много газет. Так что оставался в курсе событий. Его кабинет находился в идеальном порядке, он обожал чистоту и следил за тем, чтобы всё было на своих местах. На большом письменном столе около лампы стояли детские фарфоровые игрушки, подаренные внуками, — мышка, тигренок, овечка и бычок. Каждый представлял одного из четырех внуков: мышка — внучка «Соня», тигренок — внук «Росточек», овечка — внучка с тем же именем и бычок — внук «Маленький наследник». За ними находилась небольшая плетеная корзинка с высокой ручкой, в которой стояли две симпатичные толстые хрюшки в очках. На голове у одной красовалась маленькая мужская шляпа с полями, а у другой — бантик. Это были Дэн Сяопин и Чжо Линь. Там же, в корзинке, имелись еще пять свинюшек, поменьше: дети Дэна и Чжо — Дэн Линь, Пуфан, Дэн Нань, Дэн Жун и Чжифан. Так внуки придумали260.
Дэн очень любил этих зверюшек, но больше всего, конечно, тех, что напоминали внуков и внучек, с которыми он проводил теперь гораздо больше времени: зимой лепил во дворе снежную бабу, летом выезжал на природу. В шутку он говорил: «У нас в стране есть четыре кардинальных принципа, и в семье тоже четыре. Наши семейные кардинальные принципы — это мои четыре внука и внучки»261. Под столом в кабинете у него всегда имелось несколько цветных коробок, куда он складывал игрушки для внуков.
Выйдя на пенсию, он даже во время работы не хотел оставаться один и, уходя после завтрака в кабинет, обычно брал с собой маленького Сяоди. Тот тут же залезал под дедов стол, после чего каждый занимался своим делом. Чжо Линь тоже перебиралась в кабинет мужа, чтобы приглядывать за Сяоди, который мог расшуметься, хотя Дэну внук совсем не мешал. Дэн садился в мягкое кресло, вытягивал ноги на низком пуфике и погружался в чтение. Иногда переходил на кушетку, стоявшую у стены, и лежа читал под абажуром. Старея, он терял зрение, вблизи уже плохо видел, а потому читал в больших и толстых очках262. Он очень любил листать словари, особенно большой словарь китайского языка «Цыхай» («Море слов»), и, находя незнакомый иероглиф, с удовольствием выяснял, что он значит[111]. Он часто перечитывал знаменитые «Исторические записки» Сыма Цяня, жившего в эпоху Хань, во II–I веках до н. э., а также труд сунского историка Сыма Гуана (XI век) «Всеотражающее зерцало, управлению помогающее». Из художественной литературы выше всех ценил Пу Сунлина (Ляо Чжая) — гениального писателя, автора сборника сказочных историй «Лисьи чары», жившего в период маньчжурского завоевания Поднебесной (1640–1715). Часто вместе с Чжо Линь слушал пластинки пекинских опер263.
