Только два человека в руководстве разделяли взгляды Чжао: хорошо знакомые нам Вань Ли и Ху Цили. Но Вань 12 мая уехал с официальным визитом в Канаду и США, так что помочь генсеку не мог. Находясь за океаном, он лишь по мере сил расхваливал китайских студентов за патриотизм и стремление к демократии223.
Между тем приближалось время визита Горбачева, но многие студенты не желали успокаиваться, даже несмотря на столь лестное для них выступление Чжао. Движение то затихало, то вновь набирало силу. Демонстрации шли в пятидесяти одном городе. 11 мая часть студентов Пекина решила устроить массовую голодовку протеста против статьи в «Жэньминь жибао» на площади Тяньаньмэнь для того, чтобы привлечь внимание Горбачева, которого, как мы понимаем, все они уважали. Студенты надеялись, что «сердобольный» Михаил Сергеевич, увидев голодающих, заступится за них перед Дэном.
Тринадцатого мая в два часа дня около тысячи человек оккупировали Тяньаньмэнь и, разбив палаточный лагерь, начали голодовку. «Родина-мать! Посмотри на своих детей, — написали они в дацзыбао, развешанным в ряде кампусов. — Неужели ты не дрогнешь, видя, как мы умираем?»224 Теперь они требовали от правительства в основном одного: признать статью в «Жэньминь жибао» ошибочной. Но именно этого-то Дэн и не мог: это бы означало, что он «потерял лицо»225.
Пятнадцатого мая, в день приезда Горбачева, на Тяньаньмэнь уже голодали две тысячи студентов, на следующий день — три тысячи, а более чем десятитысячная толпа окружала их и выражала сочувствие. Многие громко ругали Дэна, требуя его отставки. А ведь ему надо было встречаться с советским генсеком в здании Всекитайского собрания народных представителей, как раз у палаточного лагеря голодавших!
Да, для 84-летнего обидчивого старика это было серьезное испытание. Но 16 мая утром во время встречи в верхах Дэн выглядел веселым и даже вел беседу «в свободной и непринужденной манере» в течение двух с половиной часов. Он сразу предложил Горбачеву «поставить точку на прошлом и открыть двери в будущее». Тот согласился. Тем самым отношения были нормализованы. Дэн признал, что сам играл «совсем немаловажную роль» в «ожесточенной полемике» двух компартий, сказав, что «обе стороны отдали немалую дань пустословию». При этом, правда, не удержался, чтобы не напомнить гостю, сколько жутких несправедливостей Китаю пришлось вытерпеть от России, в том числе Советской, в прошлом. Горбачев на все это ответил: мы не можем переписать историю, но свои ошибки, допущенные в недавнем прошлом, признаем226.
Во время визита студенты с замиранием сердца ждали, не выйдет ли к ним на встречу их дорогой Гээрбацяофу. Они собирали подписи под обращением к нему, прося выступить перед ними. Толпа молодежи собралась перед посольством СССР и скандировала: «Горбачев! Выходи!» Но он, конечно, не вышел, тем более что находился не в посольстве, а в роскошной резиденции Дяоюйтай на другом конце города. Да к тому же вообще не желал осложнять поездку и даже был весьма удивлен, когда вечером 16 мая Чжао вдруг завел с ним разговор о студенческих волнениях. А Чжао, во-первых, заметил, что у китайской компартии и молодежи сейчас отсутствует взаимопонимание; во-вторых, что в будущем может возникнуть вопрос о введении в Китае многопартийной системы; а в-третьих, дал гостю понять, что за всё в стране отвечает Дэн: именно он стоит во главе партии и страны со времени 3-го пленума ЦК партии227. Иными словами, свалил ответственность за все, что могло произойти в Китае в ближайшее время, на Дэна!
И Дэн, и его семья были вне себя. Ну никак у Патриарха не получалось оставаться за кулисами и, ведя, по сути, дело к кровавому конфликту, сохранять имидж «друга детей»228.
А Чжао как будто и дела было мало. Сразу после беседы с Горбачевым он собрал заседание руководства, на котором потребовал опубликовать заявление в поддержку студентов и дезавуировать статью, опубликованную в «Жэньминь жибао». Ли Пэн просто подскочил: «Да ведь основные положения… статьи взяты из речи товарища Сяопина… Их нельзя изменить!» Его поддержал Ян Шанкунь: «Исправление статьи нанесет ущерб репутации Дэн Сяопина»229.
После заседания конфликтующие стороны тут же поспешили позвонить Дэну. И тот потребовал всех к себе на следующее утро, 17 мая.
Это было решающее собрание. Чжао Цзыяна поддержал только Ху Цили. Раздраженный Дэн повторил по поводу студентов все, что уже неоднократно высказывал, добавив, что их цель — «установить буржуазную республику западного образца», но «если миллиард людей прыгнет в многопартийные выборы, мы погрузимся в хаос типа „всеобщей гражданской войны“, которую наблюдали во время культурной революции». «Если все это будет продолжаться, то мы окажемся под домашним арестом, — резюмировал он, после чего вынес решение: — Долго и мучительно размышляя об этом, я пришел к выводу, что нам следует ввести [в город] Народно-освободительную армию, объявив в Пекине, точнее в его городских районах [помимо пяти городских в большом Пекине имеется еще пять сельских районов], военное положение. Цель военного положения — раз и навсегда подавить беспорядки и быстро вернуться к нормальной жизни»230.
Ли Пэн, Ян Шанкунь и Цяо Ши по его поручению составили триумвират, который должен был вводить военное положение. Чжао же отказался принимать участие в подавлении студенческих волнений и в тот же вечер направил в ЦК партии свое прошение об отставке. (На следующий день он, правда, отозвал его, но это ничего не меняло: Дэн к тому времени уже отстранил его от власти231.)
Слухи о готовящемся введении военного положения распространились по городу уже через несколько часов. Во второй половине дня 17 мая на улицы вышли около 1 миллиона 200 тысяч человек — студенты, преподаватели, служащие и рабочие. Все выражали сочувствие голодавшим на площади и осуждали Дэна. Демонстранты несли плакаты: «Ты стар, Сяопин! Когда человеку переваливает за 80, он глупеет! Престарелое правительство — в отставку! Долой культ личности!»232
Понимая, что его карьера закончена, Чжао Цзыян открыто выступил на стороне студентов. Рано утром 19 мая на микроавтобусе он приехал на Тяньаньмэнь, чтобы встретиться с голодавшими. Ли Пэн старался удержать его, но когда понял, что этого не получится, присоединился к нему. Их сопровождали Вэнь Цзябао, кандидат в члены Секретариата ЦК и будущий премьер КНР, и Ло Гэнь, секретарь Госсовета. Ли Пэн скоро ретировался, а Чжао через небольшой мегафон обратился к студентам. Выглядел он усталым, и в его голосе звучало сострадание: «Мы пришли слишком поздно, простите, простите. Вы имели право критиковать нас». Он умолял студентов закончить голодовку, обещая решить все проблемы — возможно, не сразу, но постепенно233. Увы, он знал, что не в силах этого сделать.
Многие в толпе расплакались и в конце речи даже зааплодировали. Дэн, который видел всё по телевизору (встреча Чжао транслировалась), просто не мог совладать со своим раздражением. Вызвав Ян Шанкуня, он спросил его: «Ты слышал, что он говорил? У него по лицу текли слезы (на самом деле Чжао не плакал, и почему Дэн так сказал, неизвестно. — А. П.). Он изо всех сил пытался изобразить из себя жертву… С ним покончено». Старый друг ему поддакивал, а потом предложил Дэну и его семье в целях безопасности перебраться в Чжуннаньхай. Но Дэн отказался234.
Двадцатого мая в десять часов утра в городских районах Пекина было введено военное положение. Его объявил Ли Пэн. К 26 мая к городу было переброшено 400 тысяч солдат из всех военных округов страны235.
Студенты и сочувствующие им люди, как могли, выражали возмущение. Везде слышались крики: «Долой марионетку Ли Пэна! Дэн Сяопин — уходи!»236 На площади Тяньаньмэнь собралось не менее трехсот тысяч человек. А в разных районах горожане стали возводить баррикады, чтобы не дать возможности армейским частям войти в Пекин. События неумолимо понеслись к кровавой развязке.
