В начале июля было решено, что и двое других ветеранов-«тяжеловесов», Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь, наполовину уйдут в отставку: оба потеряют позиции в ЦК и Политбюро, но Чэнь Юнь вместо Дэна станет председателем Центральной комиссии советников, а Ли Сяньнянь — председателем Народного политического консультативного совета Китая. Вместо же Ли председателем КНР станет Ян Шанкунь, а еще один влиятельный ветеран, Пэн Чжэнь, уйдет на пенсию окончательно (его пост председателя Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей, который он занимал после отставки Е Цзяньина, с июня 1983 года, перейдет Вань Ли).

В общем, Чжао Цзыян уже в самом начале съезда воздал должное «свекрови»-Дэну, после чего представил и весь доклад, в котором содержалось немало инноваций. Например, определение современного этапа развития КНР как «начальной стадии социализма». Чжао объяснил, что имеет в виду не переходный период к социалистическому строю, через который, согласно марксизму-ленинизму, проходит любая страна до вступления в социализм, а именно первую фазу нового общества, начавшуюся в Китае с завершения социалистических преобразований в середине 1950-х и кончающуюся осуществлением социалистической модернизации. Эта фаза, по его словам, должна была продолжаться не менее ста лет¹⁸⁹. Сам термин «начальная стадия социализма» применительно к современному этапу развития КНР не был чем-то абсолютно новым: он содержался и в «Решении по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР», и в Отчетном докладе Ху Яобана XII съезду, и в постановлении о строительстве социалистической духовной цивилизации. Но в этих документах термину не давалось теоретического объяснения¹⁹⁰.

Много лет спустя Чжао Цзыян признавал, что сделал упор на этом термине и всесторонне обосновал его для того, чтобы ублажить консерваторов. Сам он прекрасно понимал, что Китаю далеко до социализма, но сказать это — значило бы вызвать гнев ветеранов, поэтому «начальная стадия социализма» была наилучшей формулой: с одной стороны, не отвергались достижения в социалистическом строительстве, а с другой — Чжао и его либералы-реформаторы «могли полностью выйти за рамки ортодоксальной социалистической идеологии». Чжао было на руку и то, что термин апробировался ранее: консерваторы восприняли его как нечто знакомое¹⁹¹.

Такой трюк позволил Чжао Цзыяну протолкнуть и ряд других свежих идей: о коммерциализации производства, передаче имущественных прав на ряд мелких предприятий коллективам и отдельным лицам, об отделении права собственности от права хозяйствования на госпредприятиях, то есть о развитии подряда, лизинга и рынка акций, расширении рынка средств производства, услуг и финансов, найме хозяйственных руководителей «на бурных волнах рыночной конкуренции», переходе к рыночным ценам на большую часть товаров и услуг, усилении роли банков в системе макроэкономического регулирования и даже о поощрении развития частных хозяйств, основанных на наемном труде¹⁹².

Как видно, Чэнь Юнь имел все основания выйти из зала во время доклада Чжао. Но тот не очень переживал и после съезда стал говорить, что через два-три года доля народного хозяйства, регулируемого планом, сократится с 60 до 30 процентов¹⁹³.

В конце съезда прошли выборы Центрального комитета, но Дэн, как и было условлено, не баллотировался. Тем не менее его вновь назначили Председателем Военного совета. Интересно, что либерала Ху Яобана оставили членом Политбюро, но вывели из Постоянного комитета, в который помимо Чжао Цзыяна избрали знакомых нам Яо Илиня, Ли Пэна, Ху Цили и Цяо Ши. В Политбюро же включили, в частности, шанхайского «героя» Цзян Цзэминя, успешно усмирившего студентов, и Ли Теина — сына бывшей жены Дэн Сяопина, «Золотца» Цзинь Вэйин от ее второго брака — ставшего вскоре председателем Государственного комитета по экономической реформе, а через год — Госкомитета по образованию[107]. Чжао был утвержден Генеральным секретарем ЦК, после чего, в середине ноября, на заседании Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей снял с себя полномочия премьера. Вместо него исполняющим обязанности главы Госсовета стал Ли Пэн.

Дэн был в хорошем настроении: всё, как всегда, прошло по его сценарию. Ли Пэна он не очень любил, но за приемного сына Чжоу очень просили Чэнь Юнь и Ли Сяньнянь, и Дэн согласился дать ему должность, но потребовал, чтобы Ли Пэн сделал. публичное заявление о том, что он не любит советских гегемонистов. (Дело в том, что Дэн почему-то считал Ли Пэна просоветским; скорее всего потому, что Ли, как мы помним, долго учился в СССР.) Тот сделал заявление и стал премьером¹⁹⁴.

К началу 1988 года, таким образом, все основные задачи — и политические, и организационные — были выполнены. И казалось, новый год сулил дальнейшие успехи на всех фронтах. Но ожидания не сбылись. 1988-й стал самым тяжелым за все годы экономических реформ. Новые попытки либерализации экономики привели к еще большему, чем в 1985 году, росту цен.

Всё началось в мае, когда распространились слухи, что по личному указанию Дэна, исходившего из решений XIII съезда, Чжао запланировал в ближайшее время отпустить цены на большинство товаров и услуг. Страшная весть уже сама по себе привела к тому, что за летние месяцы рост цен на рынке превысил среднегодовые показатели на 50 процентов; на алкоголь же и сигареты цены поднялись даже на 200 процентов![108] Инфляция в начале июля составила 40 процентов¹⁹⁵.

Но самое ужасное произошло в августе, когда «Жэньминь жибао» опубликовала само решение Политбюро ЦК о реформе цен и заработной платы¹⁹⁶. И хотя в нем говорилось, что цены будут отпускаться не сразу, а на протяжении пяти лет, люди в страшном волнении начали в массовом порядке снимать деньги со счетов в банках и сметать с торговых прилавков всё что можно: от мыла и риса до дорогущей электроники. При этом все выражали недовольство¹⁹⁷. Дэн и Чжао вынуждены были дать обратный ход, объявив об отсрочке реформы цен на пять или более лет. Но люди не могли успокоиться.

На этом фоне вновь стало набирать силу так ненавидимое Дэном либеральное течение, и теперь уже не только «буржуазное». С конца 1987 года в Китае все сильнее ощущался ветер свободы и гласности из СССР. Творческая интеллигенция да и многие другие граждане жадно ловили новости из Москвы. Михаил Сергеевич Горбачев стал в одночасье самой популярной фигурой. Студенты университетов принялись учить русский язык, горожане при встрече с иностранцем тут же интересовались, не из России ли он, и если выяснялось, что да, поднимали вверх большой палец: «Гээрбацяофу хэнхао!» («Горбачев — хорошо!») Водители автобусов выставляли фотографии советского лидера на лобовых стеклах. Многие либерально настроенные жители надеялись, что отношения двух стран нормализуются очень скоро, после чего Дэн, возможно, пойдет по пути Горбачева¹⁹⁸.

Но китайские руководители, в том числе и сам Дэн, относились к реформам в Советском Союзе со смешанным чувством. Гласность они не принимали, а вот на изменения во внешней политике, вызванные горбачевским «новым мышлением», реагировали позитивно. Хотя, конечно, долгие годы вражды, у истоков которой стоял не только Мао, но и Дэн, не могли быстро забыться. Обвинения Компартии Советского Союза в «ревизионизме», конечно, уже не работали: теперь Компартия Китая была куда «правее» хрущевско-брежневской партии, но Дэн не мог «потерять лицо». К тому же Горбачев держал пока на границе с КНР, в том числе в Монголии, миллионную армию, не выводил войска из Афганистана и поддерживал Социалистическую Республику Вьетнам, оккупировавшую Кампучию. Иными словами, с точки зрения Дэна, Советский Союз по-прежнему окружал Китайскую Народную Республику, угрожая ее безопасности. Дэн требовал, чтобы СССР устранил «три препятствия» на пути нормализации (то есть разрешил пограничный, афганский и вьетнамо-кампучийский вопросы самым благоприятным для КНР образом), и только в этом случае готов был открыть новую страницу в советско-китайских отношениях. Главным препятствием он считал вьетнамо-кампучийское. 9 октября 1985 года Дэн попросил румынского лидера Николае Чаушеску передать все это Горбачеву, заметив, что «хотя он [Дэн] уже и выполнил свою миссию по поездкам за рубеж и товарищи запрещают ему выезжать, но он бы нарушил этот запрет, если бы СССР смог достичь с… [КНР] взаимопонимания. Ради хорошего дела я хотел бы поехать»¹⁹⁹.