В декабре две тысячи восьмого отец все-таки набрался мужества и сделал то, что собирался уже очень давно, — избавился от вещей Кортни. И когда я приехал домой на зимние каникулы, комната сестры оказалась пустой. Исчезло все, даже эта открытка, — единственное, что мне хотелось сохранить. И не где-нибудь в доме, а именно здесь, в комнате сестры. Но, оказавшись в этом году, я даже не подумал, что могу ее здесь найти.

Я смотрел на слова, которые сам когда-то написал, и чувствовал всепоглощающее горе — не из-за самой открытки, а потому, что она так и не прочитала ее.

Я протянул руку и забрал открытку с туалетного столика. Холли испуганно подпрыгнула, а потом вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Извини, я не собиралась читать…

— Ничего страшного. — Я сложил открытку и держал ее в руке.

— Чем вы занимаетесь?

Мы с Холли подняли глаза и увидели отца, стоящего у двери. Он слегка улыбнулся:

— Холли, можешь взять все, что захочешь. Я уже давно собираюсь отдать многое отсюда на благотворительность, но никак руки не доходят…

Холли перевела взгляд на меня. Я сунул одежду ей в руки.

— Думаю, это должно подойти.

Она встретилась со мной глазами:

— Прости, мне не следовало смотреть…

— Не беспокойся, — я наклонился и поцеловал ее в макушку. Она еще раз быстро взглянула на меня и направилась через холл в ванную комнату.

Я уже собирался уходить, но отец осторожно взял у меня из руки открытку.

— Я читал ее каждый вечер, когда ты ложился спать, — сказал он.

— Правда?

Он кивнул.

— Я смогу расстаться со всем этим… через некоторое время? — Это был один из первых личных вопросов, которые он задал мне о будущем.

— Да, ты избавишься от всего. И даже от этой открытки.

Он с улыбкой протянул ее мне:

— Что ж, теперь ты сможешь ее сохранить.

Я повертел открытку в руках:

— Я так и не отдал ее Кортни и очень жалею, что…

Отец положил руку мне на плечо:

— Она знала, я в этом не сомневаюсь.

Ох, мне бы его уверенность! Я поднял глаза и встретился взглядом с отцом.

— Папа, я видел ее. Я не собирался рассказывать тебе, но…

На его лице отразились смешанные чувства. С одной стороны, ему было интересно, но воспоминания вызывали боль.

— Когда? То есть… в каком году?

— Несколько раз. Сначала мы разговаривали, когда ей было четырнадцать, потом двенадцать. Она прогуляла школу, и мы провели вместе целый день.

Вот черт! Я только что опроверг собственные слова и ту историю, которую изложил вчера отцу и шефу Маршаллу. Я ведь утверждал, что прыгал всего дважды и совсем на короткое время. Получается, я никак не мог оказаться в две тысячи третьем году. Я уставился на отца, ожидая его реакции. Забрать свои слова назад я уже не мог.

Отец разинул рот от удивления, но сумел справиться с собой и произнес:

— Ты с ней разговаривал? Она знала о том, что…

Надеюсь, упоминание о Кортни отвлекло его, хотя это маловероятно.

— Я ей все объяснил, и она поверила мне. Конечно, испугалась сначала, но потом приняла как должное.

Отец прислонился головой к дверному косяку и закрыл глаза:

— Я так сильно по ней скучаю.

— Я знаю.

Он открыл глаза и протянул руку, преграждая мне путь.

— Джексон, то, что ты написал в открытке, неверно. Я бы не хотел, чтобы ты оказался на ее месте. И никогда не смог бы выбрать между вами. Ты ведь это знаешь?

Я похлопал его по руке:

— Сейчас уже знаю.

Возвращаясь через холл в телевизионную комнату, я поневоле задумался о поведении отца. Было ли это лучшей маскировкой агента за всю историю ЦРУ или, возможно… всего лишь возможно, что я впервые за все эти годы видел моего настоящего отца, выглянувшего из-под тщательно подобранной маски агента.

Когда я открыл дверь, Холли снова подпрыгнула. Я видел ее со спины, потому что она вернулась к полке с дисками, но от меня не укрылось, как она тайком вытерла слезы с лица рукавом футболки. Я быстро шагнул к ней и развернул лицом к себе.

— Хол, ты вовсе не разочаровала меня. Клянусь! — сказал я и взял ее лицо в свои ладони.

Она закрыла глаза и кивнула:

— Я знаю… Просто… это было… очень хорошее послание.

Стерев слезы с ее щек, я вспомнил, как отреагировал на ее плач в две тысячи девятом году после нашей последней крупной ссоры. Я настолько привык к выдержке и хладнокровию Холли, что, застав ее сейчас в слезах, готов был поверить, что мир перевернулся с ног на голову.

— Я не хотел, чтобы ты расстраивалась, — сказал я.

Холли взяла меня за руку и потянула на кушетку, где тут же улеглась рядом со мной. Она накрыла губами мои губы, и я со вздохом закрыл глаза. Прижавшись ко мне всем телом, Холли прошептала:

— Я не против того, чтобы узнать твои секреты, даже если они грустные.

Я снова принялся целовать ее, запустив руку под футболку, и надеялся только на то, что отец выполнит свое обещание и зайдет к нам до того, как я окончательно потеряю голову и забуду, какая именно Холли лежит рядом со мной.

Я губами исследовал ее шею, когда в комнату вошел отец:

— Ой, простите, я не знал, что вы здесь.

Как я и ожидал, Холли залилась краской, и, когда я предложил посмотреть какой-нибудь фильм, кивнула, соглашаясь. А через пятнадцать минут она уже крепко спала, положив ноги мне на колени. Я накрыл ее одеялом и вышел из комнаты. На меня навалилась вся тяжесть сегодняшнего вечера, и я понял, что вряд ли смогу уснуть без снотворного.

Я направился прямиком к бару и, когда вошел отец, наливал себе в бокал «Краун Ройал». Я быстро спрятал бутылку под стойку, но он все равно успел ее заметить.

— Я только…

Отец кивнул еще до того, как я договорил.