Похоже, я все-таки придушу эту девчонку.
Дверь у нас за спиной распахнулась, и, обернувшись, я увидел девушку с толстым учебником в руках.
— Джексон, я тебе сочувствую, но мне нужно заниматься. А ты, Лидия, замолчи, пожалуйста. Никому нет дела до твоих выпадов против мужчин!
Музыка в комнате Холли заиграла еще громче. Чтобы Лидия меня услышала, я повернулся к ней и прокричал:
— Я заплачу тебе сто долларов, если ты дашь мне ключ и переночуешь в другом месте.
Я ожидал услышать лекцию о нарушении правил общежития и еще какую-нибудь чушь о том, как женщины, образно выражаясь, передают в чужие руки «ключ» от своей жизни.
Но к моему удивлению, Лидия лишь подняла темные брови и произнесла:
— Двести.
Я открыл бумажник, вытащил кредитку и положил ее на ладонь девушки:
— Возьми вот это.
Бросив ключ на пол передо мной, она направилась в холл. А я вздохнул с облегчением.
— Спасибо, — произнесла девушка с учебником, по-прежнему стоявшая у меня за спиной.
Я поднял ключ и поднес его к замку.
— Хол, прошу тебя, поговори со мной.
Единственным ответом мне стал припев из песни Пинк. Я вставил ключ в замочную скважину и медленно открыл дверь. Я думал, что Холли стоит с другой стороны и ждет моего появления, чтобы выхватить ключ и выпроводить меня снова.
Красная туфелька пролетела мимо и со стуком ударилась в стену над окном. Я вошел внутрь, закрыл за собой дверь и лишь после этого огляделся. Из платяного шкафа торчали ноги Холли и полы ее голубого халата.
Я не знал, слышала ли она, как я вошел. Но ведь туфелька, скорее всего, летела в меня. Девушки и раньше бросались в меня обувью, но Холли это было совсем несвойственно.
Пока я шел через комнату, чтобы выключить стереосистему, мне пришлось увернуться от ее коричневой босоножки. Когда музыка стихла, Холли перестала рыться в своих вещах, выбралась из шкафа и встала напротив меня.
— У меня хорошие новости, — произнес я, пытаясь улыбнуться, хотя это немного не соответствовало моменту. — За определенную цену Лидия согласилась прекратить свои злобные выпады. Она не вернется до завтрашнего дня.
— В самом деле? Ты заплатил моей соседке, чтобы она ушла?
На ее лице не появилось и тени улыбки, и я почувствовал, как у меня замерло сердце.
— Объясни, что случилось? Что я сделал не так? — Своим вопросом я демонстрировал, что понимаю — проблема не только в том, что мы не идем в кино. Очень глупо с моей стороны. Я потянулся к ней, но Холли по-прежнему стояла, скрестив руки на груди.
— Ты постоянно что-то от меня скрываешь. Носитесь где-то с Адамом, как мальчишки.
— Ты ревнуешь? Я помню, что он прежде всего твой друг, так что, может быть, составим график общения с ним? — Плохо, просто ужасно. Этого не нужно было говорить. Я весь сжался, ожидая, что она закричит или снова запустит в меня обувью.
Но Холли отвернулась и, подойдя к столу, принялась рыться в стопке бумаг:
— Отлично, ты прав. Это не такое уж большое дело.
Вложить в эту фразу еще больше сарказма было невозможно. От ее слов на меня повеяло ледяным холодом. Я пригладил волосы и постарался придумать подходящий ответ. Или пора уже прикидывать, как сбежать отсюда? И все же я попробовал сменить тему.
— Ты… что-то потеряла? И искала это в шкафу?
— Да, одну из карт памяти. — Так и не повернувшись ко мне, она с грохотом опустила книгу на стол. — Мне действительно нужно заниматься, понимаешь?
Я поднял с пола туфли и запихал в шкаф.
— Ну… может быть, я помогу тебе…
— Нет, — быстро ответила Холли и включила монитор. Потом она вздохнула и расслабила плечи: — Джексон, я не шучу. Иди и займись чем-нибудь, пожалуйста.
В ее голосе уже не было сарказма, он звучал обессиленно и немного раздраженно. Она предлагала мне легкий способ выйти из конфликта. Но любопытство взяло верх, и я снова открыл рот:
— Хол, почему ты так сердишься?
Она слегка покачала головой:
— Я не… сержусь на тебя.
Я разочарованно вздохнул:
— А чего же тогда…
Чего ты от меня хочешь? Вот что я собирался спросить у нее, потому что сам не знал ответа. Но слова застряли у меня в горле, когда я увидел, как слеза упала на лист бумаги, лежащий перед Холли. Я сделал пару шагов к ней, она обернулась, и я на секунду увидел, что ее глаза блестят от слез. А потом Холли спрятала лицо у меня на груди.
— Ты все время что-то от меня скрываешь. Как будто у тебя есть еще одна отдельная жизнь… и я не могу быть ее частью.
Ее голос дрожал от слез, и это тронуло меня гораздо больше, чем я мог предполагать. Мне следовало уйти, пока была такая возможность. Я обнял ее за плечи и крепко прижал к себе.
— Я вовсе не собирался отталкивать тебя. Мне… очень жаль.
Освободившись от моих объятий, Холли упала на кровать, и ее светлые локоны рассыпались по подушке.
— Я не могу долго сердиться на тебя и ненавижу себя за это, — громко простонала она.
Я втянул в себя воздух — оказывается, я все это время задерживал дыхание — и лег на кровать рядом с Холли, зарывшись лицом в ее волосы.
— Ты вроде бы сказала, что не сердишься.
Она крепко прижала ладони к глазам.
— Я сердилась. Это прошедшее время.
— Это означает, что окончательное примирение наступит после проведенной вместе ночи?
Холли криво улыбнулась, но потом ее губы снова сжались в тонкую линию.
— Только если ты пообещаешь: больше никаких секретов… никогда.
Это невозможно. Совершенно исключено.
Холли села, и я принялся водить пальцами по ее спине.
— Ты все равно уступишь.
Она повернулась ко мне и, выгнув бровь, произнесла:
— Давай попробуем.
— Хорошо, обещаю.
— Лжец! — Холли рассмеялась и, сняв с меня рубашку, набросила ее на лампу. — Лидия завтра будет вне себя от злости.
Я повалил ее на кровать и ослабил узел на поясе халата.
— Она разбогатела как минимум на двести долларов, так что у нее нет повода для злости. И вообще, у нее бывает когда-нибудь хорошее настроение?
— Нет, но все равно спасибо за то, что я хотя бы одну ночь проведу без феминистских нравоучений.
Я наклонился к ней и прошептал:
— Считай это подарком в честь нашего примирения.
Холли сбросила халат.
— Я получу еще что-нибудь?
— Хочешь новую машину? — поинтересовался я.
— Нет.
— Полкило того дорогущего горького шоколада?
Она покрыла поцелуями мою шею.
— Ты знаешь, чего я хочу.
Я громко застонал:
— Ни за что.
— Пожалуйста.
— Ты делаешь из меня полного идиота. Даже хуже — превращаешь меня в девчонку. — Я повернулся к ней, и в этом была моя ошибка. Один взгляд на все еще мокрые от слез щеки Холли — и я сдался. — Если ты кому-нибудь расскажешь, я тебя отшлепаю. Поняла?
Холли жестом показала, что будет молчать, как рыба, и уютно устроилась рядом со мной.
— Может быть, на этот раз попробуешь британский акцент?
Я рассмеялся и поцеловал ее в лоб.
— Постараюсь.
Адам и мои медицинские записи могут подождать.
— Что ж, поехали…
Я закатил глаза и набрал полную грудь воздуха:
«Это было лучшее изо всех времен, это было худшее изо всех времен; это был век мудрости, это был век глупости…».[2]
Когда я учился в девятом классе, учитель английского часто заставлял нас читать наизусть Диккенса, стоя у доски перед всем классом. И я это терпеть не мог. Но ради Холли я готов переступить через себя, правда, никогда не признаюсь ей в этом.
— Как ты считаешь, он правильно поступил? — поинтересовалась она, прослушав несколько первых страниц.
— Ты имеешь в виду Сиднея? Когда он взошел на плаху ради того, чтобы его любимая женщина могла остаться с другим мужчиной?
Холли рассмеялась, и я почувствовал движение ее губ у моей груди.
— Да, я об этом.
— Нет, я считаю, что он полный идиот. — Я поцеловал ее в уголок рта, и она улыбнулась.