— Желаем тебе удачи в твоем предприятии! — кричали они ему.

— Да защитит тебя Маразитан.

Дождь перестал, но ветер все еще бушевал; он со свистом пролетал по шелковистой траве, пригибая ее к земле. По светлому еще небу проносились темные тучи, то закрывая, то открывая тонкий серп луны. За равниной на горизонте виднелся лес.

— Не дашь ли мне каких-нибудь приказаний, господин? — спросил Райдэн, когда они совсем близко подошли к лесу.

— Замечай и запоминай все, что увидишь, — сказал принц. — Я хочу узнать, нельзя ли напасть на лагерь врага с какой-нибудь стороны. В таком случае, я позову Гарунагу, который еще находится в Сумиосии, и мы попробуем разбить Гиэяса. Во всяком случае, мы постараемся разузнать кое-что из его планов.

Часовые уже заметили прибывших.

Они окликнули их:

— Кто идет?

— Гонцы! — отвечал Райдэн.

— Откуда?

— Из Осаки, от генерала Гашизуки.

— Знают ли они пароль?

— Микава! — крикнул матрос.

Один солдат подошел с фонарем. Тогда принц вынул из-за пояса железную дощечку, на которой были вырезаны листья хризантемы.

— Идите, — сказал солдат, — государь ждет вас с нетерпением.

Они вошли в лес. Несколько фонарей были прикреплены к деревьям и защищены от ветра двумя щитами; ступали по соломе, вынесенной из палатки беспрестанным хождением взад и вперед. На некотором расстоянии были расставлены солдаты, с длинными копьями и колчанами за спиной; они стояли неподвижно. Из-за деревьев, в приоткрытых палатках, видны были другие солдаты, которые пили или спали. Далее взор терялся в непроглядном мраке.

Палатка Гиэяса стояла посреди квадратной просеки, высеченной в виде комнаты. Она была завешана красной драпировкой, укрепленной на столбах; над палаткой развевалось большое знамя, раздуваемое ветром. Двое часовых стояли по обе стороны двери, проделанной в первой стене из ткани.

Гонцов ввели. Гиэяс сидел на складном стуле. У него был усталый, дряхлый вид; голова была опущена на грудь, нижняя губа отвисала, глаза слезились и были тусклы. При виде этого положения, в котором выражалось отупение, нельзя было поверить могущественному гению и сильной воле, заключенным в этой хилой, безобразной оболочке. Однако в ней бодрствовал светлый и мощный ум, истощивший тело и изнурявший его усталостью с геройским презрением.

— Вести из Осаки? — сказал он. — Подайте скорей!

Ему вручили письмо, которое он быстро развернул. Ветер проникал даже в палатку и колебал пламя фонарей, привешенных к центральному столбу. Лес сильно шумел, и слышались удары волн о берег.

Гиэяс не выказывал чувств, которые волновали его, когда он читал письмо генерала Гашизуки. Он подозвал знаком нескольких вождей, находившихся в его палатке, и протянул им письмо. Затем он обратился к гонцам:

— Гашизука дал вам какое-нибудь словесное поручение, кроме того письма? — спросил он.

Райдэн хотел было ответить, как вдруг в палатку вошло несколько человек.

— Господин! — вскричал один из солдат. Вот идут другие гонцы из разных мест.

— Хорошо, хорошо! — сказал Гиэяс. — Пусть войдут!

Один из новоприбывших подошел и преклонил колена. Он держал что-то под плащом.

— Знаменитый государь! — сказал он твердым и торжествующим голосом. — Я пришел из замка Тозы и принес тебе от моего господина голову принца Нагато.

На этот раз Гиэяс не мог скрыть своего волнения; его губы задвигались, и он протянул свои дрожащие руки со старческим нетерпением. Райдэн, услышав слова гонца, подскочил, но принц жестом приказал ему молчать.

— Мне любопытно видеть эту голову, — бормотал матрос.

Гонец открыл мешок из плетеной соломы, завязанный веревкой; он развязал его. Гиэяс сделал знак поднести ему фонарь.

— Неужели это правда? Неужели? — говорил он. — Мне не верится.

Гонец вынул голову из мешка. Она была завернута в красный шелковый лоскут, точно пропитанный кровью. Его развернули. Гиэяс взял голову в руки и положил на колени. Солдат направил на нее свет фонаря. Голова была так бледна, что казалась мраморной; черные как смоль волосы были связаны на макушке и отливали синим блеском, брови были немного сдвинуты, глаза закрыты, насмешливая улыбка скривила бледные губы.

— Если бы принц не стоял возле меня, я поклялся бы, что эта голова снята с его плеч, — говорил про себя пораженный Райдэн.

Нагато, потрясенный горем, нервным движением схватил матроса за руку.

— Мой бедный Садо! — пробормотал он. — Ты остался мне предан до смерти, как обещал!

Гиэяс, нагнувшись, жадным взором всматривался в голову, лежавшую у него на коленях.

— Это он! Это он! — говорил старик. — Наконец-то он побежден и умер, — тот, кто так часто оскорблял меня и всегда избегал моей мести! Да, ты здесь, неподвижен, страшен. Ты, которого женщины, вздыхая, провожали взглядом, которому мужчины завидовали втихомолку, стараясь тебе подражать. Ты еще бледнее, чем был обыкновенно, и, несмотря на презрительное выражение, которое еще сохраняют твои черты, ты уже никого не будешь презирать; твой взгляд не встретится более с моим, как меч с мечом; ты мне не станешь больше поперек дороги. У тебя было благородное сердце, великий ум, признаюсь в этом; но, к сожалению, ты не сумел понять, насколько мои замыслы были бескорыстны и полезны стране. Ты служил пропащему делу, и я должен был погубить тебя.

— В самом деле! — пробормотал Райдэн.

Гонец рассказал, как произошли пленение и казнь князя.

— Его обезоружили! — вскричал Гиэяс. — Ему не позволили самому покончить с собой?

— Нет, государь; его обезглавили живого, и до последней минуты, пока не скатилась его голова, он не переставал поносить своего победителя.

— Тоза усердный слуга, — сказал Гиэяс с оттенком иронии.

— Это подлец, — пробормотал принц Нагато. — И он жестоко поплатится за свое преступление. Я отомщу за тебя, храбрый Садо.

— Как холодна смерть! — сказал Гиэяс, руки которого озябли от прикосновения к омертвелой коже.

Он передал голову Садо одному из вождей, стоявших возле него.

— Тоза может просить у меня, чего хочет, — прибавил он, обращаясь к посланному. — Я ни в чем не откажу ему, но где же другой гонец? Что он нам скажет?

Второй гонец подошел, в свою очередь, и распростерся на земле.

— Еще добрая весть, господин, — сказал он, — твои солдаты взяли Фузими и хотят напасть на Киото.

Услышав эти слова, принц Нагато, который все еще не выпускал руки Райдэна, сжал ее с такой силой, что тот чуть не вскрикнул.

— Нападение на Киото! Что это значит? — прошептал с ужасом принц.

— Если так, — сказал Гиэяс, потирая руки, — то война скоро кончится. Как только мы завладеем микадо, Осака падет сама собой.

— Нужно выйти отсюда, — сказал принц на ухо Райдэну.

— Гиэяс как раз отпускает гонцов, — сказал Райдэн.

В ту минуту, когда подняли драпировку, закрывавшую вход в палатку, красное зарево осветило лес.

— Что это такое? — спросил Гиэяс.

Несколько вождей вышли из палатки узнать, в чем дело. Огромное пламя поднималось со стороны моря; ветер раздувал его и доносил треск горевшего дерева.

— Что может гореть на этом взморье? — говорили в толпе.

— Там нет деревни.

Наконец пришли вести.

— Это лодки, — сказал кто-то.

— Наши лодки! — прошептал с вздохом Райдэн. — Хорошо, нечего сказать!

— Неизвестно, откуда они взялись, их вдруг увидели выкинутыми на берег.

— Много ли их?

— Штук пятьдесят. К ним подошли, они были пусты. Эти большие барки, хорошо снаряженные, показались подозрительными.

— Они напомнили о Сумиоси.

— Тогда их подожгли. Теперь они весело пылают.

— Какое несчастье! Какое несчастье! — бормотал Райдэн. — Наши славные барки! Что мы будем делать?

— Тише, постараемся уйти отсюда, — сказал принц.

— Пожалуй, это будет труднее, чем войти сюда.

Они заметили, что были свободны в лагере и что никто не обращал на них внимания; они удалились, ища выхода.