Принц, который управлял провинцией Овари, жил тогда в своем замке.

Около трех часов пополудни, в тот день, когда Гиэяс бежал из Осаки, часовой, с самой высокой башни Овари, закричал, что он видит отряд всадников, который скачет по Токаидо. Принц находился в это время в одном из дворцов замка. Сидя на корточках, уперев руки в бока, он присутствовал на уроке харакири, который давался его маленькому сыну.

Ребенок, сидя на циновке посреди двора, держал обеими руками короткую, тупую саблю и смотрел, с наивным, но уже важным выражением, на учителя, который сидел напротив его. Сверху, с галерей, смотрели женщины, и их одежды выступали яркими пятнами на светлой деревянной резьбе. На их платьях были вышиты огромные бабочки, птицы, цветы или пестрые круги. Головы всех были утыканы шпильками из желтой черепахи. Они с очаровательным жеманством болтали между собой.

На дворе, прислонившись к столбу бронзового фонаря, стояла молодая девушка. Платье из небесно-голубого крепа плотно обтягивало ее, так что все складки падали вперед. Она рассеянно смотрела на юного государя; в руках она держала веер, на котором была нарисована птица колибри.

— Держи крепко саблю! — говорил учитель. — Ткни ею под ребра с левой стороны и смотри, чтобы острие лезвия было обращено в правую сторону. Теперь зажми хорошенько в руках рукоятку и нажми изо всех сил, потом быстро, не переставая нажимать, поставь оружие горизонтально к правой стороне: таким образом ты перережешь тело по всем правилам.

Ребенок с такой силой исполнил это действие, что разорвал себе одежду.

— Хорошо! Хорошо! — вскричал принц Овари, хлопая себя ладонями по ляжкам. — Мальчик обладает смелостью!

В то же время он поднял глаза к женщинам, склонившимся с галереи, и сообщил им свое впечатление кивком головы.

— Он будет смел и бесстрашен, как его отец, — сказала одна из них.

Как раз тогда пришли известить принца о появлении отряда всадников на дороге.

— Наверное, соседний вельможа едет навестить меня инкогнито, — сказал принц, — Или же эти всадники просто проезжие путешественники. Во всяком случае, незачем прерывать урока.

Тогда учитель стал перечислять своему ученику все случаи, которые обязывают человека благородного происхождения вспарывать живот: если заслужишь немилости сегуна или получишь от него публичный выговор; если будешь обесчещен или отомстишь за оскорбление убийством; если умышленно или нечаянно упустишь узника, доверенного твоей охране, и тысячу других тонкостей.

— Прибавьте, — сказал принц Овари, — если будет непочтителен к своему отцу. По моему мнению, сын, который оскорбляет своих родителей, может искупить свою вину, только прибегнув к харакири.

Он взглянул снова на женщин, и взгляд этот значил: хорошо внушать детям ужас перед родительской властью.

В эту минуту раздался сильный топот копыт по мостовой соседнего двора, и повелительный голос крикнул:

— Поднять подъемные мосты! Запереть ворота!

Принц Овари быстро вскочил.

— Кто это распоряжается у меня? — спросил он.

— Я! — ответил тот же голос.

В то же время толпа проникла во второй двор.

— Правитель! — вскричал принц Овари, распростершись.

— Встань, друг! — сказал Гиэяс с горькой улыбкой. — Я больше не имею права на почести, которые ты мне воздаешь: в данную минуту я твой равный.

— Что такое творится? — спросил принц с беспокойством.

— Отправь твоих женщин, — сказал Гиэяс.

Овари сделал знак, и женщины исчезли.

— Уведи своего брата, Омити, — сказал он молодой девушке, которая страшно побледнела при появлении Гиэяса.

— Твою дочь зовут Омити? — спросил тот, внезапно покраснев.

— Да, господин. К чему этот вопрос?

— Позови ее, пожалуйста.

Овари послушался. Молодая девушка вернулась, дрожа, с опущенными глазами.

Гиэяс пристально посмотрел на нее, с таким выражением лица, которого испугался бы всякий, кто знает этого человека. Между тем, молодая девушка подняла голову, и в ее глазах можно было прочитать непоколебимое бесстрашие, что-то вроде готовности пожертвовать собственной жизнью.

— Это ты нас выдала? — спросил Гиэяс глухим голосом.

— Да, — сказала она.

— Что это значит? — вскричал Овари, привскочив.

— Это значит, что она слышала и открыла заговор, так хорошо составленный в стенах этого замка и так таинственно скрытый от всех.

— Негодная! — вскричал принц, занося кулак над дочерью.

— Женщина, ребенок расстроил политический план! — продолжал Гиэяс. — Дрянной камень, о который вы спотыкаетесь и летите на землю, это смешно!

— Я убью тебя, — заревел Овари.

— Убейте, что ж из этого? — сказала молодая девушка. — Я спасла царя. Разве его жизнь не стоит моей? Я уже давно жду вашей мести.

— Тебе больше не придется ждать ее, — сказал принц, хватая ее за горло.

— Нет. Не убивай ее! — сказал Гиэяс. — Я беру на себя ее казнь.

— Хорошо, — сказал Овари, — я тебе ее предоставляю.

— Отлично, — воскликнул Гиэяс, сделав знак Факсибо, чтобы тот не терял из виду молодую девушку. — Но оставим прошлое и займемся будущим. По прежнему ли ты предан мне?

— Можешь ли ты сомневаться в этом, господин? И не должен ли я с этих пор стараться исправить вину, которую причинил тебе один из моих без моего ведома?

— Слушай же: заговор внезапно вырвал у меня власть. Я сумел избегнуть смерти, которая ждала меня, и бежал в мое княжество, Микаву. Твои владения расположены между Осакой и моей провинцией, твоя крепость возвышается над морем и может преградить дорогу солдатам из Осаки: вот почему я здесь остановился, чтобы просить тебя возможно скорее собрать твои войска и принять оборонительные меры. Запри накрепко замок. Я останусь здесь, защищенный от нападения, тогда как мой верный спутник, Ино-Камо-Но-Ками, поедет в замок Микаву, укрепит всю область и поднимет всех соседних принцев.

Говоря это, Гиэяс указал на одного вельможу из своей свиты, который отвесил низкий поклон Овари, отдавшему его, в свою очередь.

— Я твой раб, господин, — отвечал Овари, — располагай мной.

— Отдай же сейчас распоряжение твоим солдатам. Принц Овари удалился.

Слуги впустили гостей своего господина в прохладные, освеженные залы; они подали им чай и сладости, а также легкую закуску.

Вскоре Ино-Камо-Но-Ками, приняв от Гиэяса последние распоряжения, вышел в сопровождении двух вельмож, сел на лошадь и покинул замок.

Гиэяс подозвал Факсибо.

Последний был занят уничтожением медового пирога, не спуская глаз с Омити, которая сидела в углу залы.

— Сумеешь ли ты переодеться так, чтобы тебя никто не узнал? — спросил Гиэяс своего верного слугу.

— Так, что ты сам не узнаешь меня, — сказал Факсибо.

— Хорошо! Завтра утром ты вернешься в Осаку и узнаешь, что происходит во дворце. К тому же ты будешь путешествовать с женщиной.

Гиэяс наклонился к уху бывшего конюха и тихо говорил ему. Нехорошая улыбка скользнула по губам Факсибо.

— Хорошо, хорошо! — сказал он. — Завтра, на рассвете, я буду готов в путь.

В одном из предместий Осаки, недалеко от взморья, за гладкой белой песчаной полосой возвышалось большое здание, крыши которого, различной высоты, поднимались над соседними зданиями. Широко раскрытый главный вход выходил на многолюдную и шумную улицу.

На первом этаже широкие окна были завешены яркими шторами, которые часто отдувались от высовывавшихся любопытных молодых женщин, громко смеявшихся.

По углам крыш развевались узенькие флаги и спускались большие фонари, в виде ромба; нижний этаж состоял из широкой крытой галереи, выходившей на улицу. Три больших черных знака на позолоченной перегородке составляли вывеску заведения, которая гласила: Заря. Чай и Сакэ.

Около полудня галерея была переполнена посетителями. Они сидели, поджав ноги, на циновках, которыми был устлан пол, и пили сакэ или скрывались в облаках пара, который поднимался от чайных чашек, когда они на них дули. Кокетливо одетые и тщательно набеленные и нарумяненные женщины скользили между этими группами, разнося горячий напиток. В глубине виднелись дымившиеся печи и красивый фарфор, расставленный на этажерках красного дерева.