Они встретили сумерки в затененной гостиной, болтая о том о сем, изредка и слегка касаясь прошлого. Это было деликатное изучение друг друга, где больше подразумевалось, чем говорилось. Они обнаружили много общего, несмотря на совершенно разное происхождение. Различия были более в жизненном опыте, нежели в складе ума и убеждениях, которые придавали отношениям пикантность. Они еще решали, какого рода отношений хотят, и каждый подходит к этому осторожно.

Внезапно волна желания — отчетливая, как вкус и осязание, — пробежала от одного к другому.

Руки Барта невольно тянулись к ней, и он с трудом отводил взгляд от плавных линий ее груди и бедер. У Кристины пересохло в горле, сердце учащенно забилось: ручеек приятных ощущений жизни превращался в поток неясных стремлений.

Но в тисках прошлого, в рубцах от старых ран, не уверенные в глубине и полноте вдруг захлестнувшего их притяжения, каждый оставался спокоен, охраняя их новое хрупкое взаимопонимание.

— Я заинтересовалась твоими книжками, — сказала Кристина, — у тебя хорошая библиотека.

Он с нежностью посмотрел на нее и улыбнулся.

— Не совсем то, что ты ожидала, а?

Как он разгадал ее так быстро? Кристина собралась было вежливо возразить, но осеклась и задумчиво ответила.

— Не совсем. Я думала, ты склонен больше к другой литературе.

Голос Барта был почти робок.

— Может, мы все носим маски, вводящие других в заблуждение. Наверное, легче развесить на людей ярлыки, чем постараться увидеть, каковы они на самом деле. Например, как я стараюсь сейчас… Я рад, что оказался неправ, и рад, что понял, как был неправ.

— И я тоже.

Они посмотрели друг другу в глаза. Она улыбнулась смущенно, вспоминая свое презрительное отношение к Барту, — неужели это было всего несколько дней назад?

— Я тоже тебя приняла за другого. Гордый ковбой, чей единственный друг, — его лошадь.

— Значит, мне надо поработать над своим имиджем. — Его голос и черты обрели бурлескный стиль ковбоя в духе Джона Уэйна. — Допустим, я с Запада, мэ-эм, но, клянусь, я в жизни не целовался с лошадью. — Он засмеялся, взглянув на часы, включил транзисторный радиоприемник, настроенный на местную станцию.

Прозвучали финальные такты музыки, и диктор объявил: «А теперь последние новости, переданные по телефону. Сара Реймер, инспектор данного региона, объявила, что будет принимать предложения граждан по организации нового парка в эту субботу с двух до пяти… Молодая женщина, раненная при несчастном случае в Национальном Монументе Джошуа Три, унесшем вчера жизнь одного человека, как сообщают, находится в хорошем состоянии в больнице на обследовании… Огонь полностью уничтожил…».

Барт щелкнул выключателем и повернулся к Кристине.

— Ну вот, теперь я чувствую себя чуть получше. У меня еще есть кое-какая работа до вечера, но мне не хочется уходить, прежде чем Хелен не придет сюда.

— У нее много дел, но я уверена, она скоро будет, — успокоила его Кристина. — Никому неохота тащиться сюда средь бела дня, особенно после этих новостей. И потом у меня хороший сторож, Горнист.

Услышав свое имя, собака шлепнула длинным черным хвостом по полу.

— Ну ладно, — сказал Барт, — если он поднимет гвалт, спрячься и дай ему полаять. Это всякому отобьет охоту соваться в Стоун Хаус. На всякий случай, давай покажу, как обращаться с дядюшкиным мушкетоном. Чтобы стать метким стрелком, ты должна знать кое-что о дробовике. Если неправильно прицелишься, дробинки отскакивают в дом.

После ухода Барта Кристина приуныла, вновь дали о себе знать синяки и ссадины. Она проглотила две таблетки аспирина, приняла еще раз горячий душ и натерлась арникой Хелен Фарренс. Когда боль утихла, она прошла в студию и взялась за карандаш. Но при задернутых шторах для работы было слишком мало света. Она знала, что не сможет ни на чем сосредоточиться. Мысли Кристины разбегались: слишком велико было эмоциональное возбуждение, вызванное переменой в ее отношениях с Бартом; слишком жестокой и холодной была реальность, связанная с гибелью Антонио, нападением на нее и планами Барта и Фарренса по захвату преступников.

Горнисту передалось ее беспокойство. Он ходил за ней по пятам, вопросительно поглядывая на хозяйку. Перебирая пальцами потертый ствол ружья, она думала о дяде Сперджене, державшемся за него из последних сил в последние мгновения своей жизни, и возмущение преодолело ее нелюбовь к оружию. На короткий, яростный миг появилась надежда, что она получит шанс использовать его против того, кто довел старика до смерти.

Она взглянула на запястье, вспомнила, что часы разбиты, и пошла посмотреть на механические часы в спальне. Почти четыре. Где Хелен Фарренс?

Горнист с лаем подбежал к задней двери. Кристина поспешила на цыпочках за ним. Может, Хелен приехала? Она осторожно отогнула кончик занавески. Ничего. Ни машины, ни клубов пыли. Страх подкрался к ней и сжал желудок. Горнист снова взвыл и ощетинился. И тут Кристина уловила краем глаза какое-то движение. От тускло-зеленого болота вниз по дороге шли Усы и Борода, но за поворотом к дому исчезли. Она быстро задернула занавеси во внезапном страхе. Подделали ли они и в самом деле документы, как предположил Ли Фарренс?

Она овладела собой.

«Смешно впадать в панику без достаточных оснований. Даже если это контрабандисты, они не знают, что я здесь, и, конечно, ничего для них интересного в Стоун Хаусе нет», — твердо сказала себе Кристина.

Несколько успокоившись, она прошла в гостиную, взяла книгу, Горнист лег у ее ног. Но мешал сумеречный свет, да и роман, прежде казавшийся интересным, теперь, по сравнению с драмой, разыгравшейся в ее жизни, больше не увлекал. Отложив книжку, Кристина попыталась расслабиться — и не смогла. Она вновь бесцельно бродила по дому. Вверх в спальню, вниз в студию, назад в гостиную… протереть уже чистую плиту, поправить и так уже приведенную в порядок индейскую керамику на каминной доске, смахнуть черную шерсть Горниста с кушетки…

А Хелен все не было.

В доме становилось темнее и прохладнее, и Кристина достала из шкафа свитер. Она не могла разжечь огонь, не выдав себя, но при необходимости старомодная круглая печка, которую зимой она перетащила из спальни в студию, дала бы достаточно тепла для такого весеннего вечера. Кристина все прокручивала и прокручивала события вчерашнего дня, пытаясь найти хоть какую-то ниточку к нападавшим. Но как ни напрягалась, не могла вспомнить ничего существенного.

Внезапно — в духе этой пустынной страны — свет пропал в западных окнах, как будто стертый гигантской рукой. Голос Барта эхом отдавался в ее голове: «Закат в шесть тридцать, луна взойдет через час». Она попыталась отбросить холодящие сердце мысли о том, что с Хелен Фарренс что-то случилось. В конце концов, Кристина сама убедила Хелен, что с ней все будет прекрасно, у Хелен найдутся и другие дела, может она даже решила не возвращаться, поскольку могла ничего и не знать о сегодняшних планах. Кристина вспомнила о еде, привезенной женой главного смотрителя. Надо бы перекусить, но ее желудок запротестовал. Она приняла компромиссное решение: выпила высокий бокал чая со льдом и большой порцией сахара для калорийности.

Она плотнее завесила окна гостиной, закрыла двери в другие комнаты и зажгла керосиновую лампу. Желтый огонек весело заплясал на стенах. Горнист жалобно заскулил.

— Ох, Горнист, — прошептала Кристина, — прости. Раз я не хочу есть, это не значит, что и ты тоже не хочешь.

Она проскользнула почти в полной тьме на кухню, принесла миску и наблюдала, как собака азартно накинулась на нее. Улыбка заиграла у нее на губах, когда она вспомнила, с какой готовностью подружился пес с Бартом и как сдержан был с другими. Даже когда Кэл Хокинс дал ему кусок колбасы, Горнист отнесся к нему осторожно и недоверчиво.

Нахмурясь, она опустилась в кресло. Вновь в памяти зашевелились призраки. Глядя на собаку и не видя ее, Кристина старалась поймать то неуловимое, что дразня ее своей расплывчатостью все время ускользало от нее, точно капелька ртути. Чертыхнувшись, она открыла решительно книгу, пытаясь сосредоточиться на тексте. Горнист, вылизав миску, с любопытством обследовал занавески и устроился подле Кристины. Она упрямо читала, переворачивая страницу за страницей, не помня, что было на предыдущей.