Он отбросил извиняющийся тон.

— Ты проделала одна трудный путь, но, я думаю, что мог бы помочь тебе сейчас… Хоть чем-нибудь, Тина. Я не смог забыть тебя и никогда не думал о тебе, как о принадлежащей кому-то другому. Ладно. Все в порядке, — сказал Хейл, и, перехватив ее напряженный взгляд, перевел разговор на другую тему.

Кристина и не заметила, как стала рассказывать ему о жизни в этой пустыне, о том, как она нашла Горниста, о догадках Барта Девлина насчет кости, которую нашла собака, и об исчезновении Фрэда Бегли.

Здесь его брови приподнялись.

— Рискованно жить в таких забытых Богом местах, как это. Но ты не беспокойся, наверняка есть какие-то мирские объяснения всему этому. Может быть, кость не этого старика.

— Кэл Хокинс тоже так говорит, и, в конце концов, это было давно и не имеет ко мне никакого отношения.

— Кэл Хокинс прав, кто бы он ни был.

— Они с женой расположились в Монументе; мы видели их трейлер, когда останавливались открыть ворота, помнишь? Они замечательная пара. Они простые люди.

— Мужчина, который любит свою жену, — замечательно, — сказал Хейл и закрутил свои усы, придав им забавную форму. — Я боялся, что у моей привязанности есть соперник.

— Он не в моем вкусе, — усмехнулась Кристина.

— А есть еще кто-то, а? — настаивал Хейл, видя ее шутливый протест. — А как насчет этого бродяги? Он в твоем вкусе?

— О небо! — вздохнула Кристина. — Даже если бы он и был в моем вкусе, я совершенно его не интересую. Для него не может быть ничего приятнее, как увидеть меня, покидающей это место. Он считает, что я оскверняю его драгоценный Монумент.

Хейл засмеялся.

— Этот Пигмалион действительно никогда не променяет макушки этих заброшенных гор на такую хорошенькую девушку. У него, должно быть, ужасный вкус.

Их старые взаимоотношения, похоже, стали налаживаться, и Кристине нравилось подшучивать над Хейлом. Когда их разговор перешел в игру «помнишь, когда», она ощутила, что ей уже не так больно вспоминать Дэвида. Возвращение в прошлое было больше приятным, чем болезненным.

Наконец, Хейл посмотрел на часы.

— Половина двенадцатого. Похоже, мне пора, Тина? — многозначительно сказал он в надежде, что ему возразят.

— Боюсь, что так, Хейл. Это был удивительный вечер, и я искренне тебе благодарна за то, что остановился повидать меня.

Он пристально посмотрел на нее.

— Думаю, что я останусь на день или два. Постараюсь понять, почему этот край держит тебя в своих тисках, и дам тебе время обдумать то, что я сказал. Это важно для меня, Тина, очень важно.

Охмелевшая от вина и бренди и от воспоминаний у камина Кристина даже не пошевелилась, когда он взял ее одной рукой за подбородок и поцеловал медленно и чувственно. Поцелуй становился все более страстным, и она отпрянула.

— Неподдающаяся девственница, — пробормотал Хейл.

Ее охватила вспышка ярости.

— А чего ты ожидал от безрассудной вдовы?

У него был растерянный взгляд.

— Нет, все не так… Ты не знаешь себя так, как знаю тебя я, Тина. Я смогу разбудить тебя, заставить поверить в себя. Прямо сейчас, если бы я хотел… если бы я был импульсивным мужчиной… Я способный любовник…

— Не сомневаюсь. У тебя было достаточно практики.

Хейл улыбнулся. Она перевела дыхание и отвернулась от него.

— Жаль, что ты так искусно отвергала меня все эти годы. На это были определенные причины. Я просто не мог быть настойчивым с тобой. И потом, конечно, ты держала дистанцию в то время…

— Позволь, я наброшу свитер и провожу тебя до ворот.

— Это не обязательно. Я могу их объехать. Там в одном месте есть дыра.

— О, нет, — вздрогнула она, — ты помнешь овощи и повредишь землю. Это же Национальный парк!

Тут же опомнившись, она подумала, что у нее это прозвучало прямо, как у Барта Девлина.

Кристина открыла ворота, и Хейл вышел из машины.

— Как, черт побери, я свяжусь с тобой? У тебя нет телефона; я не смогу подъехать к дому…

— Ты можешь доехать до цепи, а остальное пройти пешком.

— Пешком? Это место совсем тебя погубило, Тина!

— Здесь всего-то полтора километра, — она шутливо свела брови. — Тебе это будет раз плюнуть.

— Хватит, женщина! Ты знаешь, что это не мой вид спорта. Проведем завтра вместе ланч, раз ты отказываешься от завтрака. Я думаю, здесь найдется местечко, где можно заказать что-нибудь, кроме фасоли с блинами?

— Откуда ты знаешь, что я не буду настаивать на фасоли и блинах?

— Встретимся, Тина?

— Хорошо, договорились.

— Значит, в час у меня.

Он хотел ее обнять, но Кристина отступила назад.

— Спокойной ночи, Хейл.

Расправляясь с утренними делами, Кристина размышляла над предложением Хейла. Над предложением и тем, что за ним стояло: развлечения, роскошь и любовь. В жизни Хейла это было основным, и он щедро мог всем поделиться.

Что же касалось пробуждения, это была другая сторона медали. Был ли интерес Хейла к ней только вызовом, желанием взять наконец реванш в затянувшемся завоевании? Или она затронула в его душе какие-то струны, которые при их встречах всегда дрожали? Не показалось ли ей, что после жизни «с музыкой, икрой и шампанским» он вдруг страстно возжелал тишины и домашней пищи только с хлебом и маслом?

А если это было так, могла ли она ответить тем же или хотя бы испытать его хваленые способности любовника. Она вспомнила его поцелуй, его мягкие и сильные руки, и как задрожали ее губы и руки в поисках ласки, и как по спине пробежал нервный холодок, и горячая волна желания превратила ее худощавое тело в нечто легкое нежное и невесомое… Кристина призналась себе, что отклик ее женского начала после года одиночества был ей совсем не неприятен.

И тут же на нее нахлынула невероятная тоска. Это было похоже на эхо жизненных весен, но не более. А большего ей не хотелось. По крайней мере, так Кристине казалось сейчас. Может быть, сегодня, когда она увидит его снова, что-то поможет тайным мыслям и чувствам проснуться и тоненькими ручейками, неслышно и неуловимо слиться в огромный поток любви и страсти.

Хейла трудно было понять и трудно было определить их отношения еще и потому, что она ничего не знала о его прошлом. За все время их знакомства он ни разу не упомянул о том, что произошло с ним до того, как он открыл магазин в Беверли Хилз, а это был не один десяток лет. Все было так, как-будто он попал в этот мир взрослым, без детства, без родителей, без учебы. Хотя ранняя молодость Кристины и прошла в разъездах, привязанность к семье была сама собой разумеющейся, и именно в семье она всегда находила поддержку.

Кристина подметала крыльцо веранды, когда увидела Антонио Альварадо Переса, свернувшего с дороги, которая вела к ее дому. Горнист зарычал и подал голос на самой высокой ноте, затем подбежал, уселся у ее ног. Кристина отложила веник. Она обратила внимание на мягкую походку Антонио и окликнула его.

— Снова забыли свою флягу?

На его загорелом лице сверкнула улыбка, и он похлопал по фляге у себя на поясе.

— Учусь на ошибках, сеньорита. Их у меня уже достаточно, чтобы не повторять. Я пренебрег правилами этого места — заметьте, я остался на дороге, — и рискую вызвать ваше негодование, но я хочу вам отплатить сегодня за то, что вы вчера спасли мою жизнь.

Кристина улыбнулась в ответ на его причуду.

— Я благодарна вашей добродетели, и настоящая награда для меня знать, что солнце пустыни не высушило ваши кости.

Это прозвучало не совсем весело. Лицо Кристины помрачнело; она вдруг вспомнила про кость, которую нашел Горнист.

Но Антонио не обратил на это внимания. Он облокотился на каменный столб.

— Для вас, может быть, достаточно, а для меня нет. Сейчас, когда мне возвращена прелесть жизни, я должен как-то отметить это и выразить свою признательность. Мы очень мало знакомы. Не мешало бы нам наладить более прочную связь как спасителя — он смешно пожал плечами — и спасенного? Вы мне окажете большую честь, если сегодня вечером мы вместе поужинаем. В деревне у въезда в Монумент есть мексиканский ресторан. Интересно будет узнать, готовят ли они традиционную еду, правда?