На рассвете несколько тральщиков тщательно протралили внутренние бухты, проверили фарватер, где были замечены падавшие парашюты, но ни одной мины не выловили. Самолеты, видимо, сбросили магнитные либо акустические мины, которые опускаются на дно и там неподвижно лежат на грунте. В севастопольских бухтах уже опасно было плавать. Буксир, пытавшийся пройти по тем местам, где проскальзывали другие корабли, неожиданно подорвался и затонул.

Стало ясно, что немецкие мины взрываются не сразу, а лишь после того, как над ними пройдет несколько кораблей. Но под каким по счету они взрываются?

Морские охотники несли патрульную и дозорную службу в море. Они встречали на фарватерах корабли и осторожно проводили их в опасных местах.

Нашему катеру пришлось проводить большой транспорт. Впередсмотрящий доложил, что он заметил слева нечто, похожее на перископ, который высунулся из воды, продвинулся в сторону и мгновенно исчез. Старший лейтенант немедля переложил руль, на полной скорости направил катер в указанное место и приказал сбросить одну за другой четыре малые глубинные бомбы.

Минер с боцманом в точности выполнили его распоряжение, но мы насчитали почему-то не четыре взрыва, а пять. Последний был самым мощным: он поднял высокий столб задымленной воды.

— Что за безобразие! — крикнул Пухов минеру. — Какие бомбы сброшены?!

— Малые, товарищ старший лейтенант! — ответил тот. — Пятая не наша. Видно, мина подорвалась. Вон остатки буйка плавают… Красный флажок на нем.

Такими буйками помечались места падения немецких парашютов.

— Выходит, что мина сработала от взрыва малой бомбы, — вслух рассуждал Пухов. — Интересно бы узнать — все ли они такие чуткие?

Прибыв на место, он доложил по команде о случившемся и сам взялся проверить свою догадку.

На другой день в зоне вражеских мин было приостановлено всякое движение. Даже шлюпки не имели права пересекать опустевшую часть бухты.

Утром, при ослепительном сиянии крымского солнца, из Южной бухты вышел морской охотник и направился в запретные воды. Катер уверенно мчался к буйкам с флажками, которые предупреждали, что вот где-то здесь, на глубине, притаились сброшенные на парашюте немецкие мины. Десятки глаз с мостиков кораблей, с вышек береговых постов следили за охотником.

Подойдя к опасному месту, катер резко увеличил ход и начал сбрасывать глубинные бомбы. Вода за его кормой кипела. Бомбы с глухим ревом вздымали на поверхности моря высокие и пенистые бугры… И вдруг среди однообразного грохота раздался необычайно сильный взрыв. Огромный столб воды взметнулся к небу и закрыл катер.

— Подорвались! — решили многие наблюдатели.

Моряки с тревогой вглядывались в потоки поднятой со дна воды. Казалось, что сверкающая радужная завеса висела в воздухе необыкновенно долго. Наконец, она осыпалась косым дождем и все увидели, что катер цел и с прежней бойкостью мчится по волнам.

Береговой пост наблюдения запросил семафором: "Есть ли на катере раненые? Не нужна ли помощь?"

И сигнальщик катера, размахивая с мостика в воздухе флажками, ответил: "В помощи не нуждаюсь. Иду подрывать следующую. Старший лейтенант Пухов".

— Откуда взялся этот Пухов? — заинтересовались командиры на больших кораблях. — Раньше никто ничего не слышал о нем.

Немецкие мины время от времени взрывались то на значительном расстоянии от катера, то почти рядом. И тогда у всех наблюдателей захватывало дыхание — им казалось, что от катера не осталось и следа.

Но они ошибались. «МО», управляемый Пуховым, каким-то неуловимым маневром ускользал, оказывался за полосой с ревом извергающихся газов и мутной воды, летящей на десятки метров вверх.

Стоя на мостике, старший лейтенант был предельно насторожен. Он не спеша отдавал команды и зорко осматривался, когда всплескивала за кормой сброшенная глубинная бомба. И он пришел к выводу, что не все немецкие «донки» взрываются от детонации.

"Видимо, продолжают отлеживаться на дне мины другой системы, — думал он. — Как же заставить сработать их хитроумные механизмы?"

На берегу товарищи бросились поздравлять Пухова с успехом. А он, пряча руки от пожатий, растерянно и виновато твердил:

— Подождите, какой там успех! Ерунда получается.

И, сославшись на усталость, ушел в свою каюту.

На берегу он узнал, что в это же утро с катером лейтенанта Шептянина приключилась довольно загадочная история. Катер, как обычно, патрулировал в своем квадрате и прослушивал акустической аппаратурой глубины моря. Вдруг акустик среди однотонного гула уловил отчетливое тиканье часов. Не понимая, в чем дело, лейтенант на всякий случай решил дать полный ход, и не успел его катер пройти и трех десятков метров, как раздался сильный взрыв.

Место было глубокое, катер не мог зацепить «донку», и он не сбрасывал глубинных бомб, а лишь время от времени заглушал и вновь запускал моторы. Что же заставило взорваться мину?

— Не была ли она акустической? Не шум ли мощных моторов катера подействовал на нее и заставил взорваться? — Этими догадками я поделился с Пуховым. Дмитрию Андреевичу мои предположения показались правильными. После отдыха решили проверить их.

Получив разрешение выйти на рейд, мы начали носиться по одному и тому же месту, то заглушая, то запуская моторы на полную мощность.

Но немецкие мины словно сговорились: ни одна из них не взорвалась. Пухов дал команду ходить рядом с буйками, указывающими, где лежат неразорвавшиеся «донки»; но мины продолжали молчаливо отлеживаться на дне.

Потеряв всякую надежду пробудить проклятые механизмы, мы запустили все моторы и понеслись прямо над буйками. И вдруг катер подбросило — метрах в пятнадцати за кормой поднялся столб воды.

Командир выровнял завихлявший катер, смеясь что-то крикнул мне, но я не расслышал: от взрыва у меня звенело в ушах.

Теперь мы точно знали, что молчаливые «донки» не переносят рева моторов.

Вечером Пухова вместе с командиром соединения вызвали в штаб флота. Пробыли они там часа четыре. На катер старший лейтенант вернулся только в полночь.

Ложась спать, Дмитрий Андреевич сообщил мне:

— От командующего «добро» получено, завтра на рассвете выйдем.

Он долго ворочался на нижней койке, курил и, мне кажется, так до утра и не уснул. Я тоже не мог спать в эту ночь.

На рассвете вахтенный сыграл побудку. Мы вымылись, позавтракали и начали готовиться к трудному дню.

Когда катер вышел на рейд, перед нами встал вопрос: с какой же мины начать? По нашим предположениям, на фарватере их оставалось не более пяти штук. Решили начать с тех, над которыми, по сведениям поста охраны рейда, меньше всего прошло кораблей, чтобы не нарваться с первого же раза на взрыв.

До нас никто еще не делал попыток подрывать мины этаким рискованным способом. Каждая немецкая «донка» могла взорваться под килем катера и разнести корабль в щепки.

"Это, наверно, случится мгновенно, мы и звука не услышим", — мелькнуло у меня в голове, и я пожалел, что не успел написать последнего письма матери.

Лишь слаженность в работе команды и скорость хода могли спасти нас от гибели. Короткий и быстрый катер имел все шансы вовремя проскочить, увильнуть от опасности. И все же на душе было неспокойно: "А вдруг замешкаемся, не успеем удрать?.."

"Только бы не на первой мине!" — думалось многим.

— Задраить иллюминаторы по-походному! По местам стоять! — приказал Пухов и, взглянув вперед, решительно перевел ручки машинного телеграфа.

Он разом включил все моторы. Катер дрогнул. Вода забурлила. Из-под кормы вырвалось мощное рычание…

Набрав разбег, мы на предельной скорости пронеслись мимо двух буйков, расположенных по одной линии.

Взрыва не последовало.

Круто развернув катер, старший лейтенант повел его назад по оставленному нами серебрящемуся следу…