— Что-нибудь еще произошло?

— Не… — Он поцеловал ее.

Эбби чувствовала, как напряжено его тело, и понимала, что он лжет.

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя.

Она наблюдала, как он борется с одолевающим сном, но напряжение минувшей ночи не отпускало его. Майкл не мог найти удобного положения и ворочался с боку на бок. Наблюдая его метания, Эбби первый раз за время пребывания в этом роскошном номере рассердилась.

Когда Майкл проснулся, то с удивлением обнаружил: он лежит в постели один. Короткий сон не принес облегчения. Он чувствовал себя так, словно его крепко связали.

— Эбби?

В ответ — ни звука. Он соскочил с кровати и прошел в ванную. Ее не было и здесь. Он направился в гостиную, откуда раздавались слабые звуки музыки, вернее, той какофонии, которую Эбби называла музыкой.

Он тихонько подкрался к креслу возле кушетки, в котором она свернулась калачиком. Она сняла наушники.

— Нуждаешься в успокоительном?

Когда Эбби повернулась к нему, она не улыбалась. Глаза ее были печальными и несчастными. Майкл сел рядом с ней на кушетку, размышляя, почему она смотрит на него так испытующе.

— В чем дело, дорогая?

— В тебе.

Он погладил ее волосы, думая, какой ранимой и привлекательной она выглядит, сидя вот так, в просторной майке с короткими рукавчиками. Он улыбнулся ей дружелюбно.

— Любая твоя проблема — это и моя проблема. Хочешь поговорить?

— И наоборот, — многозначительно сказала она. Майкл не сразу уловил ее мысль.

— Объясни толком, что тебя тревожит?

В ее улыбке не было ничего веселого.

— Я только что подумала о том, что твои проблемы могли быть и моими проблемами.

— Ты говоришь о моей работе?

Она покачала головой.

— Я говорю о твоей неистребимой скрытности.

Майкл смутился и покраснел.

— Мне кажется, я тебя не совсем понимаю, Эбби. Ты хочешь начать все с начала?

Эбби не сомневалась, что должна дать выход накипевшим в ней чувствам. Началось с обиды, которая переросла в гнев, а все завершилось душевной болью. Это состояние длилось несколько часов, пока Майкл спал, а она не смогла сомкнуть глаз, мучительно думая, как мало она знает о Майкле.

У Эбби сложился свой, возможно, идеальный облик близкого человека, способного безраздельно довериться любимой женщине и принять ее помощь, когда это потребуется. Майкл в этом смысле обманул ее ожидания. Он уклонился от ее поддержки в трудную минуту и замкнулся в себе. Ей стало казаться, что узы товарищества для Майкла значат больше, чем их любовь; что в кругу своих коллег, полицейских, он находит истинное понимание и только им доверяет вполне. Она же надеялась, что теперь, когда они стали так близки, он раскроет, распахнет перед ней свою душу, доверится ей. Но этого, к несчастью, не произошло. Эбби интуитивно чувствовала, что он сам хочет справиться со своей болью, как привык делать это последние годы. Но Эбби видела, что сейчас он не лучшим образом справляется со стрессами, — сказывалась многолетняя усталость и одиночество. Слишком долго он приносил свою боль в одинокий холостяцкий дом, оставаясь наедине с ней.

Сейчас Майкл особенно нуждался в преданном человеке, который помог бы ему нести груз тревог и печалей в связи с незавершенным запутанным делом.

Эбби подошла к окну: ей представилась мирная картина чикагских будней — молодая женщина с детской коляской, несколько влюбленных парочек, вышедших пройтись в летний день, хорошо одетый джентльмен с большим пакетом из химчистки. А напротив отеля стояло показавшееся ей знакомым такси; седая дама уныло прогуливалась со своим больным пуделем. Вокруг «Амбассадора» текла спокойная размеренная жизнь, и Эбби чувствовала себя так, словно она задыхалась в искусственном климате, созданном специально для нее.

— Каждый раз, когда я вижу тебя, — наконец произнесла Эбби, не отходя от окна, — не могу отделаться от сравнения: ты напряжен, как трос под непомерно тяжким грузом. Но когда я спрашиваю, что так угнетает тебя, ты предпочитаешь или отмалчиваться, или отшучиваться. Ты даже не сказал ни слова, когда скончался Гектор. — Обернувшись, она словно уколола его выражением нестерпимой боли в глазах. — Но я догадываюсь, что значила для тебя смерть этого мальчика. Кому же ты изливаешь свою боль, Майкл? Кто эти доверенные люди?

— У меня есть друзья в полиции, Свэнн и Мендельсон, — сдержанно ответил он.

Эбби погрустнела еще больше. Значит, она была права. Он сохраняет по отношению к ней, когда речь идет о серьезных делах, определенную дистанцию, потому что это был единственный способ отношений с женщиной, хотя и любимой, который он знал.

— Разве этого достаточно?

— Так должно быть, — убежденно сказал сержант Вивиано. — Это то непреложное, что я понял, когда стал полицейским.

— Но почему?

— Это трудно объяснить. Не каждый понимает… Нужно самому побыть в шкуре полицейского.

— А твоя жена? Она что, не была способна понять тебя?! Лицо Майкла приняло настороженное выражение: похожее бывает у животных, когда они чуют опасность.

— А почему она должна была понимать? И я не хотел, чтобы изо дня в день она вместе со мной переживала все, с чем мне приходилось сталкиваться.

Оба замолчали.

Майкл до сих пор защищает ее, удивлялась Эбби, даже по прошествии стольких лет! Он все еще рассматривал как свою вину, что она не оказалась достаточно сильной, чтобы разделить тревоги его опасной профессии. Эбби осторожно перевела разговор, уйдя от этой щекотливой темы.

— Почему ты не рассказал мне о деле, которое приготовил для меня мистер Магнассон?

— Тебе не следовало знать об этом, — возразил он, — это только бы…

— Вывело меня из душевного равновесия? — Она стояла прямо перед ним, чуть откинув назад голову, чтобы видеть его глаза. — То, чего я не знаю, не может тревожить меня так. Мне кажется, что ты сильно заблуждаешься, Майкл.

Она поймала выражение растерянности в его глазах и поняла, что попала в цель. Неожиданный поворот их беседы таил в себе определенную угрозу. Этот гостиничный номер стал для него таким же оазисом, как и для Эбби, а теперь в него врывалась реальность со всей ее неопределенностью.

— Эбби, а не лучше ли нам вернуться в постель, а обо всем остальном поговорить в другое время? — предложил он, пытаясь скрыть свое замешательство и внутренний дискомфорт. — У нас достаточно забот, чтобы без особой нужды умножать их, мой любимый доктор.

Эбби покачала головой.

— То, о чем мы говорим, — только часть проблемы, мой прекрасный сержант.

Она приложила руку к его упрямому подбородку.

— Я терпеть не могу осознавать в чем бы то ни было свое бессилие. Мне становится невыносимо, когда я вижу, как ты терзаешь себя!

Эбби понимала, что с ней происходит. Ее мучил страх перед неизвестностью и в еще большей степени страх перед тем, что знал Майкл и чего ей не дано было знать. Майкл не представлял, что может поведать Эбби обо всех ужасах и гримасах, с которыми полицейский сталкивается каждый день, а она не знала, как ему помочь. И Майкл и Эбби оказались в тупике, куда сами себя и загнали.

Он ответил ей горькой улыбкой:

— Ты собираешься заниматься только благородными делами и отстраниться от грязных, не так ли?

— Майкл! — Она ласково дотронулась до него. — Я не Мария. Если тебя мучит боль, я хочу разделить ее. Позволь мне помочь тебе, пожалуйста!

Майклу потребовалось какое-то время, чтобы ответить не лукавя.

— Эбби, я не думаю, что ты все способна понять и сердцем и разумом. Мою профессию нельзя сравнить с работой бухгалтера или розничного торговца. Когда у меня тяжелый день, это не потому, что была ревизия или вяло шла торговля. Я имею дела с двенадцатилетними торговцами наркотиков (по сути — детьми) и кровавыми столкновениями гангстеров. Почему я должен взваливать этот кошмар и на твои плечи?

Эбби улыбнулась, потому что теперь знала ответ.

— Потому что я люблю тебя. И потому что я понимаю, что такое по-настоящему плохой или тяжелый день. — Майкл попытался возразить, но она приложила ладонь к его рту. — Как ты думаешь, почему я встречаю так много полицейских за работой? Это же не потому, что мы продаем им пирожки. Когда какой-то двенадцатилетний мальчишка получает сверхдозу, то это ко мне вы его доставляете. И пыталась спасти жизнь Гектору я, ты разве забыл?