Иногда он мечтал поддаться искушению и вновь очутиться во власти этих исцеляющих рук; ее нежные красивые пальцы, прикасаясь, успокаивали его, снимали боль, отгоняли дурные мысли. Ее глаза потеплеют, когда он расскажет ей о своих тревогах. Майклу было просто необходимо, чтобы кто-нибудь близкий понимал его, кроме Свэнна и обычных завсегдатаев, собиравшихся в местной таверне. Но тот не поймет, кто никогда не был копом. Это стало особенно ясно Майклу, когда он женился на женщине, так и не понявшей его. Они расстались…

— Как бы ты отнеслась к моему предложению — пойти в оперу? — спросил Майкл, не очень уверенный в ее согласии.

Эбби почувствовала себя несколько растерянной. Она еще не отделалась от неприятного ощущения при виде его стиснутых зубов. И вдруг — опера? Но улыбка, обращенная к ней, была такой открытой, искренней.

— Опера? — она помолчала. — Никогда не думала об этом.

— Не будь упрямой, не обкрадывай свою душу. Я уверен, тебе понравится «Волшебная флейта» Моцарта. В мире музыки существует много замечательного, кроме твоего излюбленного рок-н-ролла.

Но сама Эбби далеко не разделяла его уверенности.

— Они поют по-английски, — уговаривал он ее.

— Меня ничуть не взволновало, даже если бы они пели голышом. Я просто не думаю, что опера — это для меня.

— Ты никогда ничего не поймешь, пока не попробуешь.

Эбби никогда бы не поверила, что могла серьезно вести разговор об опере. Но точно так же она не поверила бы, что будет в час ночи снимать швы у полицейского.

— Я думала, что опера открывает свой сезон только в сентябре.

У Майкла появилась робкая надежда, что она наконец согласится.

— Это не совсем так. Они поют концертную версию в Равинии.

Равиния. Эбби была там однажды. Это был амфитеатр на открытом воздухе, где летом давались симфонические концерты. Чем она рискует? Если это будет невыносимо скучно, можно надеть свои наушники и разглядывать вечернее небо.

— Но почему ты решил пригласить меня в оперу?

— Потому что мой отец, с которым я бываю в опере, занят, — это одна причина. Вторая — более важная: ты все еще под наблюдением, и если пойдешь со мной, это даст другим ребятам возможность вечером отдохнуть.

Эбби не могла больше молчать, она должна задать один вопрос, который не давал ей покоя.

— А если они никогда не поймают Марлоу?

— Они поймают.

Он сказал это очень уверенно, а Эбби почувствовала, как тяготит ее непрошеная забота полиции.

— И скоро ли?

— Я не знаю, когда они схватят Марлоу. А концерт в субботу.

— В субботу я собираюсь на бейсбол. Играют «Чикагские медвежата».

— Отлично. В полдень мы посмотрим бейсбол, потом пообедаем и пойдем в оперу.

Эбби заколебалась. Это будет интересный день. Ей становится все труднее и труднее говорить Майклу «нет». Она заметила, как у него стали разглаживаться скорбные морщинки, появилась обаятельная ясноглазая улыбка, перед которой она не могла устоять. Лицо Майкла порой выражало чувство, которое особенно трогало Эбби, — сострадание. Подобного выражения она никогда не видела на лицах знакомых ей полисменов.

Что-то заставило ее помочь ему освободиться от постоянных стрессов, неизбежных для его профессии. Она захотела стать тем человеком, который обладал бы даром снимать огромное напряжение, которое не оставляло его даже дома. Эбби уже не скрывала от себя острого желания немедленно отдаться ему, здесь, сейчас…

Майклу мгновенно передалось ее настроение.

Его худощавое тело склонилось к Эбби, его линии были словно скроены по ее фигуре. Аромат, исходящий от Майкла (смесь одеколона и сигарет), преследовал ее, когда он отсутствовал, и манил, когда находился рядом с ней.

Эбби охватил темный огонь страсти. Она знала, что Майкл будет нежным, совершенным и прекрасным в любви. Это же излучали его хрустально-зеленые глаза. А еще, подумала с радостью Эбби, она может быть той женщиной, которая победит таящуюся в них боль. Господи! Как разыгралось ее воображение!

— Хорошо, — сдалась она, удерживая себя от того, чтобы не дотрагиваться до его лица, желая разгладить новые морщинки. — Ты выиграл. Полагаю, одно посещение оперы не изменит моих устоявшихся вкусов.

Она мысленно ругала себя за бесхарактерность. Но когда Майкл улыбнулся, ей стало ясно, что иначе поступить она не могла…

К среде Эбби начала по-настоящему ощущать давление полиции. И вовсе не из-за того, что Марлоу все еще находился на свободе; лейтенант заверил ее, что он полностью владеет сложившейся обстановкой. Но непривычное ощущение, что с тебя не спускают глаз, становилось все невыносимее.

Это чувство «хвоста» преследовало Эбби, когда она шла на работу или ждала вместе с друзьями автобуса, чтобы вернуться домой. Где-то в тени, кто-то невидимый ждал ее. Кто-то наблюдал за всем, что она делала.

Случалось, Эбби видела полисмена, который неотступно следовал за ней, медленно скользя в темной машине, или с беззаботным видом шествовал мимо, когда она входила в больницу. Большей частью она не видела своих «ангелов-хранителей», но они всегда были где-то рядом. Эбби даже чувствовала на себе чей-то внимательный взгляд…

Одного она не могла понять: различия между людьми, которые ее охраняли. Двое из мужчин, сопровождавших Эбби, выглядели такими же полицейскими, как Майкл и Свэнн: подтянутые, деловитые, с настороженными глазами. Но один из них, которого она заметила, скорее был похож на агента, служащего в отделе наркотиков; их она видела в кабинете лейтенанта Кэпшоу. Эбби предположила, что, видимо, по какой-то важной причине люди из разных ведомств действуют сообща.

Эбби огорчало и поведение Майкла: он невольно досаждал ей. Сержант внезапно появлялся в отделении «неотложной помощи» во время обеденного перерыва или замещал команду наблюдателей, когда она бегала по Линкольн-парку. Теперь даже самые естественные проявления заботы начинали раздражать, а то и настораживать ее. Вскоре Эбби стало ясно — она просто обязана сказать Майклу, почему принимает знаки его внимания почти враждебно. Но она поняла и другое — сопротивляться бесполезно. Хватка у полиции была железная…

Эбби никогда не принадлежала к врачам того типа, которые сохраняют дистанцию между собой и пациентами. Она всегда была готова выслушать их сетования и жалобы, а иногда, когда они выписывались, звонила им домой, чтобы узнать, как они себя чувствуют. За эту чуткость ее любили, она стала популярной, к ней стремились попасть на лечение. Но такая популярность создавала и свои трудности, когда что-то не получалось, а от нее ждали всегда успеха.

Когда в больницу доставили Гектора Рамиреса, она поняла, что это будет непоправимый случай со смертельным исходом. Банда «Крови» — юным членам ее она оказывала помощь несколько дней назад — вышла «на арену» и напала на соседнюю банду «Гуеррилас» («Партизаны»), к которой принадлежал ее пациент. Гектора доставили в обеденное время с огнестрельной раной в груди. Через два часа он умер.

Какие бы «волшебные палочки» ни извлекала Эбби из собрания инструментов, каких бы опытных хирургов ни вызывала, какие бы отчаянные меры ни предпринимала, ничто не могло удержать угасающую жизнь Гектора. Но Эбби мучило знакомое всем настоящим врачам чувство «вины» за то, что не удалось спасти жизнь пятнадцатилетнего подростка. Она не могла равнодушно взирать на его плачущих родителей. Подавленная, Эбби вернулась в комнату отдыха персонала и начала нервно собирать свои вещи.

— Ты не смогла помочь ему?

Она резко обернулась. Намереваясь выплеснуть злость и раздражение только на себя, она не заметила знакомую фигуру в углу полуосвещенной комнаты. Майкл сел рядом с ней на больничную кушетку, держа в руке кружку кофе. Он был в униформе и выглядел озабоченным и серьезным.

— Нет!!

Она вспыхнула, желая, чтобы он сел поближе и успокоил ее. Но если бы он сделал это, она, возможно, и ударила бы его. Эбби порой остро нуждалась в том, чтобы разрядить свой гнев, но никто не понимал этого. Коллеги и домашние успокаивали, ухаживали за ней, беспокоились за нее, а она не выносила, когда ее просто нянчили. Ей нужно было понимание.