- Далековато они находились, для прорыва, - заметил сэр Морис.

Сэр Бертран расхохотался, покрасневший от негодования экзекутор уже открыл рот для гневной тирады, но его опередила леди Евгения:

- Что же мы сидим, если у нас теперь есть все, чтобы достичь Монумента?

Рыцари переглянулись, им явно не нравилась идея оставить крепость пиратов за спиной, но то, что переубеждать своенравную волшебницу дело бесполезное, они поняли давно, поэтому сэр Морис, после недолгих колебаний, велел выступать.

Рыцари встали, Отец Алитий потянулся к карте, но хозяйка положила на нее руку:

- Если позволите, Отец экзекутор, я ее на полчасика у себя оставлю, погляжу повнимательней, что к чему.

Экзекутору эта идея явно не понравилась, но он смолчал, предпочтя не идти на конфликт из-за столь незначительного повода. Ганнар ждал, что хозяйка пойдет вслед за рыцарями, но та так и сидела за картой. Когда в палатке они остались одни, она достала бумажку и несколько раз сверилась с картой.

Ганнар скосил глаза к листку, и девушка подняла на него взгляд:

- Прекрасно! - сказала она с удовольствием.

- Так чего он пишет? - спросил Ган.

- Что из Монумента не лезут никакие чудовища. На самом деле это ловушка и мне ни в коем случае не следует туда идти, иначе я попаду в руки злобных мутантов, в смысле, демонов.

- Так значит, мы идем обратно? - спросил Ганнар недоверчиво.

В ответ хозяйка рассмеялась:

- Наоборот, теперь у нас один путь - к демонам.

- Зачем? - не сдержавшись воскликнул Ганнар.

- У них есть то, что нам нужно.

- Что это?

Хозяйка посмотрела на него серьезно, во взгляде на миг промелькнула усталость.

- Сейчас не время для таких разговоров...

В этой комнате отовсюду, с потолка, со стен и может даже с пола, если смыть с него грязь, падал ровный белый свет. Петеру почему-то хотелось назвать его медицинским. Может, когда-то это была операционная, возникла из далеких, чужих запасников памяти мысль и тут же пропала, раздавленная, как и все предыдущие чувством потери. Петер взялся за угол белого полотнища, подождал, пока за свой возьмется Марк, и потащил, осторожно ступая, чтобы не замарать уже лежащую ткань. Полотно натянулось, и он аккуратно опустил его на пол. Выпрямившись, он оглядел скрывшуюся под белым фигуру. Теперь, если не знать, ни за что не подумаешь, что голова оторвана, а правая рука держится на тонком листике стали.

Марк машинально потрогал левую сторону лица, опухшую и раскрашенную всеми оттенками лилового.

- Надо, наверное, что-то сказать, - произнес он сдавленно.

Сказать, повторил про себя Петер. Что можно сказать про того, кого ты не знаешь? "А что ты вообще знаешь?" - ехидно пискнул кто-то изнутри, сидевший тихо до сих пор с той самой проклятой крыши, на которой их расчленили и препарировали толи призраки прошлого, толи тени будущего. А может и их собственные тени, отраженные каким-то страшным зеркалом, показывающим все как на самом деле, без прикрас и оговорок. "Что ты знаешь, марионетка?" - со злобной радостью повторил этот кто-то. "Пошел ты на хер!" - с ненавистью подумал Петер. - "Да, я глупая марионетка, которой уже показали, как на самом деле, а она все продолжает прыгать на ниточках и живет в своем, придуманном мире. Я знаю, кем он был на самом деле, но для меня он навсегда останется другом. Смешно тебе? Смейся, смейся. Грех не поржать над идиотиком с идеалистической кашей в голове, который мог сейчас, как сыр в масле кататься в имении какого-нибудь лорда или в Ордене, младшим архивариусом, но вместо этого залезший в самую жопу мира. И собирающийся залезть еще глубже. Все люди хватаются за то, что дает им жизнь, и довольствуются этим, по возможности пытаясь ухватить еще что-нибудь. Если им становится тошно от такой жизни, они блюют и живут дальше. Но конечно всегда есть идиотики, которым надо что-то другое - всякие справедливости, равенства и прочая дребедень выдуманного, идеального мира. Дураков этих не переделать, над ними можно только посмеяться. Так что и ты хихикай, не стесняйся..."

Петер совладал с эмоциями, поднес кулак ко рту и прокашлялся, в левой руке снова заныло, он поправил повязку и начал:

- Все мы рождаемся одинаковыми. Мальчики или девочки, благородные или простолюдины, богатые или бедные. Живые или из стали. Все на одно лицо. Свой собственный облик обретаем позже, взрослея и совершая поступки. Становимся умными или дураками, честными или подлыми, храбрецами или трусами. Мысли и намерения не имеют значения, слова - просто набор звуков, которым мы произвольно придаем смысл. Такими как есть, нас делают наши поступки. Только не те, что были когда-то давно, когда мы показали себя героями у всех на виду, а те, что совершаем прямо здесь и сейчас, ведь живем мы не в прошлом, живем только в этот момент. Наш друг Джон уже не живет здесь и сейчас. Жить он сможет только в нашей памяти. И не важно, кем он считал себя, о чем думал и чего желал. На все оставшиеся времена он будет таким, каким был во время последних своих мгновений.

- Мы тебя не забудем, - сказал Марк и вытер с правой щеки покатившуюся слезу.

Где-то внутри Петера снова раздалось хихиканье, но уже далеко не такое веселое, словно смеялся сломавшийся механизм, которому совсем не до смеха, но он не знает, как остановиться. Из памяти всплыли образы разрушенных памятников и обелисков, непонятные знаки забытых языков и Петер признал - человеческая память коротка, не им давать такие громкие обещания. Но они сделают все, что в их силах.

- Что, пошли? - спросил Марк.

Петер кивнул. Перед входом он обернулся, бросив последний взгляд на робота, и вышел. Подхватил стоявший у стены мешок, закинул на спину и зашагал по очередному, тысячному, наверное, коридору. Все их существование в последние дни свелось к блужданию по бесчисленным тоннелям и проходам. Непонятно, как в этих замкнутых пространствах жили раньше люди.

Попетляв по цехам и техническим помещениям они вышли в длинный широкий проход, близнец того, что встретил их на противоположной стороне. Примерно через милю нашлась нужная дверь. Ее было не трудно отличить от остальных - сделанная из серого, холодящего ладонь металла, она контрастировала с радостно белыми дверьми с блестящей поверхностью.

Вагона внизу не оказалось. Марк потыкал в пульт, толи наудачу, толи что-то поняв. Через пару секунд на пульте замигал зеленый значок. Марк снял мешок и уселся на него. Петер последовал его примеру.

- Надо было еще поискать таблеток, - сказал Марк после паузы.

- Зачем они нам? - равнодушно откликнулся Петер. - Хочешь подольше растянуть это удовольствие?

- Чего добру пропадать? - рассудительно заметил Марк. - Двухвосткам что ли оставлять?

- Двухвосток там нет. Яйца мы с тобой все побили.

- Другие наползут.

- Это вряд ли. Если бы они все понимали, как сюда добраться, их тут целая орда бы кишела.

Марк не ответил. Он ушел в себя, уставившись остекленевшим взглядом в стену. У Петера тоже не было большого желания разговаривать, он закрыл глаза и привалился к стене. Тут же возникла тягучая боль в левом локте, пошла вверх и вниз по руке. Рановато сработал амулет леди Евгении тогда, не дождался конца боя, теперь мучайся. Хотя с другой стороны, если бы он помедлил, то конца боя не дождался бы я сам, признался себе Петер. По одной жизни нам волшебница все-таки сохранила...

За дверью тамбура громыхнуло, и ровным белым светом загорелся новый значок.

- Катафалк пришел, - сказал Марк и поднялся. - Вставай, нам в последний путь пора.

Петер морщась, поднялся и пошел вслед за товарищем. Снова громкое шипение, в тамбуре из них начал уходить вес, словно они переходили из разряда людей в класс призраков. Петер немного приподнялся над полом, и когда дверь, по заведенной привычке, зашипела и отворилась, он, оттолкнулся от стены и вплыл в вагон.