Итак, на рубеже 60–70‑х годов произошла расстыковка между развитием СССР и Запада. Те, кто с точки зрения мировых императивов объективно должен был бы явиться в 60‑е, пришли в СССР к власти в 80‑е, с двадцатилетним запозданием (в отличие от Ленина и Сталина, явившихся в срок и нашедших свое время в той же степени, в какой время нашло их — но упаси Бог от таких находок) и, естественно, во многом оказались архаикой, провинцией по отношению к миру 80‑х и центрам его развития. Но, повторю, это так с точки зрения мировых императивов, мирового развития, НТР.

С точки же зрения императивов развития коммунизма — и как системы, и как процесса развертывания и следствия ВТР (властно‑технической революции), происшедшей в России в «длинные 20‑е» и увенчавшей Русскую Смуту 1861–1929/33 гг., приход к власти руководства типа брежневского («провинциального») был закономерным, более того, необходимым и, так сказать, прогрессивным для данной системы на данной стадии ее развития.

Уже говорилось о том, что одним из последствий НТР на Западе, которое ныне дало себя знать, и, по‑видимому, будет набирать силу, стало ослабление национального государства, грубо говоря — центра. Хотя этот процесс уже ощутим, он только начинается. Т. е. должно пройти несколько десятилетий, чтобы он набрал инерцию.

Русский аналог НТР — коммунистическая ВТР, тоже поставившая во главу угла социальные и духовные факторы производства (но не на предметно‑производственной основе), через несколько десятилетий закономерно, с необходимостью привела к ослаблению центра, к усилению среднего уровня власти — ведомств и обкомов в противовес тому, что у нас называли «государством». Реакционно‑романтические попытки Хрущева укрепить это «государство» (реформы 1957 и 1962 гг.) в ущерб ведомствам, усилить территориальный («государственный») принцип в противовес производственному, ведомственному провалились. Брежневское время стало периодом торжества ведомств и обкомов, именно тогда по сути начинался распад СССР и подрыв коммунизма посредством явления, которое именуют «коррупция».

Брежневская, позднекоммунистическая, ведомственно‑обкомовская эпоха в истории коммунизма выдвигала и воспитывала соответствующих лидеров, которые решали задачи, поставленные перед ними системой, решали так, как это надо было системе, в соответствии с ее логикой и принципами самосохранения. Соответствуя объективным задачам и логике развития коммунистической системы, антикапиталистической зоны Капиталистической Системы, они в то же время не соответствовали, перестали соответствовать объективным задачам и логике мирового развития Капиталистической Системы в целом.

Таким образом, в 60‑е — первой половине 70‑х годов произошла определенная расстыковка в мировом развитии между Первым и Вторым мирами, несовпадение фаз: Запад «уехал» в НТР при еще сильном национальном государстве, а СССР остался в индустриально‑аграрной эпохе, забуксовал в ней, исчерпав экстенсивные ресурсы роста и возможности внеэкономической, вэтээровской организации (НТР обесценили последнюю полностью и испытывая все большее ослабление «коммунистического государства» — Центра).

Это несовпадение фаз (или совпадение противоположных, восходящей и нисходящей, фаз) сыграло с СССР злую шутку. Аналогичное несовпадение фаз имело место в 20–50/60‑е годы, но тогда проигрывал Запад. Русская ВТР создала властную организацию (и соответствующих ей лидеров), которая в рамках индустриальной системы производительных сил и особенно в 50–60‑е годы («повышательная волна» кондратьевского цикла, «Кондратьев‑А») обеспечивала СССР целый ряд преимуществ развития — экономического, геополитического. Это был период, когда советские лидеры колпачили Запад, переигрывая его лидеров, многие из которых будто бы задержались в XIX столетии. Кстати, наступление понижательной волны кондратьевского цикла совпало с НТР — двойной капкан, двойной удар по коммунизму. Все это означает, что если в 20–50/60‑е годы векторы развития коммунизма и капитализма совпадали или. скажем так, прочерчивались в одном пространстве, если в тот период логика и задачи капитализма и его негативно‑функционального двойника стыковались, то на рубеже 60–70‑х годов совпадение кончилось, векторы пошли в разные стороны и с разными скоростями, произошли расстыковка, несовпадение фаз развития — стыковка в космосе «Союза» и «Аполлона» оказывается символом расстыковки СССР и США и вообще двух систем на земле.

Точнее, совпали диаметрально противоположные фазы, причем вдвойне: технико‑экономический рывок Запада при сохранении пока еще сильного центра (национального государства) и технико‑экономические пробуксовка, отставание, инволюция (а., затем и регрессивная эволюция) СССР при ослаблении центра и подрыве социосистемных основ («коррупция» и т. д.). Двойной капкан. Со всеми последствиями международно‑геополитического (Хельсинки‑75 были, по сути, последним триумфом, подводившим итог ушедшему или уходящему периоду истории) и культурно‑психологического характера, в том числе и для советского руководства.

Последнее, особенно в 80‑е годы, загонялось во все большую провинциализацию как положительно — логикой развития коммунистического порядка, необходимостью соответствовать ему, так и отрицательно — все большим несоответствием мировому развитию, раннеэнтээровской эпохе. Отсюда — психологический надлом и комплекс неполноценности, который проявился в действиях советского, а затем российского руководства на рубеже 80–90‑х годов, когда это руководство вышло в «открытый мир» без реального знания об этом мире и без соответствующей такому выходу идеологии. Эта ситуация закономерна. На основе комплекса неполноценности, несоответствия миру невозможно выковать новое научно‑идейное оружие, приходится цепляться за старые идеологические догмы, повторять их, словно заклинания, или выворачивать наизнанку. Дореволюционное большевистское и советское руководство 20–50‑х годов обладало и знанием (пусть односторонним), адекватным той эпохе, и действенной идеологией мирового уровня и масштаба.[41] В 60–80‑е годы нормальное развитие коммунистической системы исключало, табуизировало возможность реального изучения мира, капитализма и коммунистического общества. Вино 20–50‑х перебродило и стало уксусом шестидесятничества, а за ним пошло «по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары» (или под звон гитары авторской песни бардов 70‑х).

Хотя начало психологического надлома советского руководства в отношении Запада произошло на рубеже 60–70‑х годов, инерционно СССР продолжал брать верх в Холодной войне в течение всех 70‑х. Связано это было с детантом, но об этом чуть позже. Сейчас — о том, что называют «поражением СССР в «Холодной войне»». Поражение было. Но не в Холодной войне. Холодную войну СССР не проиграл, он ее «покинул», сдал — как покидают корабль или сдают крепость. Поражение было результатом отказа от Холодной войны, той формы, в которой это было сделано. Именно отказ от Холодной войны означал глаза, опущенные долу. Как известно, в бою первыми терпят поражение глаза.

Холодная война — очень интересное и полностью до сих пор не осмысленное явление истории XX в. К нему привыкли как к чему‑то, что долго было повседневностью, а потом умерло. Холодная война воспринимается как метафора, что скрывает реальный смысл уникального явления, которое стоит за этим термином и не имеет аналогов в истории.

Холодная война — не просто некий особый внешнеполитический курс. Точнее, это не столько внешнеполитический курс. «Политика», «внешняя» — здесь только формы. Холодная война есть нормальный способ противостояния коммунизма Капиталистической Системе в целом. Причем если буржуазные государства в истории международных отношений XX в. далеко не всегда противостояли коммунизму как система — системе (Советскому Союзу противостояли определенные капиталистические государства и их блоки), то СССР всегда исходил из своего противостояния Капиталистической Системе в целом и руководствовался этим, используя одни государства против других. Межгосударственные отношения были для СССР средством и элементом социосистемного противостояния, борьбы двух лагерей. И именно это новшество в подходе к международным отношениям привело СССР к ряду побед на международной арене. Можно прямо сказать: «внешнеполитически» «исторический» (некалендарный) XX в. остался за СССР. Это — констатация, безотносительно к оценке.