Сегодня часто задают вопросы: что мы строим, какой строй мы создаем, какое общество возводим. От президента, лиц, наделенных властью, требуют ответа на этот вопрос, полагая, что, только получив ответ, можно двигаться дальше. Не стану говорить о том, что это типично коммунистический подход, неприложимый ни к какой реальности. Нельзя построить общество по плану. Никакое. Даже коммунистическое, которое на самом деле возникло и развивалось в большей степени стихийно, чем планово, как и капитализм. Нельзя планомерно строить капитализм, хотя если в истории и было когда‑нибудь что‑нибудь похожее на планомерный социум, то это «Функциональный капитализм» XX в. Но вообще‑то общество, задумавшееся о том, что же оно строит, рискует остаться без движения, как сороконожка из известной истории.

Даже если капитализм и можно было бы строить, его нельзя строить в одной, отдельно взятой стране тогда, когда он «едет с ярмарки» во всем мире в целом, когда Капиталистическая Система начинает слабеть — социально, политически, идеологически, демографически, экологически. Когда ясен надвигающийся кризис, а посткоммунистический Емеля мечтает о том, как бы получить капиталистическую печку, которая вместо коммунистической будет возить его за просто так вперед и вверх. По щучьему веленью.

Кто‑то спросит: а как же российские демократы, которые, как, например, Гайдар III, хотят построить капитализм, призывают к созданию настоящей рыночной экономики, либерального парламентского строя и т. д.? Неужто так и не будет построен капитализм? Ну почему же не будет? Будет. В отдельно взятом банке или казино. Но каждый такой n‑капитализм предполагает развитие п2 антикапитализма или некапитализма или асоциальности. А то и п4. Тем более в такой стране, как Россия — не просто антикапиталистической, но антисобственнической.

Вообще тезис о «строительстве капитализма» есть не что иное, как фрейдовская проговорка бывших коммунистов. Ставится так вопрос — это то же самое, что планировать построить Античность, Ренессанс, Просвещение. Что из этого выходит? О.Мандельштам так писал об этом: «Если бы граждане задумали построить Ренессанс, что бы у них вышло? В лучшем случае кафе «Ренессанс». Так оно ныне и выходит. Капитализм построен в одном, отдельно взятом кафе, казино, офисе (сколько у нас появилось — рекламы и объявлений по продаже офисной мебели!). Капитализм построен в виде отдельно взятого кафе, казино, офиса, а также различных фондов, новых институтов (учебно‑исследовательских), ассоциаций. Точки капитализма, «там, где чисто и светло». И окна на помойку не выходят. Она — дальше. Но она есть, и ее много. Больше, чем было раньше. Это умножение — результат возникновения «капитализмов» в виде отдельно взятых кафе, ресторанов, банков. Социальный процесс, особенно в России, где и так мало вещественной субстанции, а за последнее десятилетие стало еще меньше, это игра с нулевой суммой: если кому‑то прибавится, то у кого‑то убавится. «Кафейный», «пуантилистский» капитализм с бандитско‑эксноменклатурным лицом, т. е. капитализм асоциальный, — это один вариант, одна возможность.

Мандельштам, однако, упустил другую возможность развития событий строительства Ренессанса — превращение строительства в Репрессанс. И это уже есть. Но репрессанс не централизованный, а приватизированный. Генезис новых структур Русской Власти и Русской Системы, как правило, протекал в форме «гражданской войны» и централизованно‑организованного террора. Коммунисты 30‑х годов могли смело протянуть руку опричникам 1560‑х годов: «А и скликнул бы нас Малюта Скуратов, и мы не оплошали бы». Конечно, не оплошали. Кто спорит?

Нынешняя ситуация, как бы нас ни пугали «предчувствием гражданской войны», отличается и от генезиса самодержавия, и от генезиса коммунизма как раз отсутствием и гражданской войны, и централизованного террора. Кто‑то скажет: еще не вечер. Похоже, не только вечер, но и ночь миновали, и мы встречаем хмурое утро, а оно встречает нас. Но вот некие компоненты гражданской войны, так сказать, в распыленном, миниатюризированном, локально‑симптомальном виде мы имеем. В еще большей степени мы имеем террор, но только не централизованный, не сконденсированный, а опять же распыленно‑приватизированный. Асоциализация и специфическая среда, создающая ее и ею создаваемая, порождают и специфический террор в специфической среде: отстрел бизнесменов, криминальных авторитетов, просто бандитов. Это и есть важный аспект генезиса новой системы, рождающейся как передел Субстанции и субстанции. И опять в глаза бросается точечный, пуантилистский характер процесса, который соответствует возникающему миру.

В нем и конфликты, и гражданские войны (точнее, то, что так называлось раньше), и террор, похоже, будут носить точечный характер. Вот в этой точке — террор, гражданская война. А рядом — на другой улице или за 200 километров — все тихо. Не зоны войны и зоны мира, но — точки того и другого.

Пуантилизация, камерализация конфликтов да и вообще социальных процессов, сегментация ранее единых классовых «кубов» на этнокультурные, религиозные и т. п. «кубики» — знамение эпохи. Small is beautiful — вот лозунг НТР и ее мира. Сейчас в России — энтээровской без НТР — социогенетический террор, затрагивая многих, охватывает в целом небольшой сегмент общества, протекает главным образом только в нем. Но ведь и энтээровское производство благодаря своей наукоемкости способно включить в себя очень небольшой процент населения. Так в эпоху НТР в ее шеренги становятся даже те, кто непосредственно к ней не имеет отношения. Она задает коридор — довольно узкий, ведь НТР, по определению, средство «исключения из прогресса».

Если НТР была западным аналогом русской ВТР — властно‑технической революции — 1917–1929 гг., то похоже, ныне в России «великая криминальная» или просто асоциальная революция во многих отношениях является нишевым аналогом НТР. Можно сказать и так: чем дальше от экономического ядра Капиталистической Системы, тем сильнее асоциальный аспект энтээровской эпохи, тем больше «идолопоклонники» страдают от язв «христианства», то бишь «энтээрства».

Камерный, кафейно‑ресторанно‑офисный характер как террора, так и «строительства капитализма» в сегодняшней России очевиден. Некамерной может оказаться реакция на эти камерные процессы, «антиренессансный» репрессанс, но это отдельная тема.

Неужели только в том и заключалась миссия российских посткоммунистических капитализаторов‑реформаторов, чтобы обеспечить какой‑то части эксноменклатуры, бывших теневых дельцов (и себе, разумеется) построение капитализма в «одном, отдельно взятом кафе, банке, фонде», чтобы добиться триумфа капитализма в наиболее подготовленных для этого точках русского пространства? Это и есть программа‑максимум нынешней фазы Русской Истории? Думаю, нет. Человек предполагает, а Бог — Русский Бог — и История располагают.

«Построение капитализма» у нас может быть программой‑максимум в краткосрочной перспективе, в неких точках и для отдельных групп. С точки зрения долгосрочной перспективы и русского пространства в целом это, пожалуй, даже не столько программа‑минимум, сколько некое средство. Средство разрушения одной (некапиталистической) структуры этой системы. А что может быть лучшим средством разрушения некапиталистической структуры как не капитал, не рынок, не товарно‑денежные отношения? Ничего. Это прекрасно понимал еще Аристотель, противопоставлявший экономику и хрематистику. Его знаменитое: «Физика, бойся метафизики!» — можно перефразировать: «Экономика, бойся хрематистики!» (и наоборот).

И не случайно слабеющие некапиталистические структуры вообще и Русской Системы в частности подрываются, добиваются капиталистическими или капиталоподобными формами; последние подводят старую структуру к пропасти, ну а смута (революция) уже сталкивает в нее эту структуру, причем — внимание — вместе со всеми теми новыми капиталистическими, рыночными формами, которые успели развиться. Мавр сделал свое дело. Правда, сам мавр не понимал, что он слепой, вторичный агент, полагая себя агентом самостоятельным. Но иначе и быть не может — иначе мавр не взялся бы за дело. И еще одно: в ограниченной временной перспективе иллюзии мавра не были иллюзиями, это была реальность. Иллюзорной, ошибочной была экстраполяция этой реальности за рамки указанной перспективы. Грубо говоря: в одном, более узком измерении мавр работал на себя и на капитал, в другом, более широком, как оказалось, — на Русскую Систему и против себя. Классический, крайний, самоубийственный пример — люди типа Саввы Морозова.