Опять открывается дверь, и опять Масленкин заглядывает в нее.
— Бригадиры пришли. Можно звать?
— Зови, — разрешает Федот Иванович.
Вместе с агрономом в кабинет заходят бригадиры Егор Иванович и Алексей Федорович.
Разница в годах у бригадиров невелика — Егору Ивановичу под пятьдесят, Алексею Федоровичу пятьдесят — но попробуй найди в деревне двух других столь же разных, непохожих человека! Их и по одному виду-то за версту не спутаешь. На Егоре Ивановиче видавший виды, почти добела выгоревший на солнце костюмчик, как на вешалке болтается, словно бы покупал когда-то на вырост, и вот уже износил, а вырасти так и не вырос. На Алексее Федоровиче — аккуратный, в обтяжку, военный френч и диагоналевые, отглаженные брюки. Егор Иванович худощавый и долговязый, Алексей Федорович — и плотнее, и пиже ростом. А сядут, вот как сейчас, рядом — у Егора Ивановича голова черным-черна, без единого седого волоса, у Алексея Федоровича — сплошь белым-бела, и даже узнать нельзя, какими у него в молодости были волосы — рыжими, темными или светлыми.
Ну, внешний вид это еще не все — характером, поведением бригадиры не похожи еще больше. Вот сидит Егор Иванович на своем стуле, мелко помаргивает и уже словно бы самой позой своей заранее, загодя выражает полное согласие со всем, что скажет председатель. Федот Иванович, бывает, и ругнет его: делаешь только то, что я скажу, а собственной инициативы нет никакой. А если рассердится, еще и моргуном или необлизанным теленком обзовет. Однако же Егор Иванович то ли не умеет обижаться, то ли держит себя в руках, но на ругань председателя еще ни разу не ответил хотя бы сердитым словом. И наряды исполняет — тут уж ему надо отдать должное — с исключительным старанием, так что на него всегда можно положиться.
Алексей Федорович работает бригадиром всего лишь второй год. Когда-то, в молодости, учился в сельскохозяйственном техникуме. Потом война. Демобилизовался младшим лейтенантом. Какое-то время поработал бригадиром и даже председателем колхоза, потом снова призвали на службу, и вот в чине майора вышел в отставку. Чтобы офицеры, выходя в отставку, возвращались в родные селенья — нынче большая редкость. А вот Алексей Федорович не захотел жить в городе, приехал в свой Хурабыр. Поначалу между новым бригадиром и председателем были добрые отношения. Но чем дальше, тем они становились хуже и хуже. А в последнее время так и вовсе Федот Иванович чувствует себя словно бы в состоянии необъявленной войны с отставным майором. Мало того что Алексей Федорович частенько не соглашается с председателем — он даже до того дошел, что критикует — да еще как критикует-то! — его на собраниях. По Хурабыру уже ходят разговоры, что, мол, майор привык в армии командовать и здесь в колхозе тоже хочет командовать, хочет стать председателем. Разговоры-то, пожалуй, досужие, пустые, командовать майор не командует и к председательскому стулу тоже, если уж говорить начистоту, не рвется. Но критиковать председателя на собрании — это же явный подрыв авторитета. И надо бы уже давно поставить бригадира на место, а может, и из бригадиров-то вовсе убрать, но попробуй убери, если колхозники, которыми он «командует» — горой за своего бригадира, а коммунисты колхоза недавно выбрали Алексея Федоровича секретарем партийной организации.
Федот Иванович обвел взглядом пришедших, постучал карандашом по столу.
— Что ж, не будем время терять, начнем.
— Маловато, — подал голос Алексей Федорович. — Сколько нас, членов правления, всего-то?
«Даже по такому пустяковому поводу и то надо обязательно идти поперек!» — подумал Федот Иванович. А вслух сказал:
— Бывает, что и бюро райкома проводят при пяти присутствующих. И у нас кворум есть… Вопрос, который мы сейчас обсудим, много времени не займет, но вопрос очень важный. Поговорим о трудовой дисциплине…
Дальше Федот Иванович сказал, что кому же непонятно, что без дисциплины колхоз не только не поднялся бы на ноги, по и давно бы стал посмешищем района. Город всего лишь в семи километрах, и небось уже больше сотни хурабыровцев перекочевало туда и обосновалось в различных городских предприятиях и комбинатах. А ну-ка прибавить к ним молодежь, которая, оканчивая школу, тоже стремится уехать из деревни, — много ли остается рабочих рук в колхозе? И естественно, что каждый работник на учете, каждый должен работать в полную силу…
— В последние годы партия проявила большую заботу о колхозниках, — подошел к главному Федот Иванович. — Но кое-кто понял эту заботу по-своему, понял, как возможность своевольничать и работать на колхозном поле спустя рукава… Да, да, не смейся, Алексей Федорович, именно так. Чуть не в каждом дворе — корова, теленок, свиньи, по улицам целыми стадами ходят гуси и индюшки…
— А что, хорошо это или плохо? — спросил Алексей Федорович.
— Это неплохо, но за всей этой живностью, дорогой Алексей Федорович, требуется уход и уход. В кормлении да доении личной скотины, глядишь, и проходит весь день. А колхозная работа стоит.
— Так что, запретить держать скот в личном пользовании? Что-то я не пойму тебя, Федот Иванович. А вы, мужики?
Алексей Федорович обвел вопросительным взглядом членов правления, но они промолчали.
Федот Иванович почувствовал, как в нем начинает закипать раздражение против бригадира: «Остальным попятно, один ты непонимающим себя выставляешь!»
— Запрещать не надо, по… — тут Федот Иванович поднял указательный палец и сделал паузу. — По уход за домашним скотом не может быть уважительной причиной для невыхода на колхозную работу. И вообще никакую другую причину нельзя считать уважительной! Колхозное производство — вот главное, вот что для всех — от председателя до последнего колхозника — должно быть самым уважительным!
Федот Иванович все больше распалялся, и голос его уже гремел так, словно он выступал на многолюдном собрании.
— Вы знаете, — взяв тоном пониже, продолжал он, — что в последнее время я многих оштрафовывал. Но и штраф, как я погляжу, уже перестает на людей действовать. Кое для кого и председатель — не председатель, и бригадир — ноль без палочки. Возьмем, к примеру, Розу Полякову. На работу выходит редко, когда ей вздумается, а на двоих с ребенком имеет тридцать пять соток огорода. И что, может, она чувствует себя перед колхозом в долгу? Куда там! Языком работает за пятерых. Как только не обозвала меня: и улбутом, и голодным волком. Вы слышите? Меня до сих пор — не то что эта соплячка — пикто не оскорблял подобными словами.
Тут Федот Иванович опять сделал паузу, поочередно посмотрел на членов правления и остался недоволен. Только что сказанное им, увы, не произвело должного впечатления. Разве что Егор Иванович сочувственно поморгал ему.
— Вчера бухгалтерия составила список. Всего в нем шестьдесят семей. Но большинство тут таких, где мужики шабашничают на стороне, а их жены все же работают в колхозе. Да и у шестидесяти хозяйств отрезать наделы невозможно. А вот у двенадцати семей я предлагаю землю отобрать, чтобы другим неповадно было. По этому вопросу я и собрал правление.
— Вопрос о лишении приусадебных участков правомочно решать только общее собрание, — первым высказался Алексей Федорович.
— Если правление примет такое решение, можно но сомневаться — собрание поддержит его, — ответил Федот Иванович.
Ответить-то он так ответил, по про себя подумал, что ведь этот дотошный отставной майор в сущности прав, и чтобы не лезть на рожон и не обострять спор, предложил более мягкое, компромиссное решение.
— Ладно, сейчас всех касаться не станем, по чтобы и для них, и для других был наглядный поучительный пример — у Розы Поляковой огород отрежем. Вот так. Кто за то, чтобы Поляковой оставить пятнадцать соток, прошу поднять руку.
Сказав это, Федот Иванович сам же первым поднял руку. За ним подняли Егор Иванович с Александром Петровичем, а потом — медленно, неохотно — и Вася Берда нкин.
— Что за спешка? Куда мы торопимся? — запоздало спросил Алексей Федорович. — Я против. Я знаю Розу… да что я — все вы хорошо знаете Розу. Разве это плохая работница? А что в прошлом году она не выполнила минимум — так опять же все мы знаем по какой причине: грудной ребенок на руках, а тут еще и отца разбил паралич. Разве не так, Егор Иванович?
