— Я оказался во время войны… в Африке, мне кажется. — Рэс произнес это как можно небрежней. — И там поймали одну большую тварь с болот. Мой народ называл ее «ло», а жрецы Вавилона — «сиррушем». Торговец доставил ее и меня в Вавилон. И там жрецы из крепости заставили меня ухаживать за чудовищем. — Рэс быстро и в общих чертах поведал свое приключение.

Когда он закончил, Сиг задумался.

— Даниил упоминается в Библии, так что он реальное лицо и существовал некогда на Земле. Однако я не могу вспомнить никакой истории об этом драконе. Послушай, почему бы тебе, как мне, не сходить в понедельник в библиотеку и не попробовать отыскать какую-нибудь книгу о нем? Я знаю про Египет — черт побери, мы ведь изучали все это: пирамиды, мумии — в прошлом году. Однако я никогда не слышал об этом городе Мерое или Нап… Напате… — Сиг запнулся, произнося это странное слово.

— Но если ты сможешь найти записи об этом, то они докажут, что все это было на самом деле. Вот тут, в начале, — Сиг торопливо прошелестел страницами, — говорится, что, возможно, существовал какой-то настоящий Сигурд. Только после его смерти люди добавили много всякого разного к этому рассказу, потому что он был из тех героев, о которых любят говорить. Поэтому теперь он больше похож на выдуманного персонажа. Но только это не так! Я знаю это! — Сиг вскинул голову вверх. И посмотрел на Раса, словно тот мог поставить его слова под сомнение.

— Даниил был настоящим, как и Шеркарер. Даже если мне не удастся обнаружить упоминание о нем ни в одной книге, — заметил Рэс. — Однако я схожу и поищу…

— Это твое белье, мальчик? — какая-то женщина с шарфом, повязанным поверх локонов курчавых волос, направилась к Сигу.

— Да, мэм. — Сиг сунул книгу за пояс и поторопился выгрузить белье из сушилки, а женщина тем временем нетерпеливыми короткими замечаниями подгоняла его. Рэс подошел к своей стиральной машине и проверил ее, не желая, чтобы с ним снова заговорил мистер Риз. Когда Рэс отходил, Сиг посмотрел на него.

— Ты ведь понимаешь…

— Конечно, — ответил Рэс.

Сушилка должна работать еще десять минут. Он увидел, как Сиг сложил в сумку свое белье и вышел из прачечной. Но перед уходом еще раз посмотрел на Рэса и помахал ему. Рэс нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Сиг обнаружил книгу, где описывались его приключения. Но так ли обстоит дело с его, Рэса, приключением? Придя домой, он выпишет все имена, какие только сможет вспомнить. Возьмет Библию и прочитает ту ее часть, где говорится о Данииле. Хотя он уверен, что если там и упоминается где-нибудь дракон, то он бы помнил об этом из уроков в воскресной школе. «Даниил в логовище львов», эту историю он слышал несколько раз, еще совсем маленьким мальчиком. И Шеркарер слышал, как об этом говорили рабы в Вавилоне.

А если Напаты и Мерое нет в Библии, тогда, может, он найдет упоминание о них в учебнике по истории. До сих пор он ничего не читал помимо того, что задавали в школе. Но в данном случае все обстоит по-другому, более волнующе, потому что он сам стал частью истории. Чака постоянно говорит об Африке и о том, что существует мнение, что у черных нет никакой настоящей истории, однако она у них есть. Может, в этих бумагах и книгах, которые постоянно таскает домой Чака, найдется что-нибудь о Мерое и чернокожих фараонах, наподобие Пианкхея и… Рэс почувствовал нетерпение, ему захотелось побыстрее оказаться дома и просмотреть библиотеку брата. Вдруг ему показалось, что сушка белья длится уже целую вечность.

И тут в голову Рэсу пришла новая мысль. Сиг сложил серебристого дракона, а он — синего. Но ведь там остались еще два: красный и золотистый. Какие приключения связаны с ними?

Когда Рэс возвратился домой, мама была не на кухне и не занималась обычной субботней стряпней (маме нравится самой готовить пироги; обычно она не пользуется даже миксерами, если только не очень торопится). Нет, она сидела в гостиной и плакала. У окна спиной к ним стоял папа, сунув руки в карманы. Его сгорбившиеся плечи показывали, что он рассержен.

— Он уже взрослый, — говорил отец, когда вошел Рэс. — И он сейчас настолько охвачен этим безумием, что тебе нельзя даже спорить с ним! Однако я запрещаю подобные противозаконные разговоры в этом доме… ты понимаешь, Луиза?

Мама не ответила, а лишь продолжала плакать. И Рэс почувствовал, как в желудке у него все сжалось; так бывает всегда, когда мама расстраивается. Когда мальчик вошел с чистым бельем, никто из родителей не посмотрел на него, и Рэс почувствовал еще большее беспокойство, чем обычно. Они словно совершенно забыли о нем. Не выдержав, он решил как-то напомнить о себе:

— Вот одежда, мама.

Но отец лишь повернулся и посмотрел на него.

— Джордж! — тон его голоса показал, что он действительно сердится, и, казалось, причиной этого является именно он, Рэс. Мальчик попытался понять, в чем же он виноват. Старый дом… картинка-загадка… Ага, вот в чем дело! И у него не было оправданий. Он почувствовал слабость, большую, чем обычно.

— Я так понимаю, ты отказываешься отвечать, когда в школе тебя вызывают по твоему собственному имени. — Папа прошел через всю комнату и остановился перед сыном.

Рэс был настолько удивлен этим обвинением, совсем не похожим на то, что он ожидал, что не сразу нашелся, что ответить.

— Твой брат и упрям, и глуп, — продолжил папа. — Я не хочу, чтобы ты стал его копией, понятно! Тебя зовут Джордж Браун — и точка, никаких там африканских мумбо-юмбо! А его — Ллойд Браун. Если услышу, что ты повторишь одно из его дурацких замечаний, то прослежу, чтобы ты больше этого не делал. Твой брат просто разбивает сердце твоей матери. Только посмотри на нее — и посмотри повнимательнее, парень! Ты хочешь, чтобы она и из-за тебя также плакала? Хочешь? — голос отца возвысился почти до крика.

— Нет… нет, сэр, — пролепетал в ответ Рэс. Что же Чака… Ллойд… сделал?

— Хорошенько запомни мои слова! Твой брат выбрал свой путь. Он оставил этот дом, и он не вернется сюда, пока не забудет всю ту чушь собачью, о которой он разглагольствовал сегодня утром! Я отдал свой долг нашей стране, — папа провел пальцами по лицу, а потом потер лоб, словно в том месте он вдруг почувствовал сильную боль, — я не хотел служить в армии, этого хотят очень немногие. Но тогда была война, и я верил в цели, за которые мы сражались. Я не африканец — я американец, и горжусь этим — горжусь, ты понимаешь это! И не собираюсь терпеть эти предательские разговоры в своем доме! Я лишь надеюсь, что со временем у Ллойда появится здравый смысл. У него неплохие мозги, так почему бы ему не напрячь их?

Отец отошел обратно к окну. Мама вытерла слезы бумажным носовым платком, который вытащила из кармашка передника.

— Он неплохой мальчик — если отбросить всю эту его глупость, Эван. Он вернется, я знаю, он вернется. Я… что ж, они так удивили меня, эти его слова, что он собирается жить с этим ужасным человеком Али. Я думаю, что была потрясена. Но я знаю: все кончится хорошо… Ллойд — хороший мальчик.

Отец произнес что-то неразборчивое, и мама, встав, подошла и остановилась рядом с ним, положив руку на его плечо. Рэс проглотил комок в горле и поднял сумку с бельем. Итак, Чака ушел, осуществив свои угрозы. Рэс видел однажды Али: худой мужчина с небольшой остренькой бородкой и быстрой и яростной манерой вести разговор. Именно у него Чака брал первые африканские книги.

Книги! Что если Чака забрал их с собой? Рэс оставил одежду в коридоре и проскользнул по лестнице наверх. Комната Чаки совершенно пуста, если не считать распахнутой двери платяного шкафа и висящего внутри еще неплохо сохранившегося костюма, который Чака вряд ли когда-нибудь наденет. Из стола выдвинут ящик, тоже пустой. И на стене заметны более светлые места там, где раньше висели его афиши. И, разумеется, книжная полка тоже опустела.

Рэс присел на край кровати. Тошнотворное чувство, которое он ощутил, увидев слезы матери, еще более усилилось. Чака ушел. Папа сказал, что он ошибается и что он глупец. Но когда брат начинает говорить, он может заставить поверить в свои слова любого. Или почти поверить — потому что папины аргументы такие же сильные. Его вера ничуть не слабее веры Шеркарера в Апедемека или веры Даниила — в бога-повелителя Иегову.