— Приветствую вас, благородные д'оры! — лорд-протектор прошёлся вдоль короткого строя, внимательно рассматривая каждого драконира. — Вы готовы к подвигам?
— Да!
Дружный возглас и сияющие глаза. В них предвкушение и жажда славы, восхищение собственной удачливостью, позволившей попасть под командование самого эрла Эрдалера.
— Готовы?
— Да!
Ещё бы они не готовы. Младшие сыновья благородных семейств без надежды на наследство. Да они из штанов выпрыгнут, лишь бы не упустить шанс отличиться перед всемогущим лордом-протектором.
— Пополните запасы и проверьте драконов. Вылет утром. Всем понятно, господа будущие герои?
В Родении расстояние измеряют в вёрстах, в Пиктийской империи в лигах, но, как бы эта мера ни называлась, она везде равняется полутора тысячам шагов. От столицы, благословенного и укрытого Вечным Туманом Ситэ, до Калейского хребта рукой подать — каких-то двести пятьдесят лиг. Но это по карте. На самом деле много больше, так как приходится кружить, подолгу отыскивая попутные воздушные потоки, столь редкие в летнюю пору, и путь увеличивается чуть ли не в три раза. Драконы, при всей их мощи, не могут всё время лететь по прямой, разве что в бою, когда от скорости зависит жизнь.
Впрочем, торопиться пока некуда — точное местоположение пещеры неизвестно, а тёмные прибудут туда не скоро. Во всяком случае, на запас в несколько дней можно рассчитывать. Источник сообщил, что роденийцы пойдут со стороны перевала у Игольчатого пика, и есть время приготовиться. Нет, не засаду… сесть на «хвост», как говорят сами тёмные, и подождать, пока они выведут к цели. И уж там…
Но вот интересно, каким образом роденийцы попадут в глубь занятой имперской армией территории? Фронт хоть и откатился от Цитадели, но четыреста с лишним вёрст до Калейского хребта пешком не пройдёшь. Опять используют летательные машины наподобие тех, что сожгли половину Ситэ вместе с драконьими питомниками, хлебными складами и дворцом императрицы Элизии? Пусть попробуют.
Лорд-протектор ошибался — пытливый ум роденийских механиков способен на многочисленные сюрпризы и не любит повторяться. Противник ждёт планеров? Пусть ждёт хоть до скончания веков!
— Вы уверены, товарищ младший воевода, что это полетит? — Начальник Генштаба из соображений секретности носил в петлицах скромные знаки различия сотника и обращался к старшему по званию с подобающей почтительностью, странным образом сочетающейся с самоуверенностью и независимостью опытного пластуна. — Да этот пузырь по пути птицы расклюют. Или вы не слышали о повадках горных орлов? Просто из злобности продырявят, и мы грохнемся раньше времени.
— О, вот за это не беспокойтесь, товарищ Баренц! — улыбнулся начальник лётной школы. — Птицы и близко не подлетят к воздушному шару, гарантирую.
Зерцало Чести вздрогнул, как всегда вздрагивал от звуков, казалось бы, навсегда забытого имени, и уточнил:
— И что их отгонит?
— Ткань обработана вытяжкой из подхвостной железы винторогого кагула. Чувствуете запах?
Ветерок, внезапно прилетевший со стороны летательных аппаратов, подтвердил слова младшего воеводы.
— Да мы сами сдохнем!
— Привыкнете. Человек не птица, он ко всему привыкает. В крайнем случае, если станет совсем невмоготу, выпрыгнете и доберётесь до нужного места своим ходом. Да не переживайте так, товарищ сотник!
Рудольф Баренц и не переживал, он просто боялся. Одно дело — пройтись по пиктийским тылам лихим рейдом, и совсем другое — шагнуть за борт корзины на высоте в несколько вёрст, надеясь лишь на удачу да на точность расчётов учёных механиков, придумавших шёлковые десантные купола. На живых людях эти устройства ещё не испытывались, пробные прыжки с вышки на страховочных канатах не считаются.
— Ваши бы слова, товарищ младший воевода…
Тот пожал плечами и продолжил расхваливать воздушные средства передвижения:
— Корзина шара вмещает десятерых в полном вооружении, а чтобы аппараты не разбросало, они будут связаны между собой. Представьте себе этакую летящую по небу виноградную гроздь!
Виноград сотник представлял, но совсем не чувствовал желания увидеть его собственными глазами. Особенно в полёте. И если бы не задание Владыки, то предпочёл бы держаться как можно дальше отсюда. Правда, то задание вряд ли предусматривало участие в авантюре, но куда теперь деваться?
Голос, раздавшийся за спиной, вдруг показался странно знакомым. Настолько знакомым, что узнавал в нём характерные интонации, присущие только одному человеку.
— Товарищ сотник, вы к нам представителем Генерального Штаба?
Баренц резко обернулся, и единственное, что смог произнести, было восклицание:
— Твою мать! — но секундой позже справился с удивлением. — С кем имею честь разговаривать?
Седой старший сотник вскинул руку в приветствии:
— Командир особой пластунской группы Моисей Галушка!
Надо же, столько лет работали вместе, но не подозревал, что у начальника разведки и контрразведки такое смешное имя. Раньше всё по должности называл.
— И за каким кагулом…
— Потом, — подмигнул фальшивый пластун. — Все вопросы потом.
Время поговорить нашлось только через три дня, когда дождавшиеся попутного ветра шары взмыли в воздух. А что за мужской разговор без ракии? И кто сказал, что её нельзя пить на высоте в четыре версты? Очень даже можно, просто никто не пробовал. И потому приятно чувствовать себя первопроходцем и экспериментатором — тем более изобретатели предусмотрели откидной столик с углублениями под бутылки и в плетёном из лозы сундучке нашлись стаканчики и пара деревянных тарелок. Минимальные удобства обеспечены, а уж нужные запасы любой уважающий себя пластун способен пронести через все проверки хоть на тот свет. Иначе какой же он пластун?
Рудольф Баренц аккуратно развернул льняную салфетку, в которую опытный ординарец перед самым отлётом положил заранее порезанное сало, и вопросительно посмотрел на собеседника:
— Давай, Моня, колись.
Старший сотник, ещё недавно носивший в петлицах звезду величиной чуть ли не в суповую тарелку, заводить разговор не торопился. Разлил по половине стакана, вдохнул запах выдержанной лет двадцать ракии.
— За новое знакомство, Рудольф? Узнаём друг друга заново?
В корзине только они двое — командирский шар специально сделан меньшей грузоподъёмности, чтобы никто и ничего не смог отвлечь начальство от мыслей о высоком. Как и употреблять кое-что крепче воды за здоровье Владыки, не забывая о собственном.
Выпили. Баренц положил на хлеб тонкий, почти прозрачный ломтик сала, но закусывать не стал. Не в роденийских привычках перебивать послевкусие от первого глотка ракии. Потом можно, но только после третьей. И после ответов.
— Владыка знает, что ты здесь, Моисей?
— Догадывается, — хмыкнул начальник роденийской разведки. — Но если бы не смылся, то меня бы уже расстреляли.
— За что? — ломтик сала упал на дно корзины, но Рудольф этого уже не заметил. Руки вдруг сами собой потянулись к огнеплюйке на поясе.
— За предательство, — Моисей всё так же невозмутимо наполнил стаканы.
— Оно было?
— Я слил пиктийцам место и дату десанта.
— Да ты…
— Угу. Но подробности Холмского контрудара — уже не моя работа. А про пещеру сообщил, уж извини.
— Зачем?
— Мечта, Руди, исключительно мечта! Я всегда хотел переиграть Эрдалера, и сейчас, когда он сам идёт в ловушку…
— Ты идиот.
— Согласен, идиот. А ещё покойник, как и ты. Ведь в жизни с осуществлённой мечтой теряется смысл. Зачем она вообще нужна, если мечтать больше не о чем?
— А Владыка?
— Он обойдётся без нас, Руди. К счастью, есть кем заменить.
— Имеешь в виду профессора?
— Кого же ещё? Незаменимых людей не бывает, так что если уходить, так уходить с честью!
— Она у тебя осталась после гибели десанта?
— Потери оправданны. Ты уже не успеешь этого понять, но поймут потомки. Если смогут простить.