Обращение «товарищ» появилось совсем недавно, но прижилось в роденийской армии молниеносно.

— Правильный ответ. Этого вообще никто не знает, кроме учёных механиков, поэтому не будем забивать голову всякой ерундой. Если нам сказали, что на планере устанавливается некий «автопилот», то так оно и есть. Всё понятно?

— Да, то есть нет!

— Что ещё?

— Тогда зачем лететь людям, если этот, автопилот который, всё сделает сам?

— А вот это тема нашего сегодняшнего занятия. Садись, рядовой Кочик.

Преподаватель сдвинул в сторону занавеску, скрывавшую развешанные на стене плакаты, и взял указку. Михась вздохнул и достал из сумки толстую тетрадь с пронумерованными и прошнурованными листами. Их выдали секретчики каждому добровольцу в самом начале обучения и строго предупредили о последствиях утери или порчи. Потеряешь тут, как же — после занятий записи изымались и до утра складывались в железный шкаф со стенками толщиной в четыре пальца. Перестраховываются товарищи из конторы Всевидящего Ока.

Точно перестраховываются — сотник не раз со смехом говорил, что эти тетради не прятать нужно, а использовать как мощнейшее средство для введения противника в заблуждение. И в чём-то он прав — щедро разбросанные кляксы и торопливые сокращения не только великолепно зашифровывали текст, но и в некоторых случаях полностью меняли его смысл. А что делать, если руки привыкли не к письменным принадлежностям, а к рукояти меча или рычагам «Левиафана»?

— Ну, так вот, — указка упёрлась в планшет на стене. — Планер состоит из…

А схема больше напоминала разрезанного вдоль тюленя, чем летательное средство. И такие забавные причиндалы под хвостом… Самец, однако!

— Кочик, аблизьян эриванский, а ну повтори, что ты сказал?

— Что, товарищ сотник? — Михась подпрыгнул и застыл по стойке «смирно». Ну вот, опять подвела дурная привычка думать вслух.

— Кагул винторогий тебе товарищ! — рассвирепел преподаватель. — Два наряда на кухню!

— Есть два наряда!

— Отставить есть кухню! Три круга по периметру!

Доброволец вздрогнул, но нашёл в себе силы спросить:

— Разрешите выполнять?

— Не сейчас! — рявкнул сотник. — В свободное от занятий время! Садись, рядовой Кочик!

Михась плюхнулся на лавку и опять тяжело вздохнул — свободным временем называли короткий промежуток от отбоя до подъёма, пару раз за ночь прерываемый построением по тревоге. А три круга по восемь вёрст будет… очень грустно будет. И что этот кровопийца лютует? Разве так готовят людей к подвигу? Где торжественная музыка и напутствия прекрасных юных дев? Где речи и цветы? Нет, усиленный паёк никак не сможет всё это заменить.

Между тем злой дух, по недоразумению носящий высокое звание сотника роденийской армии, продолжал рассказывать об устройстве планера:

— Вот здесь под крыльями и в хвостовой части располагается вовсе не то, о чём подумали некоторые замученные длительным воздержанием рядовые, — злыдень сделал паузу. — Там закреплены ускорители, наличие которых даст вам шанс вернуться домой. Предупреждаю — после старта полёт осуществляется с попутными потоками воздуха, и лишь после выполнения задания нужно развернуться на обратный курс и включить эти самые ускорители. Понятно, что зелья в них не хватит на всю дорогу, но алхимическая тяга позволит преодолеть встречный ветер и перевалить через Пиктийский хребет. Всем понятно?

Ну что тут непонятного? Выходишь на цель, дёргаешь за маленький красный рычаг, разворачиваешься, дёргаешь за большой красный рычаг. А потом ждёшь, когда тебя сожгут патрульные драконы. Проще простого! Да и пусть сожгут. Что теперь, из-за такой малости не лететь?

Вот только бы поскорее закончились занятия в помещении. Надоело! В воздухе, когда не будет стоящего над душой сотника, вот тогда Михась себя покажет! Обещают дня через четыре… долго. А шесть планеров уже привезли! Ну что стоит командованию начать полёты прямо сейчас? Нет, чем выше звание, тем меньше в человеке человечности остаётся, однозначно.

Удивительно, но четыре дня промчались быстро. Обычно ждёшь-ждёшь чего-то, а оно всё никак не приходит, а тут… Утром подскочил по требовательному зову горна, после пробежки с трудом проснулся, посидел над раскрытой тетрадью, и вот уже обед, злонамеренно совмещённый с завтраком. А потом опять учёба, и до ужина рукой подать. После него ещё порция знаний, а там и долгожданный отбой. И ночных тревог совсем не стало. Это что, жизнь начала налаживаться?

В знаменательный день подъём протрубили намного позднее обычного, и слегка ошалевших от невиданной щедрости добровольцев строем повели в столовую. Жрать с утра? Немыслимое по нынешним временам, но очень приятное дело.

Едва расселись за столы, как всё тот же до тошноты надоевший сотник вышел в центр просторной залы и толкнул речь. Да, начальству без речей никуда…

— Товарищи курсанты! Да, не удивляйтесь, в приказе Владыки о переводе всех участников бомбардировки на вновь утверждённые нормы довольствия лётного состава вы названы именно так. Я не знаю, что это слово обозначает, но если хоть одна сволочь посмеет опозорить высокое звание… Да, высокое, товарищи! — тут преподаватель резко подобрел и добавил мягко и почти ласково: — Сегодня первые полёты. Не подведите, сынки…

Завтрак прошёл в сосредоточенном молчании. Говорить не хотелось, а вечный аппетит куда-то пропал. Когда просыпались, он был, причём зверский, но сейчас сбежал. Это аппетит боится первого подъёма в небо? Точно он, больше некому! Сидит где-то глубоко-глубоко, носа не показывает и дрожит так, что отдаётся в руках и коленях. Вот мерзавец!

Михась вяло ковырял ложкой в тарелке, куда подобревшие кашевары навалили целую гору безумно дразняще пахнущего мясного рагу, но через силу заставлял себя сначала жевать, а потом проглатывать. Еда — это сила, а сил сегодня потребуется много. Гораздо больше, чем на круги по периметру лагеря. Кстати, вчера их было уже четыре.

На лётном поле курсантов ждали. Их ждали хмурые механики у катапульт, шестёрка блестящих от падающей с небес воды планеров и потерявший случайную ласковость сотник.

— Пришли, орёлики? Всё, хватит ползать, настала пора отращивать крылья! — он окинул строй добровольцев многообещающим взглядом. — Рядовой Кочик!

— Я, товарищ сотник!

— К машине.

Чуть подрагивала в темноте стрелка, указывающая направление, и давно стих свист срывающегося с кончиков крыльев воздуха. Планер встал на курс, и можно чуточку расслабиться, совсем немного, а то заснёшь в звенящей тишине полёта и упустишь из виду парящий на расстоянии локтя от лица артефакт. Тогда всё… Он как-то завязан, нет, не завязан… настроен на состояние управляющего аппаратом лётчика и при потере сознания самоуничтожается. Глупый камень может и на сон отреагировать — глупый же, ему-то что.

О подобной возможности предупреждал преподаватель в последний день обучения. Голос сотника сразу стал каким-то виноватым, и не верить ему не было никаких оснований. Указатель обязательно самоуничтожится, причём, со всей вероятностью, прихватит с собой лётчика. Оно и к лучшему — пусть так, чем попасть живым в руки пиктийцев.

И всё равно сейчас легче, чем первые четыре часа полёта. Прекратилась жуткая болтанка над горным хребтом, с севера именуемым Пиктийским (имперцы от скромности никогда не страдали), а с южной, с роденийской стороны — Калейским, по имени древнего народа, жившего здесь когда-то. Вот в болтанке пришлось туго — рука сама собой тянулась к рычагу включения алхимических ускорителей, и большого труда стоило её удержать. Да, готов погибнуть, для того и вызвался добровольцем, но если есть шанс вернуться и продолжить бить врага… Ускорители тот шанс давали.

Здорово помог сюрприз, приготовленный на месте старта — вместо запуска катапультой им предложили использовать изобретение роденийских мануфактур. Вернее, вместе с катапультами, так как надоевший в учебном лагере сотник, вдруг оказавшийся младшим воеводой с весьма многообещающим знаком ока на форменной накидке, произвёл какие-то расчёты и посоветовал изобретателям отправиться в задницу к винторогому кагулу.