— Много детей?

— Нет, всего четверо сыновей. Я же только два года как женился.

Барабаш удивлённо присвистнул и спросил:

— Как это умудрился?

— Близнецы, — ухмыльнулся пограничник. — А ты про что подумал?

Матвей заржал не хуже недавно съеденного нойонова иноходца, но от ответа уклонился. Вместо этого он поднял руку, призывая к молчанию, и прошептал:

— Кузнечики смолкли.

Так и есть, даже дикие пчёлы, неизвестно с чего собирающие горький мёд на этой выжженной солнцем земле, и те попрятались, как перед грозой. Неужели правду говорят, будто насекомые чувствуют приближение драконов за многие вёрсты? Сейчас как раз случай убедиться в правдивости слухов.

— Только бы сели поближе, — старший десятник погладил тёплую рукоять одноразовой трубы с «громом небесным». Три штуки их нашлось в амбаре. Всего три штуки. — Только бы сели вообще.

Барабаш твёрдо решил не испытывать судьбу и не атаковать тварей, пока они в воздухе. Сколько их будет? Шесть, девять? А если вообще дюжиной нагрянут? «Громобой» не чудо-оружие, и порой двух выстрелов мало на живучую и вертлявую скотину. На земле же появляется шанс накрыть наездников. Без них страшные драконы останутся тем, кем и были изначально, — огромными тупыми ящерицами, беспомощными без управляющей магии. И, значит, полуслепыми и уязвимыми.

— Ага, вот они, красавцы, — Твердимир первым увидел гостей.

Драконы заходили на село со стороны солнца, как и предписывали имперские наставления. Головная тройка на длинных поджарых тварях, скорее всего разведчики, пронеслась низко. Так низко, что мелко-мелко задрожали немногочисленные оставшиеся целыми стёкла в домах. Второе звено прошло по широкой дуге, огибая Большой Лабаз противосолонь. Хорошо ублюдков учат — даже в своём тылу выполняют маневры, позволяющие при случае увернуться от заряда «грома небесного».

— Дисциплинированные, мать их за ногу через пень да об колоду, — вполголоса выругался Матвей.

Учёное слово как нельзя лучше показывало отношение старшего десятника к противнику — остальные эпитеты заставили бы стыдливо покраснеть даже покойного скакуна глорхийского нойона. Роденийский язык всегда отличался сочностью и выразительностью, а появляющиеся после каждого Великого Замещения Владыки новые выражения быстро теряли чужеродность, органично вписываясь… да, вписываясь! Особенно ругательства.

Немного покружив и не обнаружив угрозы, пикты пошли на посадку. Сначала первое звено — ведущий, а по бокам и чуть сзади, ведомые, — приземлилось на месте бывшего лагеря кочевников. Площадка удобная, ровная, и есть где остановить пробежку, не рискуя забодать с разгону неожиданное препятствие. Башке, конечно, ничего не будет, но пристёгнутых к сёдлам наездников ощутимо бросит вперёд, чего они крайне не любят.

Захлопали крылья тормозящих тварей, подняв тучи пыли и песка Дёрн, закрывающий обгоревшие проплешины, вроде бы не сдвинулся? Нет, ещё держится.

Вторая тройка дождалась, когда дракониры из первого звена слезут на землю и помашут руками. Показывая, что всё в порядке и можно садиться. И чего они сегодня такие осторожные? Не иначе накурились пыльцы хундской синей полыни, обостряющей реакцию, слух и зрение, но при чрезмерном употреблении дающей чувство некоторой неуверенности в собственных силах.

Но вот и эти наконец сели. Матвей, улыбнувшись двусмысленности, прогнал нарисовавшуюся в воображении похабную картинку с участием пиктийцев, драконов, винторогих кагулов и всех их родственников, как по мужской, так и по женской линии. Не стоит глумиться над будущими покойниками, даже если они пока ещё живы. Недостойно сие роденийского солдата. Если можешь убить — убей, если не можешь — всё равно убей, но не насмехайся. Или насмехайся, но осознавай в глубине души недостойность поступка. Иначе как-то не по-роденийски, то есть не по-человечески…

— Ну что, Твердята, — спросил старший десятник, выставляя взрыватель «грома небесного» на предельную дистанцию в пятьсот шагов, — к борьбе за светлое будущее готов?

— Всегда готов! — Свистопляс ответил старинным кличем роденийской пограничной стражи, ведущим происхождение из немыслимой глубины веков. — И козью морду им покажем!

Баргузин сидел в полуразвалившемся доме на самой окраине. Стволы станковой огнеплюйки чуть высовывались из окна и, казалось, принюхивались к окрестностям жадными до добычи хоботками. Как вышедшая на охоту гидра из пелейских сказок — хищная и прожорливая.

Еремей крепко сжимал рукояти ДШК, но глаза его были закрыты. Просто почувствовал где-то внутри непреодолимое желание закрыть их. Нет, даже не желание, острую потребность, которой не стал противиться.

— Эстерра эт меноэсс… — губы шептали непонятные слова на неизвестном языке. — Мор-р-р-та…

Назначенный вторым номером расчёта Ксаверий опасливо попытался отодвинуться в сторону, но был остановлен резким окриком, разительно отличающимся от обычно мягкого голоса бывшего профессора:

— Стоять! Куда собрался?

— Да мне тут надо…

— Перебьёшься!

Глаза всё так же закрыты. Зачем открывать, если зелёный светящийся ореол вокруг напарника виден, даже если тот находится за спиной? И пульсирующее внутри пограничника тёмное пятно страха. Не за собственную жизнь — чувство самосохранения у пограничника давно сгорело и подёрнулось пеплом, а страх подвести друзей в предстоящем бою. Да, на самом деле друзей — едва заметные, до звона натянутые нити тянутся ко всем без исключения и излучают тепло и беспокойства Ко всем, и к нему в том числе.

— Летар-р-р-а д'дэй…

Застучали в висках маленькие молоточки, а сердце вторило им, не успевая за стремительным темпом. Летят? Да, летят, кагуловы выродки.

Драконы виделись чёрными кляксами на синем фоне, и профессор был удивлён, что смотрит не глазами, а каким-то неведомым органом зрения. А может, и не зрения, что там позволяет глядеть сквозь стены, да ещё и затылком? Магия? Бред, нормальные роденийцы пользуются магией Владыки, данной ему Триадой, но не владеют ею. Иначе какая-то неправильность получается… как можно сравнивать простого учёного-книжника с…

Еремей поморщился — Владыка не любил звучных эпитетов и попытку подобрать их наверняка счёл бы оскорблением. Скромный он, даже данное при рождении имя засекретил до полной невозможности, предпочитая безликий титул.

— Ксаверий, приготовься.

— Уже летят?

— Нет, завтра к вечеру будут! — Баргузин с неожиданной злостью плюнул на кучу упавшей с провалившийся крыши черепицы и обернулся ко второму номеру. — Кристаллы наготове держи.

Пограничник отшатнулся и прошептал внезапно побелевшими губами:

— Ты… ты…

— Я! Причём уже давно я. Что случилось?

— Вот, — Ксаверий рукоятью вперёд протянул отполированный многими поколениями воинов боевой нож. — Посмотри сам.

— Не девка! — бросил профессор, но всё же взглянул на блестящее лезвие. — Мать, мать, мать…

С холодного металла на него смотрели безжизненные глаза чудовища в человеческом обличье — тусклое серебро проклинаемого всеми живущими Эрлиха Белоглазого.

— Еремей, так ведь это…

— Заткнись! Они уже над нами!

Два звена. Шесть драконов. Двенадцать пиктийцев. Против шестерых людей. Те, что приземляются сейчас на поле, они не люди. Не люди… нелюди!

Вспотели ладони, стиснувшие рукоятки станковой огнеплюйки, но сердце перестало отбивать дробь и стучит редко и ровно. И со зрением опять творится что-то неладное… Оно услужливо приближает картинку спешивающихся дракониров, рисуя красными пятнами уязвимые места их крылатых тварей. Не время. Пока ещё не время — первым должен выстрелить старший десятник. Ну что же ты медлишь, Матвей? Уже вторая тройка садится! Ну?

Фыркнул вышибный заряд «грома небесного», подняв тучу чуть красноватой пыли. Взрыв алхимической смеси нужен лишь для первоначального толчка, потом заточённое в рубашку из хрупкого пористого «свиного железа» заклинание начинает жить собственной жизнью. Короткой, всего в несколько мгновений, но подчинённой единственной цели — долететь и ударить. Мощь Владыки велика, и сгусток энергии внутри снаряда обладает подобием разума, позволяющего увернуться от огненных плевков всполошившихся драконов. А если одновременно три выстрела?