Она считала эту влюбленность причудой — пациентки часто влюбляются в своих докторов. Но так его любила, что даже во сне, с закрытыми глазами чувствовала его приближение к ее палате — приближение яркого и острого света, который ненавидит смерть и страдание.

Жанне хотелось сделать для доктора Кузикова что-нибудь хорошее из своей любви — соткать бы из нее волшебный шелковый кокон, который окутал бы его и хранил от всех бед! Ей хотелось поскорее выздороветь и выписаться из больницы, и в то же самое время совсем не хотелось с ним расставаться.

Ее любовь к доктору Кузикову была похожей на жажду справедливости, на цветение черемухи в холодные дни весны. И в этой любви была тоска по несбыточному счастью, почти лишенная надежды, и в то же время острое желание стать достойной этого счастья. Она едва выжила и сразу же влюбилась — с обритой и зашитой головой, в повязке, не способная встать.

И все же это была любовь.

Последние сомнения в отношении к доктору Кузикову оставили ее после посещения Кошкина.

Кошкин принес ей тюльпаны и мандарины. Он решил навещать ее, пока она не поправится, а после выписки с ней расстаться. Иначе эти отношения выходили за рамки — правда, чего, он сам не понимал. Он не был готов сострадать, ему была нужна подруга для радости, а не для страдания.

Новая подруга для радости и удовольствий в его жизни уже нарисовалась — коллега из популярного издания, которая развелась недавно с мужем-банкиром, девушка без вредных привычек и всего прочего, что так осложняет любые отношения.

Жанна выслушала дежурные похвалы своему внешнему виду, пожелания скорейшего выздоровления и заботливые советы, помолчала, отвернувшись к стене, и спросила:

— Коля, можно тебя попросить об одной вещи? Пожалуйста, не нужно больше ко мне приезжать. Если ты и впрямь желаешь мне поскорее поправиться, не приходи больше.

— В каком смысле? — не понял Кошкин.

— В прямом, — ответила Жанна. — Не приходи. И все. Считай, что мы уже обо всем поговорили и договорились. Пожалуйста.

— Ну как знаешь, — отозвался Кошкин, — выздоравливай. — «Надо же, уже сообщили», — подумал он про себя. — Если тебе нужна моя помощь, я к твоим услугам, всегда.

— Я буду помнить. Спасибо и пока, — улыбнулась ему Жанна и отвернулась к стене.

Потом она еще отдельно попросила Татьяну Петровну по возможности не пускать к ней Кошкина.

— Я лишь переживаю и расстраиваюсь, мама, — объяснила Жанна, — ты только взгляни на меня, ну какие еще при таком виде свидания? Не пускай.

— Он же добра тебе хотел, навестил, дочка, — пыталась отстоять жениха Татьяна Петровна.

Но Жанна и слушать ее не хотела.

— Я думаю, что все же есть такая вероятность, — заключил Василий Иваныч.

Он сидел в кабинете Михаилов, а Михаилы смотрели на него справа и слева, каждый из-за своего стола.

Столы и сам кабинет были модными, в стиле японского минимализма — гладкие и широкие деревянные поверхности столов, длинные и широкие, ровно пригнанные пластины твердого дерева на полу. Поверхность пола на вид тоже была отшлифована до мягкой гладкости папиросной бумаги.

Стены неуловимого сложного цвета, почти белого. Цветок в продолговатом темно-коричневом ящике — немного слева от середины. Стенная панель, сделанная в виде асимметричной каменной кладки, — Василию Иванычу все время хотелось подойти и потрогать рельефные камни на ощупь.

Здесь было спокойно и светло. Подсветки таились где-то в архитектурных тайниках, свет был мягкий и ровный, ласкающий глаза.

— П-почему вы так считаете? — спросил, набычась, Миша Большой. — Если и т-так все ясно, нужно п-просто обыскать квартиру и п-посадить н-негодяев в тюрьму.

— Они оба из Подбыткова, и девушка, и этот ее сожитель. Там у нее родители и младший брат, а у него — старший брат, живущий в своем доме. Если он отвез золото в Подбытково, сложил в жестянку из-под чая и прикопал где-то в огороде — мы ничего не найдем в квартире и дадим ему возможность не только уйти от всякой ответственности, но и обжаловать наши действия в установленном законом порядке.

— Что же в таком случае мы можем сделать прямо сейчас? — поинтересовался Миша Маленький. Он сидел, как всегда, прямо, не хмурясь, рисовал что-то ручкой на листке бумаги и вообще внешне выражал крайнюю холодность и бесстрастность.

— Нужно очень аккуратно понаблюдать за ним еще в течение хотя бы недели. Я уверен: если украшения все еще при нем, он сделает попытку сбыть их кому-нибудь. Сдавать такие украшения скупщику краденого глупо — лучшие и самые быстрые деньги он может получить только в неплохом ломбарде, да поближе к центру. Судя по всему, деньги, которые он вынес из квартиры Жанны, должны подойти к концу очень скоро. Дела его обстоят крайне неблагополучно, доход нестабилен и мал.

Поэтому, я думаю, надо подождать еще неделю, понаблюдать за ним, подбить хоть какую-то доказательную базу, а уже затем действовать.

— Может, стоит поговорить с владельцем отеля, хотя бы об этой девушке? — задал вопрос Миша Маленький.

Василий Иваныч подумал и ответил:

— Наверняка ее приняли на работу при содействии сожителя — значит, он в каком-то отдаленном знакомстве с владельцами. В Подбыткове раньше была довольно многочисленная преступная группировка, подотчетная колюпановской братве. Сдается мне, что к устройству на работу Гали Кравцовой приложил руку известный мне и вам господин Быковских. Думаю, что говорить с владельцами отеля пока что не о чем.

Миша Маленький не повел и бровью.

Ориентировки, которые они сразу же после происшествия разослали по всем ювелирным магазинам, ломбардам, ломбардищам и ломбардикам Москвы и Московской области, содержали подробный перечень похищенного с фотографиями каждой вещи. Михаилы аккуратнейшим образом восстановили номера каждого изделия по имеющейся у них внутренней документации и объявили за положительную информацию бонус, который не оставил бы внакладе ни один ломбард.

— Новостей пока что нет, — сообщил Василий Иваныч Михаилам.

— Договорились, Василий Иваныч, ждем еще неделю. Всего доброго, — отозвался Миша Маленький и пожал Василию Иванычу руку.

Таким же образом Василий Иваныч попрощался с Мишей Большим. Миша Большой сидел нахохлившись, он был недоволен результатами расследования — жаждал мести злодеям, и побыстрее.

Ничего, Миша Маленький его уговорит не насылать на них ОМОН, развеселился Василий Иваныч по дороге к себе.

Начальство его уважало и ценило. Считалось с его мнением. Доверяло ему всю работу по безопасности. Он это ценил, он тоже доверял им — и очень хотел найти преступника и посадить. Не припугнуть, а укатать так, чтобы мало не показалось.

На самом деле Василий Иваныч немного слукавил. Ему тоже хотелось быть артистом своего дела, лишний раз доказать свою нужность и компетентность.

На самом деле у него были новости из ломбарда.

Это был приличный, большой ювелирный магазин недалеко от метро «Сокольники» — в этом районе как раз и жила несчастная Тамара Симакова, гроза длинноволосых блондинок. Магазин располагался на первом этаже панельного многоэтажного дома и был основан еще в советские времена.

Магазин состоял из длинного ряда прилавков: золото 585-й пробы, золото 785-й пробы, изделия из серебра, поделочные камни. Тут же были ювелирная мастерская и два прилавка товаров, взятых на комиссию.

В ориентировке, разосланной сразу же после ограбления, первым пунктом значилось золотое кольцо 17-го размера — именно такими маленькими были пальчики Жанны — работы одного питерского ювелира.

Кольцо было необыкновенным, авторским. Это кольцо не было подарком Михаилов — питерский ювелир подарил его Жанне сам, подогнав под ее пальчик, когда девочки в «Солейль» продали его первую коллекцию безделушек в стиле Фаберже.

Кольцо состояло из крупного рубина-кабошона, в обе стороны от которого шли два ряда рубинов-багетов очень красивого темного, ровного тона. Сверху тонкой полоской была уложена мелкая бриллиантовая крошка, которая придавала колечку своеобразный шик, а на внутренней его стороне стояли проба и клеймо мастера.