Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Я тоже, — вздохнул Никанор.

Молча выслушивал все это Скребнев, лишь изредка что-то записывая в свою книжку. Алексей, облокотившись на стол, казалось, был совершенно равнодушен. Только когда стал говорить Илья, он оживился.

— Нас обзывают в статье кулацкими приспешниками, — начал Илья, — а мое мнение такое: кто писал эту статью, тот и есть кулацкий молотобоец. Поглядите, что получилось. Кто запляшет от этой статьи? Кулаки и подкулачники. Какую агитацию поведут? «Вот, мол, нас раскулачили и до вас добираются. А там и бедноту щипать будут». Ты, Скребнев, кулацкий агент, — прямо тебе говорю. Ты сводками заморочил голову райкому. Ты, — возвысил голос Илья, — Митеньку слушаешь и в колхоз его принял. Ты все делаешь под его диктовку. И середняков произвел в кулаки под его шепот. Нам этот Митенька всю шею обтер. Ты гонишь процент, а дальше хоть потоп. Много я видел уполномоченных, а такого первый раз довелось. Знать, до тебя и вправду надо добраться, кто ты такой есть. Может, по тебе Гепеу давно скучает. Мое предложение, товарищи, немедленно разуполномочить Скребнева и отправить его из села.

Сначала Скребнев улыбался, потом стал хмуриться, а под конец задвигался на табуретке. Едва смолк Илья, Скребнев поднял руку.

— Дай-ка мне…

— Подожди! — ответил Алексей.

— Безобразие! Почему не даешь слова?

— Не давать! — озлобленно закричали все. — Довольно, наслушались.

— Успокойтесь, — остановил Алексей. — Какое тут слово? Это же не собрание. Да и горячиться вам нечего. Илья зря распалил вас.

Потом обратился к уполномоченному:

— Товарищ Скребнев, чтобы избегнуть недоразумений, я объясню, в чем дело. Ты, Илья, напрасно растревожил всех и совсем зря грозил Скребневу. Пока его район не отозвал, он будет уполномоченным. А если придет время и найдут нужным отозвать — отзовут. А сейчас, поскольку Скребнева оставляют у нас, значит действия его признаются правильными. И обвинения нам предъявлены не кем иным, а окружной газетой. Несомненно, там перехлестнули, но факт остается фактом. Возможно, сельсовет и вправду надо распустить. Но пока считаю, что никаких отказов от своих обязанностей быть не может.

Совсем у Петьки упало сердце. Не слыша своего голоса, он шепотом спросил Алексея:

— Стало быть, ты признаешь, что в нашем сельсовете правый уклон?

— Мы не учитываем обстановки. В том числе и я…

— Ты тру-ус! — злобно выкрикнул Петька.

Такого оскорбления Алексей не ожидал. Все его спокойствие было взорвано. Он привскочил с искаженным лицом.

— Что вы хотите? Неужели вам мало, что райком не против действий Скребнева? Что окружная газета обвиняет наш сельсовет? Мы замкнулись в своем селе и не видим, как всюду идет сплошная. А чем наше село хуже других? Что представляет собою добровольность? Почему большинство вступило, а остальные упираются? Я предлагаю завтра же отправиться всем по дворам и каждого единоличника спросить: с нами он или против? Если против, примем суровые меры. Не трусость это, а переход к решительным действиям.

Не только Петька, но и все ушам своим не верили. Что произошло с Алексеем? Почему он вдруг повернулся к Скребневу? Ужели статья на него так подействовала?.. Только сам Алексей знал, почему он изменил свою тактику. Фамилия его числилась в особом списке. Список показал ему технический секретарь райкома. Партийность Алексея поставлена под вопрос. Из этого следовало, что действия его неправильны, оппортунизм установлен, и пусть позднее, но надо исправить ошибки. Кроме того, в райколхозсоюзе встретился с председателем одного сельсовета, в котором уже коллективизировано девяносто пять процентов. Тот сказал, что добровольность добровольностью, а только проводить ее надо с умом…

— Так ты даешь мне слово? — напомнил Скребнев.

— Говори, — ответил Алексей.

— Товарищи, — хрипловато, самодовольным голосом начал Скребнев и низко склонил голову, — многое мне хотелось сказать вам, ответить на те в самом корне гнусные высказывания и на явную в них политическую дребедень, но меня обрадовал товарищ Столяров. Из его искренней речи я понял, что он хороший парень, политически чуткий и может на ходу выправить взятую им раньше неверную линию. Это меня радует. Этим самым, я думаю, у нас отпадет назревший вопрос о роспуске сельсовета. Но должен сделать несколько замечаний кузнецу Илье. По отношению ко мне как к партийцу он допустил крайне возмутительное оскорбление. Все вы слышали, что он обозвал меня классовым врагом, кулацким молотобойцем и в конце концов договорился до того, чтобы меня отправить в Гепеу. Такой выпад считать случайным нельзя. Именно он характерен и имеет глубокую подоплеку. Илья говорил с кулацкого голоса. Скажу больше. Насколько мне известно, в его экономическом положении не так-то все чисто, как хотелось бы. Мне кое-что известно о нем, и это говорит не в его пользу. Верно, он кузнец. Правда, он будто бы полупролетарий, но именно такой полупролетарий, который еще не вполне отрешился от эксплуататорских намерений. Вот я напомню, что этот кузнец в двадцать втором году являлся самым активным поставщиком самогонных аппаратов, и ясно, что этим вредил советской власти. Потом в продолжение всего времени имел двух учеников, которым плата была ничтожная, и тем самым факт доказывает, что этих учеников он эксплуатировал, наживаясь на их труде. Если идти дальше и коснуться его крестьянской части, то мы увидим, что хотя он и пользовался землей, но сам не обрабатывал, а отдавал внаймы. А нам известно, что значит отдавать внаем. Много еще есть иных причин кулацкого существа в подоплеке нашего уважаемого полупролетария, члена партии, кузнеца Ильи. Перед нами не только кулацкий агент, но, я бы сказал, и сам кулак. Очень трудная задала, но, может быть, нам придется обсудить или сейчас, или после вопрос о пребывании кузнеца Ильи в Коммунистической партии большевиков, в колхозе, а отсюда выводы ясны: станет вопрос о раскулачивании.

Илья необыкновенно спокойно выслушал Скребнева, расхохотался ему в лицо, а потом обложил уполномоченного «на чем свет стоит».

Митеньке — работа. Он назначен животноводом. Ходит из двора во двор, — подмышкой картонная папка, — проверяет и оценивает коров. Спрашивает, сколько корове лет, каких телков, какой удой в литрах, когда телится и не болеет ли чем. Отвечают бабы, каких телков их коровы, сколько лет, но какое количество литров дает, никто не знает. Больными же коровы оказались чуть ли не все. Чем больны, никто не знал, а только вести коров в общие хлевы отказывались. Из многих изб выгоняли Митеньку взашей, но зато там, где давали сведения, он кстати описывал и овец, и свиней, и даже кур. Он не обижался, что его выгоняли, — нет, ухмыляясь, говорил, что и заочно можно занести все сведения о скоте. Многим наставительно намекал:

— Раз вам совецка власть диктует, должны подчиняться. Зачем контры разводить? Коль дело идет к коммуне, надо дружнее.

Описью скота Скребнев был вполне доволен, хотя в сводках району об этом почему-то умалчивал. Очевидно, хотел сразу ошарашить райколхозсоюз переходом артели в коммуну. Коров приказал немедленно, без всяких проволочек сводить в общие хлевы, но от другой скота и крикливой птицы решил воздержаться.

Заволновалось село. В правление колхоза и в сельсовет никто уже не приходил. Собирались колхозники группами возле своих изб и там горячо спорили, ругались, проклинали себя, зачем вступили в колхоз. Выписываться тоже боялись. Когда начали сводить коров в общие хлевы, уполномоченный удивился: у многих колхозников коров совсем не оказалось. Будто провалилась рогатая скотина. Зато густо запахло в улицах жирными щами. Наступил сплошной праздник. В таком изобилии появилось мясо, что не знали, куда его девать. По дешевке стали продавать, менять на хлеб, а многие отвозили его в Алызово или в окружной город.

Тревогу забил сельсовет, партийцы и комсомольцы. Сейчас только вспомнили, что совсем недавно было распоряжение правительства о воспрещении убоя скота. Скребнев немедленно дал распоряжение прекратить обобществление коров; согнанных же в общие хлевы разрешил развести по домам, все заготовленные для района сводки порвал, а должность животновода упразднил. Но Митенька теперь и не нуждался в работе. За этот срок он успел засолить две кадушки мяса, за бесценок купил корову, а под рогожей, в погребе, на картошке лежали три свиные туши.

87
{"b":"209871","o":1}