Девки прибежали к реке раньше ребят. Они уже барахтались и без умолку кричали. Кто плавать не умел, купались недалеко от берега, визжали, брызгались, остальные поплыли к тому берегу.

— Команда, раздевайсь! — крикнул Петька и расстегнул пояс.

— Девки, берегись! — крикнул кто-то.

Петька быстро отмахал саженками на тот берег и очутился неподалеку от девок, переплывших речку раньше. Они сидели в воде настороженно, как клухи, и, вероятно, боялись, что Петька начнет гоняться за ними, но, видя бригадира сидящим в воде спокойно, сами окликнули:

— Али боишься нас?

Им, видимо, самим хотелось поозоровать, но Петька только искоса поглядел в их сторону.

Дождавшись, когда девки отплыли на середину, Петька тоже поплыл. Он часто нырял, доставал дно, ему захватывало дыхание, а он все неистовствовал в воде. Некоторые уже оделись, когда Петька, переплыв реку, вылез на берег.

Ужин был готов. Горели костры. Искры поднимались высоко, кружились, гасли. Длинные тени сливались с тьмой. Неподалеку, возле колод, кормились лошади. Из деревни, что была по ту сторону леса, доносилась гармошка.

Ужинали быстро. Над блюдами мелькали ложки, как цепы на току. Сегодня у Петьки был такой аппетит, что даже Егорка, на что уж парень падкий до еды, и тот, отвалившись, сонными глазами посматривал на бригадира и ждал, когда же тот ударит ложкой по блюду, чтобы «брать со всем», то есть черпать с мясом.

Петька с самого начала работы в полях решил иногда вечерами проводить беседы. Он уже говорил о шестнадцатом съезде партии, о первом августа, о соревновании, о революции в Китае. Нынче также, закончив работу пораньше, собирался провести беседу, но о чем, пока не знал. Молодежь, как казалось, слушала его охотно, а, по правде, иные ждали, когда же он кончит, чтобы потом повеселиться под Авдонину гармонь.

«О чем сегодня с ними поговорить? — думал Петька, продолжая есть. — Стоп, есть о чем», — и громко забарабанил ложкой по блюду.

Первым очнулся Егорка. У него не ложка, а целый черпак. Про Егорку говорили, как в книжке про Тита:

«Егор, иди молотить». — «Брюхо болит». — «Егор, иди обедать». — «Где мой черпак?»

За непомерное пристрастие к еде Егорку выгнали из двух групп, но Петька рискнул принять его к себе. Сейчас, заметив, что Егорка черпаком захватил чуть ли не половину всей свинины, бригадир молча своей ложкой выгрузил у него почти все, оставив только кусок. И будто не Егорке, а кому-то другому сказал:

— Прожевал один — лезь за другим.

Жирная свинина по-особенному вкусна в поле. В печке такой свинины не сварить, и в избе больше двух кусков не съесть — приторно, а тут идет.

В каждый полукруг Дунька поставила по блюду пшенной каши. Каша тоже была вкусна по-полевому и отдавала немножко дымом.

Потягиваясь, расправляя затекшие от сидения ноги, первыми кончили ужинать девки. Они широко, не стесняясь, зевали, их клонило ко сну, но знали, что нынче будет веселье, и не уходили спать. Петька направился к дальнему костру, возле которого лежала огромная куча хвороста.

— Ребята, а в первую голову девки, ко мне!

— Зачем? — спросила одна, пощелкивая семечками.

— Тебе, Сонька, обязательно. Ты чем сейчас занята?

— Я слободна, — поднялась девка.

За ней направились остальные. Тех, что не шли, ребята подхватили под руки и, озоруя, тащили к Петьке.

Он уселся на высокий дубовый пень. Ребята и девки полегли на траву. Впереди Машка. Она старательно грызла семечки. У ног ее примостился Егорка и, кажется, сразу задремал. Он никогда до конца не дослушивал беседы, но, чтобы про него плохого не думали, вначале всегда ложился на виду, лишь потом незаметно отползал в темноту и там засыпал. Петька хорошо знал этот маневр Егорки.

Лузгает Машка семечки и глаз не сводит с Петьки. К ней подлегла Сонька и тоже принялась грызть, отплевывая кожуру к ногам Петьки.

Еще развели костер, и толпа молодежи была освещена с двух сторон. После беседы ребята будут прыгать через огни. Первым махнет Алешка. Он легкий в ногах, и прозвище ему «Лягавый». За ним — Симка. И вот начнется между ними спор, кто дальше прыгнул, и с головешками в руках будут отыскивать след. Петька тоже любил прыгать через костер. Хорошо и немножко страшно. Лицо опахивает жар, летят искры, и явно ощущаешь, как огонь приподнимает тебя. Прыгали через костры не только ребята, но и девки, поджав сарафаны, А сколько крику, визгу, смеху! Лишь Егорка никак не решался на это дело.

— Ребята, — проговорил Петька, глядя на носок своего сапога, — и вы, девки, о чем нам сегодня потолковать?

— О чем хочешь, — отозвалась Сонька и нарочно плюнула кожурой подсолнуха Петьке на голенище.

— Ребята, — повысил голос, — слушайте. Работаем мы, как говорят, неплохо и даже можем похвалиться. Силы у нас хватит не только от зари до зари, а, пожалуй, чуть побольше. Я уверен, наш колхоз выйдет по соревнованию на первое место, а мы, молодежная бригада, будем на самой макушке, и районное знамя вручат нам. Но не об этом я хочу сказать.

Приподнялся, кого-то поискал глазами, потом окликнул:

— Дядя Василий, ты тут?

— Вот с Егором стоим, — ответил Законник.

— Скажи нам, что бывает, если при единоличном хозяйстве мужик у мужика снопы украдет?

— Суд, — быстро ответил Законник.

— А если единоличник украдет из колхоза телегу снопов?

— Тоже суд.

— Хорошо. А вот если сам колхозник украдет, и даже не украдет, а просто возьмет себе что-нибудь из колхозного имущества, — как повернуть дело?

— Не знаю, — откровенно сознался Василий.

— Об этом и разговор. Вот глядите, передо мной лежат две девки. Хорошие девки, колхозные, и грызут подсолнухи, тоже колхозные и тоже хорошие.

— Уж и погрызть нельзя, — заметила Сонька.

И еще пример. В нашей бригаде много таких, которые работают хорошо, но как они относятся к колхозному имуществу? Вот вам… Товарищи, — вдруг перебил сам себя Петька, посмотрев на Машку, — что это такое? Я речь начал, а она уже дрыхнет? Оттащите ее в кусты.

Машка действительно, как грызла подсолнухи, так, уткнувшись носом в решето, и уснула. Два парня подошли к ней, один взял за ноги, другой — в обхват и попробовали было поднять. Но она девка тучная, к тому же сытно поужинала, попробуй подними ее!

— Ай! — вскрикнула Машка.

Дружный хохот раздался над ней. Но девка не сконфузилась. Посмотрев на Петьку, зевнула и проговорила:

— А ведь это я нарочно.

— Если еще уснешь — под кофту уголь положим.

— А кофта сгорит, кто купит? — осведомилась Машка.

— Видать, тебя и огнем не проймешь, — тихо пробормотал Петька и снова принялся за беседу.

— Я говорю, мало хорошо работать, нужно иметь любовь к колхозному добру. А мы к нему по-казенному относимся. Вот вам кузнец Илья. Он каждую железку бережет, он знает, на что эта железка пригодится, а мы — раз все общее, вали, ломай! Пустяковое дело вот, сорвали девки по решету подсолнуха, подумаешь, убыток какой! А прикиньте-ка! Девок у нас шестнадцать, парней тринадцать, два мужика. Что, если каждый день за молотьбу мы будем крутить голову подсолнухам? Тридцать человек в день по решету, по крупному, конечно, тридцать решет долой. Мы в две недели угрохаем гектар. Это мы, а кроме нас не найдутся? Село вон какое большое. Кто от этого разгрома пострадает? Мы сами. Кроме того, не забудьте, подсолнухи охранять нам доверили, а выходит, пустили козлов в огород! Я предлагаю: с того, кто сломает решето, вычесть полтрудодня, если второй раз сломает, исключить из бригады, а дело передать в правление. Согласны?

— Давай, — ответили ребята.

— А вы, девки?

— Чего их спрашивать! Это суслики.

Далеко отбросив пустое решето, Машка вздохнула:

— Упрекать чем вздумали, зернышком.

— Теперь дальше, — продолжал Петька. — Не знаю, от природы бывают дураки или по желанию? Степка тут?

— Вот я, — отозвался голос позади Петьки.

— Объясни бригаде, почему ты, как возчик, то и дело опрокидываешь телеги со снопами? И скажи, за чей счет списать зерно, которым ты усеял непаханную землю?