— Здравствуйте, колхозники, — кивнул он и помчался дальше.
Ребятишки бросились догонять. Вслед за ними, высунув языки, опрометью понеслись две собачонки.
— Вот и сам председатель рика пожаловал.
— Не знаю, по какому делу, — проговорил Сотин.
— Хлеб качать, — ехидно ответил Митенька и повернул к себе: Сотин пошел в совет.
Шел он тяжелой походкой, грузный, приземистый, с густой поседевшей бородой, а в ушах злобно и надсадно, звучало: «качать».
«Вот его и спрошу, — решил Сотин, — пусть разъяснит».
Вязалов, окончив говорить, обвел глазами членов комиссии содействия. Их было человек тридцать, они собрались со всех обществ и деревень сельсовета.
— Всем ясно, кто тормозит хлебозаготовки?
— Всем.
«Все-ем», — передразнил их Алексей. — После начнете: этого не поняли, в этом не разобрались. Чиклюевский исполнитель, тебя какой вопрос мучает?
Исполнитель, серьезный, широколицый, затянулся махоркой и встал. Бросив цигарку под ноги, спросил:
— С крепкозажиточными как поступать?
— Твердое задание, — ответил Вязалов.
— К замку дотрагиваться?
— Акт сначала составить.
Исполнитель из деревни Новинки не стал дожидаться, когда посмотрит. на него Алексей. Устремив глаза в окно, он, раскачиваясь, начал:
— Вот о чем спрошу районную власть… Не от себя, а граждане доняли…
— Говори, — перебил Вязалов.
— Задают граждане вопрос, за что хлеб идет.
— То есть?
— Хлеб за что вывозим?
Почти все одновременно и тревожно оглянулись на исполнителя. Этот вопрос волновал их всех, и каждому хотелось задать его, да боялись, что обзовут хвостистами или кулацкими подпевалами. Вязалов никак не обозвал новинского исполнителя и ответил точно:
— Край получает товаров на двадцать пять миллионов. Товар будет отпускаться на сорок процентов общей суммы сданного хлеба. Сколько на Новинку задание?
— Десять тысяч пудов.
— Сдадите, получите товару на четыре тысячи.
— А деньги?
— Если в деньгах затруднение, с этим считаться надо.
Ответ Вязалова не всех успокоил. О товарах и деньгах хотелось поговорить побольше и не с кем-нибудь, а с председателем рика.
Исполнитель деревни Пунцовки, молодой парень, поднял руку.
— Говори.
— Товарищи, — встал парень и длительным взглядом обвел собрание, — председатель рика говорил, что в нашей деревне кулацкое засилье. Это неправильно. Мы бы выполнили хлебозаготовки давно, если бы в кооперации был товар. И никаких комиссий не надо. За товар мужик сам повезет, лишь успевай принимать. Председатель рика обмолвился, будто я качнулся вправо. Поясню. Вдумайтесь, какое положение нашего брата. Сделаешь нажим на середняка — левый загиб, не нажмешь — правый уклон. Скажешь: трудновато — оппортунизм на практике. Как быть?
Вязалов внимательно слушал сухощавого парня, и когда тот окончил, сразу взметнулись три руки.
— Мне слово.
— Мне, товарищ Вязалов.
А чиклюевский, не дожидаясь разрешения, крикнул:
— Товарищи, это собрание комитета содействия или заседание кулацкого лагеря?
Стукнул кулаком по парте:
— Да это же как есть классовое выступление. Ихняя деревня богаче нашей в три раза. Товарищи, да ведь у этой деревни под боком житья нет. Поедут туда наши колхозники с одним духом, приедут — подступить невозможно. Эта деревня — позор для нашего сельсовета. Кто меньше выполнил хлебозаготовки? Кто разбазаривает скотину, возит хлеб в город? Кто дает зажиточным справки о бедности? Товарищ Столяров, ты не доглядел за этой деревней. Я предлагаю взять ее на буксир, а исполнителя сменить.
Афонька, знавший парня, крикнул:
— Это дядя его настроил, Карягин Митенька.
Чиклюевский не успокаивался. Он так волновался и кричал, что взбудоражил все собрание. Даже новинский, который о товарах спрашивал, и тот кричал:
— Послать в Пунцовку бригаду хлеб выкачивать у кулаков!
Едва успокоив собрание, Вязалов, волнуясь, начал:
— Ваше возмущение понятно. Выступление исполнителя получило хороший отпор. Если новинский спрашивал о товарах и деньгах, ничего плохого не было, но пунцовский стоит явно на кулацкой линии. Это видно и по хлебозаготовкам. Верно, сельсовет мало занимался этой деревней. Ее надо взять на буксир. Об исполнителе поговорим потом. Есть еще кто из Пунцовки?
— Есть, — поднялся второй парень.
На него заранее посмотрели как на кулацкого прихвостня, и он, почувствовав это, смутился и быстро сел.
— Что скажешь? — спросил Вязалов.
— Парень молчал.
— Ты согласен с вашим исполнителем?
Припертый к стене, парень выкрикнул:
— Прошу меня отсюда уволить!
— Почему?
— Понять должны.
Последние слова произнес полушепотом. Опытный в таких делах Вязалов догадался, что дело тут не так просто. Постучав карандашом и прищурившись, он приказал:
— Пунцовский исполнитель, покинь собрание.
Исполнитель встал, обвел выпуклыми глазами собрание и заявил:
— Я раскаиваюсь в своих словах.
— Иди, иди, не задерживай. Завтра явись в сельсовет.
Парень направился к выходу. Как только он закрыл за собой дверь, встал второй представитель.
— Теперь, — начал он, — могу сказать. Хлеба у нас в деревне до черта. Твердое задание до двора не доведено. Вы обвиняли сельсовет — мер он не принимает. Это несправедливо. Нашу деревню присоединили к сельсовету только два месяца тому назад. У нас был свой сельсовет, и с таким вот председателем, которого отсюда выгнали. Сам я бывший пастух. Членом сельсовета не был. Надо мной смеялись. А как избрали в комиссию, семье прохода не дают. Мальчишке голову проломили. А за что? Ничего еще не сделал, а только на собрании выступил да чуть кулаков и зажиточных щипнул. А если хлеб буду выкачивать, мне в первую ночь либо голову снесут, либо избу подожгут. Поэтому и прошу ослобонить меня от работы.
— Да ты что же! — удивился Алексей. — Начал за здравье, кончил за упокой?
— Один я, товарищ Столяров.
— Одного не оставим. Тебе как раз и надо работать.
— А сейчас приступим к списку.
Просмотр списков единоличников — работа с первого взгляда однообразная. Зачитывают фамилии домохозяина, смотрят, сколько у него посева ржи, какая урожайность по замолоту, сколько семьи, скотины, и затем уже высчитывают количество излишков хлеба, — сколько он должен сдать государству.
До полуночи сидели над списками.
Когда кончили, председатель рика установил пятидневный срок для организации первого смешанного обоза по хлебозаготовкам и обещался к тому времени приехать.
Ночевал у Алексея. Несмотря на усталость, они еще долго говорили. Лишь к утру уснули, да и то ненадолго. Разбудил их Сотин.
Полеводу, встревоженному разговором с Митенькой, не спалось. Ему неудобно было беспокоить Вязалова, но не вытерпел и пошел. Сначала долго сидел у них в избе, разговаривал с Дарьей, а когда она затопила печь, вышел на улицу. Постоял возле мазанки, прислушиваясь к мерному всхрапыванию не то Алексея, не то Вязалова, затем осторожно постучал. Отпер ему Алексей.
— Ты что, Ефим, так рано?
— К товарищу Вязалову, — смущенно произнес он.
— Тебе очень его нужно?
Сотни замялся. Он хотел было уже отойти, — но Вязалов проснулся.
— Полевод?
— Это я. Извините, побеспокоил вас.
— Мы сейчас встанем.
Сотин отошел от двери.
Тишина. Улицы пустынны. Изредка прошагает чья-либо корова да старательная баба загремит ведром у колодца. Но спят еще люди. Спят в мазанках, сенях, избах, амбарах. Спят на улицах, в навесах. Спят и лошади в конюшнях, и конюхи спят, и недвижно стоят возле церкви телеги, плуги, бороны, жнейки и тоже будто спят.
Заря чуть занимается. Кое-где петухи поют, собаки сонно брешут. И длится эта тишина только до первого удара пастушьей плети. Тогда мгновенно просыпаются бабы. Мужики могут еще спать, но бабам спать нельзя. Каждое утро изо дня в день, из года в год, иногда с самого замужества и до гроба приходится бабе вставать раньше всех и хвататься сразу за все дела: корову доить, печь топить, пищу готовить. Мужик еще потягивается, зевает, а жена или мать, продрав глаза, не умывшись, хватает ведро и бежит во двор. Торопливо доит корову и чутко прислушивается — далеко ли стадо. Если опоздала и стадо прогнали, то, поставив ведро с молоком в избу, гонит корову, бьет ее чем попало и старается догнать стадо. Вернется, наскоро процедит молоко, сбегает на колодец за водой и тогда уже, открыв трубу, затапливает печь. Хорошо, если есть дрова, хуже, когда солома или кизяк. Солому не поспеваешь бросать, быстро полыхает, а кизяки, — пока их разожжешь, дымом глаза выест. Затопила, надо картошку чистить, пшено мыть, в печь ставить. Одновременно готовит баба и завтрак и обед и рассчитывает, чтобы осталось на ужин.