— Медведь, конечно, останется на борту, — сказал Дроздов. — Кличку, во-первых, дать надо… и ответственного, что ли, назначить.
— Я буду ходить за ним, товарищ капитан-лейтенант, — сказал Черных. — Мне это дело знакомо.
— В зверинце, что ли, работал? — спросил Плехоткин.
— Сибиряк я. Понял?
— Значит, Черных, — сказал Дроздов, — за все грехи буду спрашивать с тебя. Пусть живет у нас пока… Потом подумаем, что с ним делать. Пионерам отдадим… Только есть одна просьба, товарищи: с боцманом по этому вопросу прошу поосторожнее. Не обижайте старика. Ясно?
Пират — вот как назвали медвежонка. Название ему придумал, сам того не желая, боцман. Перед этим предлагалась масса вариантов: Михаил, Компас, Шнурок, Океан и даже Семен. «Семен» понравилось всем. Но вдруг кто-то сообразил, что Куликова тоже зовут Семен, и во избежание каких-либо намеков и неясностей решили кличку Семен отставить. Так вот медвежонок томился без имени.
Но на второй день в кубрик, где свободным от вахты показывали кино, пришел боцман. Он подозрительно посмотрел по углам — медвежонка не было.
— А где этот самый… пират? — спросил он.
В кубрике все замолчали.
— А что? — сказал Плехоткин. — Пират! А?
Киномеханик, он же радист, только что собравшийся выключать свет, вдруг крикнул:
— Конечно, Пират! Мы ему такую тельняшку сошьем!
В кубрике поднялся гвалт. Черных выволок медвежонка к свету и громко сказал:
— Внимание! Сегодня мы принимаем в наш комсомольско-молодежный экипаж пограничного корабля нового матроса! Звать его с этой минуты Пират! Поскольку это имя предложено и утверждено начальством… — Все посмотрели на боцмана — тот неопределенно ухмыльнулся, — …так тому и быть! Я думаю, что коллектив поддержит! С этой минуты ты — Пират! Ни на какие Шарики, Океаны и Мишки ты не должен откликаться! Понял? Ну — рявкни!
Пират не рявкал. Он озирался по сторонам, смотрел на ребят, поворачивал все время голову к киноаппарату — оттуда пахло пленкой.
— Ну ладно, — сказал Черных, — рявкать мы его научим. Я думаю, куда бы его зачислить. Может быть, на кухню — посуду мыть? Только мне кажется, что он там будет злоупотреблять служебным положением. В машину его, конечно, тоже нельзя — выпивать он будет в машине.
— Чего там выпивать?! — возмутился дизелист Сомов.
— Машинное масло! — сказал Черных. — В штурманский пост — делать ему там тоже нечего. К радистам — все клеммы у них позамыкает…
— К нам давай его — в орудийный расчет. Снаряды пусть подносит! У него на это силенок хватит!
— Нет, товарищи, я думаю, что орудийный расчет — место непостоянное, а нам надо его на постоянную работу определить — к вахтенным.
— Холодно там у вас, — сказал Плехоткин.
— Зато работа медвежья! — засмеялся Черных.
Так Пират стал вахтенным матросом.
Он очень скоро понял, что его зовут Пиратом, что его хозяин — Черных. Он скоро привык к кораблю. На носу обычно пахло мокрым железом, на корме — орудийной смазкой и влажными канатами, в штурманском посту — сигаретами Куликова, в радиорубке — электролитом, из люков машины — горячим маслом, из камбуза — корейкой и чаем. А на мостике, где он бывал чаще всего, пахло морем. Это было знакомо Пирату. Только там — в детстве — к нему всегда примешивался запах гнилых бревен, птичьего помета, плавника, выброшенной на берег рыбы — словом, всего того, что лежит, живет, умирает и рождается на скалистом побережье северного моря.
Боялся Пират качки и боцмана. Ну, о качке — особый разговор. А вот боцман… Однажды, когда Пират нашкодил в неположенном месте, боцман застал его чуть ли не на месте преступления. Поднялся крик.
Прибежал Черных.
— Полюбуйся! — сказал боцман.
— Понятно, — грустно сказал Черных и убежал за тряпкой и лопатой.
Когда он вернулся, боцман уже кончал длинную речь, обращенную к Пирату.
— …а чтобы больше неповадно было, надо учить тебя. — Боцман приподнял Пирата за загривок и два раза стукнул его по морде большой твердой ладонью.
Пират зарычал и попятился.
— Зря вы так, — сказал Черных. — Он же маленький… как дитя.
Пират сидел в ногах у Черныха, злой, обиженный, ощетинившийся. От ботинок боцмана пахло гуталином.
В это время открылась дверь и просунулась голова Плехоткина.
— Эй! — крикнул он. — Вахтенные Черных и Пират — на прием пищи!
Никто не обернулся.
— Что здесь происходит? — спросил Плехоткин.
— Ничего не происходит, — мрачно сказал боцман.
Он неловко кашлянул и с тяжелым сердцем вышел.
— Что случилось? — еще раз спросил Плехоткин.
— Ничего, — твердо сказал Черных. — Сейчас мы придем.
После этого случая Пират, как привязанный, стал ходить за хозяином. А когда в кубрике появлялся боцман, Пират, что бы он ни делал — то ли смешил народ, кувыркаясь через голову, то ли просто сидел без дела, — неизменно залезал под койку Черныха, и оттуда торчали только черная пуговица носа да два круглых колючих глаза.
Был у Пирата и другой враг — качка. От боцмана можно было спрятаться или убежать, от качки — никуда не деться. Особенно прихватила она Пирата как-то ночью, когда он вместе с Черныхом «стоял» на вахте. Вахтенный матрос Затирка, сдавая дежурство, сказал:
— Достанется тебе, Черных. Циклон идет. Может, взять Пирата вниз?
— Пусть привыкает.
— Ну, смотри.
Затирка еще раз взглянул на вечернее море, на низкие тучи, прижавшие к самым волнам длинную полосу желтого заката. По горизонту в нейтральных водах густо дымило судно — видно, получило предупреждение о шторме и спешило укрыться в порту.
— Достанется тебе, — еще раз сокрушенно сказал Затирка и стал спускаться по трапу вниз.
Если Затирка так сказал, то и быть этому. Затирка был опытный сигнальщик…
Через десять минут на корабле задраили все двери и переборки. На мостик поднялся Дроздов.
— Кто на мостике?
— Матрос Черных!
— Матрос Черных и матрос Пират! — сказал Дроздов.
— Так точно! — улыбнулся Черных. — И матрос Пират.
— Ну, как дела, вахтенные? Надвигается?
— Надвигается! — сказал Черных.
— Спасжилет есть?
— Так точно.
— А на Пирата?
— Пират, товарищ командир, непотопляемый.
— Это верно, — сказал задумчиво Дроздов, внимательно оглядывая море.
Он взял пеленг на судно, дымившее по горизонту, и крикнул в переговорник:
— Курс сорок три! Танкер тысячи на четыре с половиной.
— Есть! — ответил переговорник голосом Куликова.
— Так ты говоришь — непотопляемый?
— Так точно, товарищ командир.
— А может, ему все же лучше вниз? А?
— Пусть привыкает.
— Это верно, — сказал Дроздов. — Наступит ночь — смотри в оба.
— Есть смотреть!
Дроздов ушел вниз. Тучи уже так прижали полосу заката, что его можно было, как письмо, просунуть под дверь. Стало быстро темнеть.
— Вот такие наши дела, Пират, — сказал Черных и вытащил из футляра бинокль.
Ночь обещала быть тревожной…
Пират тоже чувствовал, что приближается что-то нехорошее. Палуба мостика поплыла из-под ног. Пирату стало тоскливо…
Он вздохнул и положил голову на сапог Черныха.
— Плохо, да? — спросил Черных. — А ты привыкай, привыкай.
Засвистел переговорник.
— Кто на мостике?
— Матрос Черных.
— Это я, Плехоткин. Что там у тебя?
— Два судна тут что-то толкутся около наших вод. По пеленгу сорок семь и сто девяносто. Смотри.
— Хорошо. Пират с тобой?
— Здесь.
— Ну, как?
— Худо. Но, я думаю, пусть привыкает.
— Смотри, чтоб за борт не смыло. Тут такая метеосводка пришла — ахнешь.
— Не смоет, — сказал Черных.
Через минуту позвонили из машины.
— Пират с тобой?
— А где ж ему быть?
— Смотри там за ним.
— Все будет в порядке. Заботятся все о тебе, — сказал Черных Пирату. — Волнуются, как бы с тобой чего не стряслось. А ты нос повесил.
Пират поднял голову и грустно поглядел на Черныха. Корабль изрядно качало. По палубе уже гуляла волна. До мостика долетали брызги. Море начинало грохотать…