— И то, и другое, – сказала она и ткнула пальцем в открытую страницу атласа. – Я хочу ехать по шоссе N20. Не хочу проезжать большие города. А желательно вообще никаких городов. Я, видите ли, не привыкла, что руль слева.

Я удивилась. Мне показалось, с машиной она управляется мастерски. Она вела с небрежной, даже немного вызывающей сноровкой. Именно это меня в ней поразило больше всего – ее уверенность. Меня‑то как раз устраивало, что мы не поедем через большие города: я бы с превеликим удовольствием двигалась по самым плохим, удаленным от больших трасс дорогам. Я снова расслабилась. На солнце меня разморило, но я все внимание старалась сконцентрировать на карте – хотела произвести хорошее впечатление. Спустя несколько часов мы остановились перекусить в небольшом городке. Она припарковала машину в тени деревьев, напротив церкви, и мы перешли через площадь к «Кафе де Спор».

— У меня денег нет, – пробормотала я, отвернувшись так, чтобы не услышала девушка–официантка.

Крис заказывала кофе и круассаны.

— Что, совсем нет? Вообще?

— Есть, но чуть–чуть.

— Поесть‑то все равно надо, – сказала она неодобрительно. Шея у нее была в грязных разводах и едва заметных морщинках. Пожалуй, я снова поспешила, сделав вывод о ее возрасте. Ей, наверное, как минимум тридцать.

В кафе было полно народу. В конце бара рядом с музыкальным автоматом молодой человек заключал пари, что‑то связанное с бегами. Мы сели за переполненный стол. Мужчина рядом со мной читал газету. Я чуть шею не сломала, пытаясь прочесть заголовки. Когда принесли круассан, я машинально проглотила его, даже не почувствовав вкуса.

— Хочешь еще? – спросила Крис. Она сделала знак девушке–официантке. Ее французский звучал легко и непринужденно, как родной.

— Ты говоришь по–французски свободно? – спросила я.

Эта мысль, кажется, ее удивила.

— Господи, нет, конечно. Я говорю отвратительно. А ты?

Я покачала головой.

— Ешь, – сказала она, когда принесли второй круассан. – Я угощаю.

Мужчина рядом со мной допил кофе и полез в карман за деньгами. Я мысленно попросила его оставить газету. Закрыла глаза и попросила. Несколько молодых людей за соседним столиком обернулись. Они смотрели на меня и перешептывались. Не знаю почему – то ли их заинтересовало, что я говорю по–английски, то ли они узнали меня по фотографии, а может, и то, и другое. Я притворилась, что пью, чтобы они не разглядели моего лица. Мужчина рядом со мной встал. «Оставь», – велела я ему. И на случай, если это не сработает, добавила: «Laissez‑le»[25].

Он с кем‑то попрощался. Скатал газету в трубочку. Человек, который только что вошел в бар и встал у стойки, обернулся.

– Ah, за va?[26] – сказал он, и лицо его прояснилось. Мой сосед бросил газету на стул и вышел из‑за стола, подавая знакомому руку для пожатия. Дождавшись, когда оба отвернутся, я потянула газету к себе на колени.

Крис наблюдала за моими манипуляциями. Кажется, ее это забавляло.

— Мы могли бы просто купить газету, – сказала она.

— Обычно я такого не делаю, – сказала я, чувствуя, как лицо заливает краска.

Она захохотала. Молодые люди снова обернулись, подозрительно меня разглядывая. Я смотрела в газету у себя на коленях.

— Извини, – сказала я. – Мне нужно в туалет. Туалет был из тех, где приходится приседать над дыркой. Пахло отвратительно. Я лихорадочно листала газету, руки дрожали. Приходилось напрягать зрение, чтобы что‑то разглядеть: от страха все плыло перед глазами. В газете ничего не было. Ни фотографии, ни статьи, насколько я поняла, ни единой строчки типа «Англичанка пропала в Париже». Ну что ж, так и должно быть, сказала я себе, перелистывая страницы еще раз, чтобы убедиться окончательно. Конечно, именно так. Еще слишком рано. Заметка появится только завтра.

Когда я вернулась, Крис оплачивала счет. В ожидании я прислонилась к стене у музыкального автомата, даже в сон потянуло, такой камень с души свалился. Пока что я в безопасности. И буду в безопасности еще целый день.

Мы снова ехали мимо ровных пшеничных полей. Вдоль дороги рос мак.

— Я раньше думала, что мак появляется там, где пролилась кровь, – сказала я.

— Кровь! – удивилась она. – Да нет, просто он вырастает на земле, которую побеспокоили. Неважно чем. Даже если просто распахали.

Ее слова настолько меня поразили – совершенно другим, свободным взглядом на мир, – что я улыбнулась.

— Спасибо, – сказала я ей. И торопливо добавила: – За завтрак. И за то, что подбросили. Огромное вам спасибо.

Она небрежно улыбнулась, как будто я сморозила глупость. И ведь действительно сморозила.

— Мне все равно нужен кто‑нибудь, кто разбирается в автомобильных картах, – сказала она.

— Да, но обычно я не занимаюсь такими вещами. Не ловлю попутки на дорогах.

— Это я уже поняла, – откликнулась она.

На протяжении нескольких миль мы перебрасывались исключительно фразами типа: «На следующей развилке левее» или «На перекрестке – прямо». Я не могла понять, успокаивает меня ее молчание или нервирует. Я видела, что она из разряда тех компетентных людей, которые знают о жизни все: как обогнать грузовик, как заказать завтрак во французском кафе, разбираются даже в особенностях полевых цветов. Я же не могла придумать ничего интересного. То и дело бросала на нее быстрый взгляд. В профиль лицо у нее было резко очерченным, как будто его вырезали с помощью бритвы. Вот как я всегда хотела бы выглядеть. Небольшого роста, со светлыми кудряшками и кожей, плотно обтягивающей красивые скулы и подбородок. Я хотела бы носить потертые джинсы и джинсовую куртку и даже с грязноватой шеей уметь убедить окружающих, что ты – само совершенство.

— Возможно ли, – сказала она после долгого молчания, – перебраться через Луару, не заезжая в крупные города?

Теперь понятно, что подобрала она меня не ради удовольствия поболтать с кем‑то в пути, а в качестве штурмана; а поскольку я очень хотела ей понравиться, то подошла к этому вопросу весьма серьезно. Я вычислила, как нам переправиться через реку и снова выбраться на равнинный простор, минуя центральные трассы. Ландшафт изменился. Через несколько миль к югу от реки мы проехали мимо небольшого частного замка, почти полностью утонувшего в зелени деревьев. Только промелькнул в просвете фасад: белый камень, сказочные башенки с серебристыми верхушками.

— Надо же, – я изумленно вытягивала шею и в результате потеряла место на карте. – Налево, – сказала я, имея в виду «направо», и дорога уперлась в мощеный двор какой‑то фермы. Я ужасно смутилась, ожидала, что Крис рассердится, но она только пожала плечами, подумаешь, мол, с кем не бывает. Она ловко выехала со двора, подавая назад, а я из‑за этой оплошности вспомнила о Тони.

— Все дело в том, – сказала я, – все дело в том, что я только что бросила мужа.

Я услышала, как говорю это вслух, и все у меня внутри оборвалось.

— А я и чувствую, что‑то здесь не так, – сказала она. Ну, разумеется, она чувствовала. Такие, как я, не бродят без багажа в шесть утра по заводским трущобам Парижа и не ловят попутку. – У тебя в Тулузе сестра, – добавила она. – Ты думаешь с ней остаться или вернешься в Англию?

— Пока не знаю, – сказала я. – У нее своих проблем хватает. – (И главная проблема в том, что ее не существует.) – У нее трое детей, – добавила я, желая окончательно добить Крис. – Две девочки и мальчик.

— В Тулузе хорошо, – сказала Крис, и мы снова погрузились в молчание и молчали до тех пор, пока локомотив моих мыслей не унесся далеко вперед. И тогда Крис произнесла: – Везучая ты. Я всегда хотела иметь сестру.

— Я тоже всегда хотела, – бездумно отозвалась я.

Она повернула голову и уставилась на меня.

— Так у тебя же есть.

— Нет, я имела в виду еще одну, – сказала я. – Я всегда хотела, чтобы нас было трое.

Это была правда. Когда‑то, давным–давно, жили–были три сестры. Младшая была добрая, отзывчивая и послушная, работала не покладая рук, и ножка у нее была маленькая–премаленькая, и, в конце концов, как это всегда бывает, она вышла замуж за принца, и жили они счастливо до конца своих дней в замке с башенками, похожими на солонки. Обожаю эту историю. С детства обожаю.