Значит, не за мной. Пока что. Но наступит и мой черед. В конце концов, они придут. Это неизбежно. Невозможно надолго спрятаться в незнакомой стране, не имея ни денег, ни друзей, ни по меньшей мере нормального разговорного языка. К тому же в утренних газетах наверняка появится моя фотография. Интересно какая? Но Тони не из тех людей, кто хранит снимок своей жены в бумажнике, значит это будет фотография с паспорта. Я ее ненавидела. Каждый раз, как в будке вспыхивал свет, я мигала. В результате на фото я сильно смахивала на труп, прислоненный к плиссированной оранжевой занавеске. Даже Тони соглашался, что снимки неудачные, а ему обычно нравилось, как я получаюсь. Я же все свои фотографии ненавижу.

— И это – я? – спрашиваю, отшатнувшись. – Неужели я такая?

Больше всего меня смущает, что я не вижу в них никакого сходства с оригиналом. Хотя, наверное, какое‑то сходство есть, ибо Тони меня неизменно узнаёт.

— Вот здесь недурно получилось, – говорит он, а я вглядываюсь, тщетно пытаясь найти хоть одну черточку, которую могла бы признать неоспоримо своей. И не чувствую ни малейшей связи с изображением человека, которого он узнал с такой легкостью.

— Но я же не такая, правда? – говорю я, а он принимает это за кокетство.

Посетители ушли, забрав с собой Этьена. Я слышала, как они миновали мою дверь и спустились по лестнице. На улице взревел мотор. Комната погрузилась в серый полумрак, будто наполнилась серым туманом. Я умыла лицо холодной водой. В засиженном мухами зеркале все казалось серым: мое лицо, глаза, стены. Я расправила на кровати покрывало и с туфлями в руке, чтобы не шуметь, спустилась в бар. Около кофеварки оставила банкноту в сто франков под ключами от своей комнаты и вышла на улицу. Плана у меня не было, поэтому я снова побрела куда глаза глядят.

Сначала я решила, что держаться больших улиц опасно. Сейчас, думаю, найду, где перейти на другую сторону, и буду пробираться переулками. Я вела себя как преступник в бегах, отворачивая лицо, когда проезжала машина, как будто не имела права здесь находиться. Но потом у меня возникла сумасбродная идея – поймать попутку. Это было нечто такое, чего я никогда раньше не делала. Я присела на парапет, украдкой поглядывая на дорогу и гадая, решусь я воспользоваться таким шансом или нет. В этот час шоссе было почти пустым. Солнце тронуло окна на противоположной стороне, и мне показалось, что здание объято пламенем. День будет чудный. Интересно, проснулся ли Тони, удалось ли ему поспать, или он провел ночь в полиции? Но думать о Тони было слишком больно: я понимала, как ему сейчас скверно. Внезапно меня охватило отчаянное желание оказаться в отеле, сидеть рядом с ним, пить кофе с круассанами, но я решительно отогнала от себя эту мысль, а заодно и все прочие.

— Я больна, – напомнила я себе, переходя дорогу. – Очень больна.

Одна за другой проехали несколько машин. Я выставила руку, изобразив неопределенный жест, чтобы в случае, если кто‑то остановится, в последний момент я могла передумать и притвориться, что просто кому‑то помахала. Никто не остановился. Впереди увидела огромный рекламный щит. Я прикрыла глаза от солнца и попыталась разглядеть, что там написано. Тулуза, прочла я. Рядом со мной притормозила машина, французская машина, в которой сидел только водитель. Меня охватила паника.

— Нет, – сказала я, когда водитель потянулся и открыл дверь. Я сразу забыла весь свой французский. – Нет, прошу прощения. Это ошибка.

— Вы англичанка? – За рулем сидела девушка с короткими светлыми кудряшками, одетая в джинсы и джинсовую куртку. – Куда путь держите? – спросила она.

И в самом деле, куда?

— В Тулузу, – сказала я. Первое географическое название, пришедшее на ум.

— Могу подбросить вас до Фижака, – сказала она, – если вас это устроит.

Тот факт, что водитель – женщина, успокоил меня, даже обрадовал. А поскольку она англичанка, то, скорее всего, не читает французских газет. Похоже, мне повезло, а может, так и было задумано, может, это еще одно звено в череде важных и удивительных совпадений.

— Спасибо, – сказала я и села с ней рядом. Не снимая руки с рычага коробки передач, она смотрела, как я влезаю в машину. Я подумала: наверное, она уже жалеет, что поддалась внезапному порыву. Я чувствовала, как она мысленно спрашивает себя, все ли со мной в порядке и не окажусь ли я опасным попутчиком. Я улыбнулась ей.

— В Тулузу, значит, – сказала она, отпуская сцепление.

— Да, – сказала я. – С сестрой повидаться. – Я подумала, что «сестра» должна ее успокоить. Как и меня. Я всегда мечтала о сестре. И мне часто казалось, что она у меня есть. В детстве она занимала достойное место среди моих фантазий. Я даже рассказывала о ней, но знакомые или смеялись, или недоумевали, и я перестала делиться своими «воспоминаниями». Иногда я слышала, как говорю малознакомым людям: «Неужели? Моя сестра согласилась бы с вами». Или: «Забавно, моей сестре это тоже нравится». Но это не имело отношения к той сестре, которая поселилась в моих мечтах. Скорее, мне просто нужно было кем‑то замещать себя в трудных ситуациях. Если я не знала, какого от меня ждут ответа, я предварительно толкала в воду воображаемую сестру – посмотреть, утонет или выплывет. На самом деле больше всего я хотела бы иметь сразу двух сестер. Я хотела быть третьей, младшей, той, которая всегда делает правильный выбор и которой в результате достаются все улыбки фортуны.

Кудрявая блондинка кивнула и вывела машину на дорогу.

Я откинулась на сиденье и позволила себя везти. Мы проезжали индустриальные районы – многоквартирные дома, типовые супермаркеты – Интермарше, Леклерк, Магазэн Бют.

— Вы картой умеете пользоваться? – спросила она. – Я хочу сойти с этого шоссе, как только мы выберемся за пределы Парижа.

На заднем сиденье валялся атлас–гид Мишлен.

— Через какой город вы хотите ехать? – спросила я.

— Через Орлеан.

Я нашла на карте Орлеан и поискала Фижак. Я надеялась, что до него многие мили пути, целая вечность, и я смогу пребывать в безопасности еще очень и очень долго.

— А сколько по времени до Фижака? – спросила я.

— Зависит от обстоятельств, – ответила девушка. – А вы спешите?

Она сосредоточилась, обгоняя грузовик. Вела она на большой скорости, слишком близко от машин, которые обходила, но меня это не беспокоило. Мы с ревом пронеслись мимо грузовика. Впереди дорога была свободна, открывался вид на загородные поля и пастбища.

— Нет, не спешу, – ответила я.

— Меня зовут Крис, – сказала она, когда мы свернули с основной дороги на шоссе потише. – Крис Масбу.

— Масбу? Что это за фамилия? Французская?

Она кивнула. Она была старше, чем мне сначала показалось. Сперва я подумала, что ей лет девятнадцать–двадцать, но теперь заметила, что волосы у нее крашеные, лицо изможденное, а вид немного помятый. Кожа сухая, туго натянутая.

— Отец был французом, – сказала она. – Я – нет.

— А меня зовут Марина, – промямлила я в свою очередь. Конечно, никто меня так не называл. Это имя пришло из моих детских фантазий. – «Джеймс», – добавила я. – Марина Джеймс. – «Джеймс» я тоже выдумала. Псевдоним казался мне ясным, определенным и в то же время ничего не значащим. С ним ничего не связано. У меня, конечно, было нормальное имя. Но оно никогда не было мне по–настоящему впору. «Марина Джеймс», – представлялась я незнакомым людям в поездах, зная, что никогда их больше не увижу. Это не

слишком хорошо удавалось. На меня смотрели с недоверием. Была у меня и фамилия. Если, конечно, не считать, что это фамилия моего отца. Так что вряд ли ее можно воспринимать как нечто принадлежащее лично мне. Потом, когда папа умер и мама вышла замуж во второй раз, мне досталась фамилия отчима. А позже, когда я сама вышла замуж, – фамилия мужа, так что я никогда не думала о ней как о своей собственности.

Торопливо, пока она не успела высказать никаких комментариев по этому поводу, я спросила:

— А вы по делам или в отпуск?