Я сидела в пластиковом кресле и, вытянув перед собой ноги, разглядывала прохожих. Было ощущение первого дня отпуска, только лучше, потому что первый день отпуска всегда омрачали привычные тревоги: обязанность веселиться и беспокойство, что Тони совсем не весело. Я еще дальше вытянула ноги на тротуар и выпила стакан пива. Я чувствовала, что Крис непременно заказала бы пиво.

Потом мы отправились в обувной магазин, где мною внезапно овладело безрассудство. Я примеряла одну пару за другой: сандалии, выходные туфли–лодочки, туфли без каблуков – все подряд. Пол вокруг меня был уставлен обувью. В конце концов, я купила четыре пары, включая красные туфли на высоком каблуке для Франсуазы, которая никак не могла успокоиться, повторяя, что не надо, не стоит, она никогда не осмелится их надеть, и что скажет maman, и вообще она не может принять такой дорогой подарок!

— Ой, да у меня куча денег, – выпалила я. Я уже потратила больше тысячи франков из своих восьми.

Ее благодарность была чрезмерна. Так я ей и сказала, да только хуже сделала. И мне вдруг вспомнилось, как Крис настаивала на том, чтобы оплатить счет в ресторане с той же легкой раздраженностью, с какой я теперь отмахивалась от протестов Франсуазы.

Потом мы поехали обратно. Когда мы миновали ферму с грецким орехом и навозной кучей перед задней дверью, я сказала:

— Почти дома.

Когда же мы повернули за угол и показались башенки замка на фоне скал, я испытала удовольствие, острое, как соль на языке.

К тому времени я ужасно проголодалась. На обед Франсуаза приготовила рыбу, купленную в Фижаке. Селеста сунула нос в кухню, принюхалась и сказала:

— О нет, только не рыба!

На ней было светло–зеленое платье с «бронзовым» поясом, под цвет волос. Она сидела, гоняя куски по тарелке, и ничего не съела, кроме нескольких листьев салата. Похоже, на нее напала хандра, но когда я спросила, не случилось ли чего, она удивилась и ответила, что нет, просто ей скучно.

— У тебя отменный аппетит. Мари–Кристин, – заметила tante Матильда, когда я положила себе еще картошки. Прозвучало это скорее как критика, а не комплимент.

— А я люблю поесть, – призналась я.

— Правда? Раньше за тобой такого не водилось. – Она впилась мне в лицо пристальным, ястребиным взглядом. – В детстве тебя было не заставить. Меня всегда удивляло, с каким спокойствием к этому относится твоя мать. Но она вообще понятия не имела, как воспитывать ребенка. Я ей говорила, что надо бы проконсультироваться с врачом. Ты от всего отказывалась, мясо, овощи, сыр – ничего не ела. А теперь, смотри‑ка, ешь за двоих, а Селеста, которая была такой милой, толстенькой девчушкой, теперь ковыряется в тарелке, будто ее отравой кормят.

— Я не голодна, – мрачно сказала Селеста. – Не делай из мухи слона.

— А я голодна, – произнесла я, подцепив на вилку еще один кусок рыбного филе. – Как волк.

После обеда tante Матильда отправилась к будке у ворот с небольшой жестяной коробкой для денег. Машины уже ютились в скупой тени стен, посетители доедали свои бутерброды под зонтиками на автостоянке.

— Хочешь поглядеть замок? – спросила Франсуаза. – Тебе не будет слишком утомительно пройтись с экскурсией? По всем этим бесконечным лестницам?

По дорожке к нам приближалась шумная компания туристов. Большинство из них были в шортах. У мужчин на шеях висели фотоаппараты. Над ними витал сильный запах масла от загара.

– Mesdames, messieurs, bonjour[76], – сказала Франсуаза, проверив билеты и собрав группу вокруг себя. – Среди вас есть англичане? – спросила она.

Англичане были: две пожилые женщины, которых я немедленно окрестила про себя училками, и молодая светловолосая пара с маленьким ребенком, недавно научившимся ходить. Еще был один канадец, смуглый парнишка с рюкзаком.

— А немцы есть? – спросила Франсуаза.

— Немцев не было.

— А датчане?

Да она просто молодчина, наша Франсуаза. На удивление. В ее подходе не было никакой театральщины: тихим, ненавязчивым голосом она просила зрителей обратить внимание на ту или иную деталь, отвечала на вопросы со сдержанной учтивостью, на французском и английском, давала время оглядеться, если видела, что люди чем‑то заинтересовались, перемежала сухую информацию с историями, которые она так неловко рассказывала, краснея и беспрестанно поправляя очки, что ей инстинктивно сочувствовали, а замечая скрытую шутку, понимающе улыбались. Она поведала нам о том, что первоначально замок был построен для защиты Коса от мародерствующих англичан. Англичане из группы при этих словах засмеялись. Она сказала, что более позднее крыло появилось во времена царствования Франциска Первого. Теперь засмеялась я.

— Извините, – проговорила я, когда вся компания обернулась ко мне с непонимающим, озадаченным выражением на лицах. – Меня насмешила одна мысль.

— А–а, так вы из Англии, – сказала одна из пожилых «училок», – Эйлин, гляди‑ка, англичанка. Как мило. Вы здесь работаете, или в отпуске, или что?

— Да, – ответила я, предоставив им гадать.

Нас пригласили осмотреть образчики «style gothique»[77] и насладиться красотой сводов. Я шла в хвосте группы, больше прислушиваясь к собственным впечатлениям, чем к словам Франсуазы. Мне предстояла нелегкая работа: выдумать двадцать четыре года жизни, подтвердить свое сходство с тем ребенком, которого они когда‑то знали. Ступени винтовой лестницы, ведущей наверх, к круглым комнатам башни, где принцессы некогда пряли свою золотую пряжу и ждали своих принцев, были стерты до блеска. Гобелены обветшали и кое–где тронуты плесенью. Пыльная обивка – изъедена молью. Позолота осыпалась. Но именно так все и должно быть. Я прикасалась, вдыхала, впитывала запахи и зрительные образы.

Экскурсия заканчивалась в кухонных помещениях старинного средневекового замка. Франсуаза уже поглядывала на часы и пыталась увлечь экскурсантов в самую маленькую комнату, откуда попасть обратно во внутренний двор можно было, лишь пройдя мимо двух столов, где были разложены вещи для продажи: открытки, кувшинчики с медом, медовые соты, козий сыр, свежие яйца, баночки с confits[78].

— Ты, наверное, не захочешь снова обходить все по кругу, правда? – спросила Франсуаза, когда последних отставших членов экскурсии проводили наружу, а с другой стороны двора своей очереди ожидала следующая группа.

Да я бы и не возражала. Я была по–настоящему счастлива.

— Может, немного понежишься на солнышке, а? – предложила она. – Тебе нужно отдохнуть.

Я поступила, как мне велели. Легла на шезлонг в саду, чтобы тепло влилось через кожу, уняло боль в ногах и спине. Слишком много ступеней я одолела, находилась. Я понимала, что необходимо отдохнуть, но это быстро наскучило. Во мне бурлила энергия, не хотелось просто лежать и бездельничать. Я перевернулась на живот и принялась спасать красного жучка, который беспомощно барахтался на спине, но почему‑то не желал принять от меня помощь. Каждый раз, как я его переворачивала, он снова падал на спину. Казалось, энергия бьет у меня из пальцев, как струя шампанского. Наверное, избыток этой энергии и опрокидывал всякий раз красного жучка. Мои ноги были готовы пуститься в пляс. Пальцы выстукивали чечетку и дрожали. Я не желала лежать на солнце. Я желала действовать. Ходить. Почему бы и нет? Я ведь могу пойти, куда захочу. Я совершенно свободна. Я никогда не испытывала большей свободы. И я встала, прошла через весь дом, через холл, и попала во внутренний двор замка. Последние экскурсанты тянулись к автостоянке. Я последовала за ними. Прошла мимо будки у ворот, где под зонтом за столиком сидела tante Матильда.

— Пойду, прогуляюсь, – сказала я.

Я подумала, что она меня остановит, но она только равнодушно кивнула и сказала, что это неплохая идея, места здесь для прогулок красивые. «Только аккуратнее, не перестарайся», – добавила она.