В первый час ничего не случилось. Я услышала, как, очевидно, через заднюю дверь вернулся Джозеф, подобрал нож, что-то пробормотал и убрал его на место. Потом послышались звуки открывания и закрывания двери холодильника. Я поняла, что он подбирает себе что-нибудь освежающее. Потом, около часу ночи, стало совсем тихо.

В это время послышался далекий слабый звук. Доносился он из гостиной, откуда точно — определить было трудно. Но, мне показалось, я поняла, что он означал. Кто-то скребся, как будто мышь грызла доску. Поскольку звук продолжался почти без перерыва, я решила, что так оно и есть. Труба проходила через старые стены, а в нашем доме вряд ли было меньше мышей, чем в любом другом. Не знаю, сколько это длилось, но звук внезапно прекратился. Я сразу же напрягла слух, думая, что сейчас могут послышаться осторожные шаги. Но было совсем тихо. Кругом царила абсолютная тишина.

На следующее утро я встала пораньше, испытывая некоторое чувство стыда за свою выдумку и намереваясь убрать палочки. Ни в гостиной, ни где-либо еще на первом этаже никаких посторонних следов не было.

Однако, подавая мне поднос с завтраком, Джозеф рассказал об истинной причине звуков.

— Мадам, я думаю, что нас никто больше тревожить не будет.

— Тревожить?

— По ночам. Я обнаружил путь, по которому они входили в дом.

Он действительно его нашел. По его словам, он пошел проветривать гостиную и открыл застекленную дверь, выходящую на улицу. Выйдя наружу, увидел на ступеньках кусочки замазки. Она оказалась мягкой.

Все было устроено очень просто. Старую замазку вокруг одного из стекол аккуратно соскребли и вместо нее положили свежую. Для того, чтобы попасть в дом, нужно было только ее вынуть и при помощи, например, клейкой ленты снять стекло. На все требовалось несколько секунд.

Инспектор Гаррисон, когда осмотрел дверь, сказал, что использовали именно клейкую ленту.

Никакой тропинки в этом месте не было, ступеньки выходили прямо на газон, и следов не осталось. Но в результате этого открытия инспектор Гаррисон остался, чтобы лично проследить за установкой поперек всей двери тяжелого железного засова, а потом еще проверил все остальные двери и окна. Но он не был полностью удовлетворен.

— Щеколду на этой двери, — заявил он, — все равно рукой не достанешь. Можно допустить, что Джозеф один раз и запер ее небрежно и именно в эту ночь кто-то попытался проникнуть в дом. Но два раза, пять раз! Я просто не верю.

— Но он мог ее чем-нибудь подтолкнуть. То есть тот, кто хотел влезть в дом.

— Может, и мог, — пробурчал инспектор.

Сразу после этого я решила рассказать Кэтрин все, что знаю. Раньше я этого не делала, чтобы не причинять ей лишних огорчений, а также потому, что не думала, что она будет молчать.

Она внимательно выслушала мой рассказ о нашем с Джуди визите в дом Флоренс Гюнтер и о том, что мы там нашли. Я также показала ей записи Сары за одиннадцатое августа.

— Ты сказала об этом Годфри Лоуеллу?

— Пока нет. Я пыталась сначала найти недостающие листы.

Она позвонила слуге и потребовала машину.

— Это просто непростительно, Элизабет! — заявила она. — Молчать о таком! От этого, может быть, зависит жизнь Джима.

— Не понимаю только, как это поможет Джиму.

— Не понимаешь? Не понимаешь, что было в этом дневнике? Там было записано, что Говард не подписывал никакого завещания. Или что ему в это время дали наркотики. Либо то, либо это.

Она даже не стала ждать Элизу. Нервно вытаскивала из шкафа какие-то платья, торопилась. Вообще странно было видеть, что Кэтрин может торопиться. От возбуждения на ее щеках появились два красных пятна. Вошедшая Джуди в растерянности наблюдала за происходящим.

— Я знала с самого начала. Этот Уэйт подделал второе завещание. А Уолтер Сомерс ему заплатил.

— Чем заплатил?

— Долей в наследстве. Может быть, эти пятьдесят тысяч долларов и есть взятка!

Она была просто вне себя и все говорила и говорила, пока мы собирались и шли к машине. Джуди умоляла ее успокоиться и хорошенько все обдумать, прежде чем что-то предпринимать, но, по-моему, Кэтрин ее просто не слышала. Однако, когда она прямо изложила свою точку зрения Годфри Лоуеллу, тот гневно выпрямился в кресле.

— Я абсолютно доверяю профессиональной честности мистера Уэйта. Обвинение такого рода, миссис Сомерс, просто неуместно.

— Почему вы считаете, что он так честен? Взятки и дают и берут с незапамятных времен! — резко спросила она.

— Есть свидетели. Если хотите, я могу проверить подлинность подписей. Но…

— Это ничего не дает. Свидетели мертвы. Может быть, именно поэтому.

Годфри Лоуелл только покачал головой:

— Извините. Я вас понимаю, миссис Сомерс. И сочувствую. Но это завещание было составлено мистером Сомерсом, подготовлено человеком с безупречной репутацией, подписано и засвидетельствовано двумя лицами в присутствии мистера Уэйта и нотариуса. Мистер Уэйт уже поклялся в этом большому жюри. То же самое он сделает и на суде.

— Но почему тогда Сара спрятала записи за те два дня, когда составлялось завещание?

— А она это сделала?

— Сделала. Что было в этих записях, мистер Лоу-елл? Может быть, там написано, что Говарда вынудили или дали ему наркотики?

— Доктор Симондс говорит, что наркотиков ему не давали.

— Он что, это знает? Его ведь там не было, не так ли?

— Поскольку нет свидетельства противоположного, то придется принять его слова. Он был там вечером и видел, что состояние мистера Сомерса нормальное.

Перед тем, как мы ушли, он опять вернулся к обвинению Кэтрин в адрес мистера Уэйта:

— Я знаю, миссис Сомерс, что у вас очень тяжело на душе. Естественно, вам трудно принять некоторые вещи. Но есть факты, с которыми приходится согласиться. Во время той болезни неприязнь в отношениях между Уолтером Сомерсом и его отцом исчезла. Мистер Сомерс говорил об этом мистеру Уэйту. Он был слаб, но свои пожелания выразил ясно. Он считал, что с его сыном все-таки обошлись несколько несправедливо, и хотел возместить это. Потому это завещание написано так, как оно написано, и… оно останется таким, даже если оспаривать его в суде, миссис Сомерс.

— Вы делали экспертизу подписей?

— Да, по просьбе самого мистера Уэйта. Специально вызывали эксперта. Под микроскопом подделанная подпись выглядит неровной. Рука идет медленно, видны колебания, остановки, рывки.

— А эти подписи?

— Мистеру Сомерсу не разрешали вставать. Заметна слабость руки больного человека, сидящего в не совсем удобной позе. Более ничего.

Она сидела в кресле, по привычке разглаживая перчатки. В ярком свете из широко раскрытых окон ее лицо выглядело посеревшим и осунувшимся. Гнев утих, уступив место другому, непонятному для меня чувству.

— Значит, этот секретный фонд оспорить нельзя?

— Абсолютно.

Она больше не сказала ни слова до тех пор, пока мы не сели в машину. Здесь ее лицо побелело. Уставившись в одну точку, она выдавила из себя фразу:

— Итак, она жива.

— Кто, Кэтрин?

— Маргарет.

Я не знаю, сколько времени она мучалась, размышляя об этой возможности. Но в какой-то мере стало объяснимо ее поведение, почти враждебное по отношению ко мне. Ее отказ признать завещание, ее холодность даже с Джуди. Ее манера на долгие часы запираться в своей комнате даже от своей служанки.

— Я в это не верю, Кэтрин.

— А я верю, — ответила она, поджав губы. — На нее это похоже, правда? Скрываться долгие годы ото всех, а потом, когда Говард болен и при смерти, — объявиться. Она пришла к Уолтеру, а Уолтер — к отцу.

Я не смогла найти слов, чтобы ее хоть как-то переубедить. И здесь мы вновь (в который раз!) лишь прикоснулись к истине и прошли мимо нее. Ведь, как мы узнали позднее, ее действительно уже не было в живых.

Одним из самых удивительных аспектов в нашей серии убийств, как, наверное, и во всех загадочных преступлениях, было то, что близкая разгадка буквально ускользала из наших рук. Несмотря на чрезвычайные меры предосторожности, предпринимаемые преступником, его безопасность не один и не два раза висела на волоске. Дело решали секунды. Один такой случай — шаги, которые мы с Джуди услышали, когда были в комнате Флоренс Гюнтер. Другой — неспособность Норы узнать человека в двери буфетной. И если бы тот человек на моей лестнице в день смерти Сары спустился бы еще на несколько ступенек, вся ситуация изменилась бы коренным образом. А то, что я отдыхала, когда Флоренс Гюнтер приходила ко мне домой, закончилось ее смертью?! Она никому ничего так и не успела рассказать.