На кочерге отпечатков не было, даже моих. Кроме того, миссис Тэлбот никак не могла объяснить тот факт, что удар пришелся по макушке, ближе к спине!

Именно такая спокойная обстановка царила в нашем поселке, жители которого еще не знали о нашей третьей трагедии и занимались своими делами. Мама вернулась домой довольно поздно. Вуаль на ее шляпке, которую она прикрепила по причине траура, была довольно помята, но сама она выглядела лучше, чем все эти дни. Как оказалось, она побывала не только в морге. Она зашла в центре города в ресторан и пообедала там. Такого не было уже лет двадцать. Это было настолько невероятно, что я раскрыла рот от удивления.

— Я довольно хорошо поела, — сказала мама. — Курица была приготовлена лучше, чем ее делает Мэри. Нужно с ней поговорить об этом.

— Это был Холмс, мама?

Она кивнула, снимая шляпу.

— Да, это был Холмс. Конечно, он не был в ливрее. Где она, неизвестно. Мне придется купить новую. Но выглядел он неплохо, принимая во внимание то, что случилось. Вполне нормально. Говорят, что его сбила машина, а водитель скрылся. Но я думаю, Луиза, что это судьба. И мистер Салливан согласен со мной. Понимаешь, теперь я могу это сказать, я подозревала совсем другое. Если Холмс убил Эмили Ланкастер…

— Мы этого не знаем, мама. Возможно, ты и права. Но ты должна сказать кому-нибудь в полиции, кого ты подозревала. Это не принесет никому вреда, а полиции может помочь.

Но она отмахнулась. Я даже не могла уговорить ее рассказать мне о своих подозрениях. Она считала, что дело закончено, тайна раскрыта. Она была уверена, что Холмс убил миссис Ланкастер и что вся семья ошибалась в отношении времени убийства. Она была полна уверенности, что в ночь на воскресенье он каким-то образом выбрался из запертой комнаты и застрелил Эмили Ланкастер.

Это ее убеждение было подкреплено даже тем, что в полиции не было отпечатков пальцев Холмса.

— Знаешь, Луиза, — заметила она, — полицейские всегда утверждали, что это необычный преступник, и уверяю тебя, они найдут деньги в его деревенском доме, о котором он всем рассказывал. Все это ясно.

Теперь, когда все ее подозрения в отношении убийцы были окончательно рассеяны, мама выглядела более веселой, чем когда бы то ни было. После того, как она побывала в морге, мистер Салливан отвез ее к полицейскому комиссару, и она была поражена, увидев, что он был, как она выразилась, джентльменом.

— Довольно симпатичный мужчина, — рассказывала она. — То есть был бы симпатичный, если бы не был обезображен прыщами от этого ужасного ядовитого плюща. Руки его тоже пострадали. Наверно, он брал его в руки, а потом дотронулся руками до лица. Все его лицо опухло. И офис у него хорошо обставлен. Вот куда идут деньги, которые мы платим в качестве налогов! Потом пришел окружной прокурор, и мы очень интересно поговорили.

Все это навело меня на мысль, что хотя мама ничего не подозревала и была даже довольна, ее очень тактично допросили!

Думая впоследствии о мамином поведении, о секрете, который она тщательно скрывала, я решила, что она была скорее жертвой привычек Полумесяца, чем хранительницей этих привычек. На нее Полумесяц повлиял таким же образом, как и на всех нас: он сформировал наше поведение. Мы считали, что в жару, перед тем как зажечь свечи, их следует положить на лед, чтобы они ровно горели, и что наши салфетки мы ни в коем случае не должны складывать, а должны скручивать, используя для этого трубочки из старой бумаги.

Происходили разнообразные политические события, но для нас было очень важно гладить скатерти с изнанки и потом как бы полировать их, а в определенные дни сушить наши меха, расчесывать и складывать их в специальные шкафы на лето.

Везде в мире женщины стали вести активную жизнь, но в нашем маленьком кругу все оставалось по-прежнему. Прислуга женского пола должна была возвращаться домой не позже десяти вечера, а вставать не позже семи. Мы все еще считали себя ответственными за родственников женского пола, хотя иногда выражали при этом недовольство, примером чему могла быть жизнь Лидии Тэлбот. Миссис Дэлтон, срезая цветы для букета в своем саду, надевала перчатки и широкополую шляпу, скрываясь от загара, потому что все так делали всегда. Мама, угощая редких посетителей бокалом вина и печеньем, также следовала традициям. И миссис Тэлбот могла сколько угодно запираться в своей комнате от домочадцев, это был ее дом и ее дело.

Не от этого ли рабского преклонения перед мелочами хотела бежать Эмили Ланкастер? Именно эта проблема беспокоила меня, когда я сидела в тот день в своей комнате, так как если деньги взяла Эмили, то это открывало такие ужасные стороны жизни, что я просто боялась об этом даже задумываться.

Предположим, миссис Ланкастер проснулась ночью и увидела, что Эмили вытащила из-под кровати сундук или пыталась открыть замок. Поэтому она и попросила на следующий день Джима прийти и проверить содержимое сундука, пересчитать мешки и деньги в каждом из них. И что же? Остальное легко себе представить. Разве не было таких случаев, когда дочери убивали своих мачех и даже матерей топорами? Даже у нас несколько лет назад дочь бакалейщика пырнула отца ножом, и он бы умер, если бы больница находилась чуть дальше.

Не помню, когда я еще переживала такой ужасный час, как тогда. Я вспомнила все, что знала об Эмили. О том, что она пожертвовала для матери своей жизнью и возможностью выйти замуж. Вероятно, она внезапно восстала против этой жизни и совершила это ужасное преступление. Что тогда сказал мне доктор Армстронг? Что человек может пойти на насилие и даже на убийство.

А она могла это сделать. Я это прекрасно понимала. У нее в распоряжении было полчаса. Потому что ее слова о том, что в три тридцать пять она открыла дверь в комнату матери и увидела, что та спит, никем подтверждены не были.

Все это — комната на Либерти-авеню, покупка и доставание иным путем грузиков, которыми пользуются портные, буклеты с маршрутами кораблей — указывало на заблаговременное планирование и надежду бежать отсюда. Полиция следила за ней и за домом. И нервы ее не выдержали. Я сама видела ее в ужасном состоянии.

Но тут я остановилась в своих предположениях. Ведь в воскресенье ночью ее тоже убили.

Она не ожидала, что ее убьют. Она спустилась вниз и съела яблоко! Она могла чувствовать себя виноватой, но чувствовала себя в безопасности. Она съела яблоко, а потом вышла в ту теплую ночь из дома. Несмотря на все ее жалобы на то, что ночью кто-то пытался войти к ним в дом перед смертью ее матери, она спокойно вышла ночью из дома. Кругом стояли полицейские, но ее никто не видел. Зачем она вышла? За клеткой? Но что было в этой клетке? Может быть, она держала под доской на полу клетки ключи от комнаты на Либерти-авеню? Это кое-что объясняет. Но не все. Возможно, там был и ключ от сундука, который она сняла с шеи матери в день убийства! Они нашли его недалеко от ее трупа.

Но кто же тогда взял эту клетку? Холмс?

Возможно, подумала я. Я была почти уверена, что в четверг он уже все знал о золоте и о том, где оно находится. Но убийство миссис Ланкастер не помогло ему, а скорее помешало. Сразу было установлено, что деньги пропали. Кроме того, мисс Эмили могла не выдержать и все рассказать. Тем не менее, он ничего не предпринял, чтобы сразу же завладеть сундуком. Прошло шесть дней, прежде чем он сделал это, и это принесло ему смерть.

Я снова стала думать об Эмили. Возможно, Холмс в ночь после смерти ее матери пытался забраться по крыше крыльца в ее комнату, и она убежала к Тэлботам. Но она знала или подозревала, кто это был, так как сказала Джорджу: «Спрячь меня, Джордж. Спрячь куда-нибудь. Они гонятся за мной».

Значит, она знала тогда или догадывалась, кто это был. Она знала, что ей грозит опасность, несмотря на запертые окна и двери. И тем не менее на следующую ночь она пошла к Тэлботам и была убита.

Я снова вернулась к пятнице. В пятницу ночью я позвонила по телефону и разбудила ее, сообщив, что у них на крыльце кто-то есть, вероятно, мужчина, который что-то там ищет. Кто это был? И что он искал? Одно было ясно: за короткий период времени с момента телефонного звонка и появления Маргарет в так называемой кедровой комнате с револьвером отца в руках он не только смог убежать, но закрыл дверцу и поставил на место лестницу!