Высота «7500» оказалась для Буля границей нормальной акклиматизации. Выше, по словам восходителя, «тело стало как-бы парализованным, легким не хватало воздуха, и каждый шаг требовал большой затраты энергии. Остановки для отдыха участились, ходьба была затруднена, и я ясно почувствовал разреженность воздуха».
Отдыхая, Буль видел, как ему казалось, в часе ходьбы от себя своего товарища, который двигался все медленнее, а затем и вовсе отстал. По рассказу самого Кемптера, он» вышел на Серебряное седло, но, ориентируясь на Буля, видел лишь движущуюся темную точку где-то в конце Серебряного плато. Остановившись на отдых, он заснул и проспал больше часа, а проснувшись увидел, что Буль уже скрылся за предвершиной. Кемптер решил ждать Германа и «в снах и грезах» провел остаток дня, а затем, так и не дождавшись Буля, спустился в лагерь 5. Кемптер не позаботился о том, чтобы оставить для товарища продукты. Быть может, действие высоты сказалось в этот момент на его памяти. Если бы альпинисты пользовались кислородом и заранее заброшенными к месту штурма запасами, опрометчивые действия Кемптера безусловно не угрожали бы Булю. Кемптер уверял, что он боялся оставить продукты — ведь Буль-де не отыщет их на плато (хотя один двигался точно по следу другого). Сам Буль рассказывал, что с пересохшим горлом и урчащим желудком он мучительно мечтал о шпиге, который покоился в рюкзаке Кемптера. Как выяснилось позже, Кемптер решил почему-то, что у его партнера вполне достаточно продуктов.
Уставшему Булю в штилевой атмосфере закрытого от ветров Серебряного плато было особенно трудно заставить себя продолжать подъем: жарко грело солнце, отражаясь от безбрежных снегов, трудно дышалось в сухом и раскаленном воздухе. Буль видел, что хотя уже много часов маячит перед ним крутой взлет, который выведет к вершине, он все же остается вдали от него. Расчет вступить на вершину к полудню не оправдался, усаживаясь для короткого отдыха, Буль каждый раз должен был напрягать все силы только для того, чтобы подняться и сделать первый шаг. Вскоре он почувствовал, что не в силах больше нести рюкзак. Бросив его у порога крутого взлета к предвершине, Буль потуже стянул шнуровку своей анораки и уложил в нагрудный карман государственный флаг Пакистана, фотоаппарат, термос с чаем и, подумав, добавил туда первитин, а для предохранения от обмораживания падутин.
Это помогло: теперь он останавливался реже, шел быстрее. Прощупывая ледорубом плотный фирн, Буль направлялся к ложбине между предвершиной (7910 м) и Диамирской впадиной. Он остановился здесь около 2 часов дня, чтобы оглядеть дальнейший путь.
К подножью скального гребня уходил крутой фирновый гребешок. Основной скальный гребень, ведущий к плечу, перегораживали многочисленные остроконечные «жандармы». «Путь будет здесь нелегким», — решил Буль, оглядывая гранитные отвесы и крутые фирновые склоны. Двинувшись, он не раз вглядывается в расщелины, которые образовались между фирном и каменной породой, и невольно отмечает, что ни в родных горах Австрии, ни в Альпах нет таких пропастей. Все искусство скалолаза пригодилось ему на этом маршруте, где на высоте 8 тыс. м над уровнем моря приходится то взбираться на нависшую под отрицательном углом скальную стенку, то перебираться по узким полочкам.
В конце гребня высился еще один отвесный каменный столб. Буль не рискнул брать его «в лоб», ведь в отличие от Хиллари и Тенсинга здесь некому было даже подстраховать его веревкой. Буль начал обход, но и это оказалось не так-то легко: ветры и смена температур разрушили монолитные скалы, то и дело камень, на который он хотел ступить или взяться рукой, оказывался «живым» и надо было успеть быстро сменить точку опоры.
Последние метры подъема к снежному плечу он шел по длинному и довольно крутому фирновому склону. После трудного лазания по скалам подъем по плотному хрустящему фирну был бы несложным, если бы Буль шел не один и не должен был вложить столько энергии на скальном участке. Вот и плечо! Теперь он точно знает, что перешел отметку «8000», но его страшит, что день клонится к закату, уже 6 часов и силы покидают восходителя.
Будь что будет! Он оставляет свои лыжные палки у подножья огромной, отвесно вздымающейся скалы, дальше они будут только помехой, к тому же, судя по снимкам, эти камни должны вывести его к высшей точке «Трона богов». Он выходит на северную сторону, и, опустившись на четвереньки, не входит, как подобало бы триумфатору, а вползает на вершину.
Он бросает взгляд на часы, уже семь часов вечера, надо спешить, если он не хочет, чтобы ночь застигла его на вершине. В последних лучах солнца он несколько раз щелкает затвором фотокамеры и водружает на вершине свой ледоруб с укрепленным на древке флагом Пакистана.
Подумав, он решает начать спуск не по гребню, здесь слишком круто, опасно для усталого человека. Буль избрал уходящий на запад, к леднику Диама фирновый склон. Он идет, заставляя себя внимательно следить за каждым шагом, но где-то посередине склона с ноги слетает укатившаяся кошка и, сохраняя равновесие при помощи лыжных палок, без ледоруба, на одной кошке альпинист выходит к скалам.
Давно зашло солнце. Темнеет с катастрофической быстротой. Буль, еще различая в сгущающемся мраке контуры скальной гряды, устремляется туда, где он будет под защитой от ветра, да и нагревшиеся за день камни меньше охладятся, чем льды и снега. Он опускает пониже тонкий свитер и принимает несколько таблеток предохраняющего от обмораживания падутина, мрачно вспоминая о еде, толстом свитере и других теплых вещах, оставшихся в рюкзаке у предвершины.
На счастье Буля, ночь выдалась сравнительно теплая, без ветра, и он простоял ее на своем посту у скалы, превозмогая усталость и охватывавшее его желание заснуть. Лишь на какое-то короткое мгновение он забывался, чтобы тут же разбудить себя. По мнению участников многих высотных экспедиций, эта благополучно закончившаяся ночевка без палатки и снаряжения на высоте около 8 тыс. м явление исключительное и оно «вряд ли повторится когда-нибудь в истории альпинизма в Гималаях».
К четырем часам утра настолько прояснилось, что Буль начал спускаться, осторожно делая каждый шаг: ноги его потеряли чувствительность, а профилированные резиновые подошвы покрылись слоем льда.
Никто не вышел ему навстречу. Ни один из участников, находившихся в это время в лагере 4, не подумал о той помощи и поддержке, в которой, быть может, нуждается кто-либо из альпинистов штурмовой «двойки».
А Буль остро нуждался в участии товарищей. Бредя у скал Диамирской впадины, которых он достиг к полудню, усталый, изголодавшийся, жаждавший хотя бы глотка горячего чая и порции живительного кислорода, он впадал временами в странное состояние и, обращаясь с вопросами о помощи, отчетливо слышал ответы товарищей. Но он по-прежнему был здесь один, больше того, когда он вышел на Серебряное седло, надеясь, что здесь-то его встретит Кемптер, он действительно увидел его. Но Отто не поднимался навстречу, он был далеко внизу, он явно уходил от Буля и уже приближался к лагерю 4. Буль по-прежнему шел один.
Так он добрался до плато и здесь, наконец, смог подкрепиться и хотя немного восстановить силы перед спуском. Путь предстоял большой и нелегкий.
Как ни странно, но Эртль и Фрауенбергер, доставившие на всякий случай кислородный прибор из лагеря 4, собирались выйти на помощь Герману Булю только 5 июля. Больше того, они вместе с Кемптером и носильщиками направились к Моренкопф, где собирались поминать тех, кто пал жертвами восхождения 1934 г.
Лишь в тот день, когда Буль показался на спуске с седла уже в лагере 5, его встретили товарищи, оказавшие помощь в первую очередь обмороженным пальцам ноги.
В отличие от экспедиции Джона Ханта, где действия каждого отдельного участника были подчинены общему плану и ни один передовой отряд не уходил в путь без обеспеченного тыла, на Нанга-Парбат лишь счастливое стечение обстоятельств позволило избежать катастрофы. Три альпиниста находились в верхнем лагере, один на вершине, а весь остальной состав экспедиции и ее руководство в момент решающих действий оказалось в далекой нижней базе.
