Несмотря на темноту, дверь обнаружили довольно скоро. Но, к несчастью для них, заботливый хозяин дома попытался спасти свое жилище, заперев ее. Выбить или разрушить такую дверь — дело пяти минут, но у них не было и минуты, за спиной уже слышался топот поднимающихся по крыльцу врагов.

— Будь здесь! — бросил воевода женщине, как будто у нее был выбор.

Сам вместе с оставшимся телохранителем направился навстречу ворвавшимся в здание врагам.

Отряд противника, на который они наткнулись, был явно из числа легкой конницы. Первые четверо нукеров, ворвавшиеся в темное помещение, погибли прежде, чем успели рассмотреть опасность. Причина их смерти была проста: их глаза так и не успели перестроиться с дневного света к полутьме помещения, и двое обрушившихся на них воинов действовали безнаказанно.

Оставшиеся разорвали дистанцию и, ощетинившись саблями, отступили к входу.

Помещение здания было довольно узким, и каждому из обороняющихся противостояло не более двух воинов одновременно.

Наконец, посчитав себя достаточно готовыми, монголы атаковали повторно.

Вот тогда двое тяжелых латников, находящихся на удобной для обороны прикрытой с флангов позиции, заставили плохо подготовленных для рубки легких воинов врага себя уважать. Как часто в этот долгий день монгольским воинам придется вот так же беспомощно толпиться, когда очередной русский вставал в узком коридоре, и очень дорого заставлял платить за возможность ворваться в свой дом. Чаще всего, тем или иным способом таких удавалось свалить, но были и те, пройти через которых не получилось. И тогда погребальным костром для них и их семей становились подожженные захватчиками собственные дома.

Женщина обратила внимание, что многие удары латники просто игнорировали, блокируя и уклоняясь только от опасных.

Монгольского командира нельзя было обвинить в слабоумии. Потеряв в атаке еще троих убитыми и двоих искалеченными, он сменил тактику.

— Копья сюда! — на монгольском раздалась команда, и во вторую шеренгу начали протискиваться воины, вооруженные копьями. Его задумка стала понятной, когда в следующую атаку из-за спины воинов первой шеренги посыпались удары копейщиков.

Первым пал последний телохранитель. Копье ударило его в живот, и удар сабли отсек голову сложившегося пополам воина.

Глядя в спину сражающегося Петра Ослядюковича и понимая, что конец близок, женщина вспомнила свою жизнь.

За сорок пять лет, проведенных в своем времени, Лариса Николаевна так и не встретила мужчину, вместе с которым хотела бы провести оставшуюся жизнь. Конечно, у красивой женщины были любовники, но все это были случайные люди, связать судьбу с которыми она себя так и не заставила. В чем была причина? Скорее всего, в ней самой! Слишком уж много времени она отдавала своей, до сих пор единственной страсти, имя которой «история». Так и не сумев перебороть в себе грезы о славных временах, когда служба воина была самым почетным и достойным мужчины ремеслом, а миром правили не наодеколоненные торговцы, а посеченные шрамами солдаты.

И вот теперь, когда женщина смирилась с мыслью об одинокой старости, судьба послала ей встречу с человеком, с которым она, пожалуй, могла бы связать свою жизнь. Встречу, которая состоялась за сотни лет до ее рождения.

Женщина оценила злую шутку фортуны.

«Все, как в сказке, и желание то исполнено и до конца дней вместе и умрем в один день! Ну просто грех жаловаться! Вот только пожить долго явно не получится…»

И, вытирая одной рукой слезы, другой Лариса Николаевна потянулась к так и не брошенной котомке, в которой возила медикаменты, перевязочные бинты и единственное имеющееся у нее оружие — немецкую гранату.

Удар сабли пришелся вдоль груди Петра Ослядюковича, отбросив его назад в ноги сидящей на полу женщины. Оказавшись рядом, воевода увидел зажатую в ее руках гранату, поймал взгляд и, улыбнувшись, слегка кивнул. Лариса Николаевна медленно потянула за запальный шнур.

«И все-таки, как несправедливо и обидно вот так встретиться, чтобы расстаться уже навсег…»

Взрыв оборвал мысль, разрывая ударной волной и рубя осколками тела бросившихся к Ларисе Николаевне монгольских воинов.

А двадцать два человека, запертые в Медной башне, так и продолжали ждать приказа на отступление, но передавать им его уже было некому.

Тяжело судить о численности противника, наблюдая за ним с большого расстояния, да еще и через поднимающиеся к небу столбы жирного дыма. Неудивительно, что Данька ошибся, и в заготовленную ловушку вошел отряд не в сто, а в двести человек.

Чалубей с двумя своими сотнями миновал перекресток и направился вдоль улицы.

Урусы сражались отважно, об этом говорил хотя бы тот факт, что на момент начала осады под его началом было три сотни воинов, а теперь, после двух дней тяжелых боев, осталось двести пятнадцать. У других командиров картина немногим лучше.

Но, несмотря на это, сотник любил побеждать сильного противника! Города такого врага полны золота и богаты трофеями, отобранными у более слабых соседей. Хорошая плата воину за риск!

Отряд двигался по пустынной, но довольно широкой улице. Двухэтажные деревянные дома выходили сейчас закрытыми ставнями окон прямо на дорогу. Жители либо забились в самые темные углы своих домов, либо пытаются спастись в пока еще не взятой части города. Проследив жадный взгляд одного из своих воинов, обращенный на один с виду богатый дом, Чалубей подумал: «Ничего, осталось недолго: прорваться за вторую стену, и после этого Бату отдаст город нам, вот тогда мы сюда и вернемся. Но сейчас, во что бы то ни стало, нужно выполнить приказ Бурундая: захватить Торговые ворота и удержать их до подхода основных сил».

Тот факт, что эту важную миссию поручили ему, не мог не радовать честолюбивого молодого сотника. Темник явно испытывает его и в случае успеха приблизит.

Выполнение поставленной задачи также не представлялось особо сложным: по своему опыту Чалубей знал, что противник сейчас деморализован и не способен к организации сколько-нибудь эффективного противодействия. Стремительная атака двух сотен тяжелых всадников — и ворота будут их.

Сульдэ Чалубей мысленно попросил лишь о малом: отвести глаза защитникам, не дать им возможности заметить их раньше времени и захлопнуть ворота! Большая помощь ему не нужна, все остальное он сделает сам!

— СЛАВА! — русский боевой клич ринулся со всех сторон.

Ранее прикрытые ставнями окна распахнулись и в воинов Чалубея в упор ударили бронебойные стрелы. Последствия залпа были ужасны, никак не меньше четверти монгольских воинов повалились из седел.

Верный друг Садубей, ехавший рядом, получил стрелу, выпущенную со второго этажа, прямо в затылок. Шлем не смог уберечь хозяина, и бронебойный наконечник без труда вышел из глаза Садубея. Спустя мгновение, в предсмертной конвульсии схватившись за древко застрявшей стрелы, он, как и многие другие, упал под ноги своего скакуна.

Крики, стоны, лязг стали, ржание коней — и все это под непрерывным дождем жалящих стрел. На открытой местности, лишенные возможности маневрировать, монгольские воины не имели возможности реализовать свое численное превосходство, и единственной возможностью пережить этот день было выбить врага из домов.

— Атакуйте дома, те, что правее! — закричал Чалубей, прикрываясь сверху щитом и пытаясь вернуть контроль над отрядом, скатывающимся в хаос паники. Показывая пример, он, толкнувшись ногами от высоких стремян, прямо из седла запрыгнул в находящееся рядом, почти на уровне седла, окно.

— УРАГХ! — зарычал он, приземлившись на подоконник, предпринимая обреченную попытку закрыться щитом от наконечника копья, наносящего укол двумя руками русского дружинника.

Сориентированные им монгольские воины, где покинув своих коней, где по примеру командира прямо из седла, атаковали врагов, засевших в домах, находящихся правее от дороги. Молодой сотник принял верное решение, которое, возможно, в других обстоятельствах сохранило бы отряд, но на этот раз монголов встретили не плохо обученные ополченцы, а находящиеся тактически в более выгодной позиции княжьи гридни. Высоко поднятые над землей окна идеально подходили для обороны, а жалящие стрелы, летящие из их глубины, собирали все более и более кровавую дань.