К своему большому удивлению, в середине барака Андрей увидел печку, а рядом с ней одинокую кровать. На ней, вольготно развалившись, внимательно наблюдал за новенькими староста.

Андрей принялся искать глазами свободные нары, и в этот момент раздался крик старосты:

— Все вновь прибывшие, построились, мать вашу!

Что орал немец, Андрей не понял, в этот раз никаких переводчиков не было, но по реакции других узников сообразил, что от него требуется, и занял свое место в строю.

После того как заключенные закончили построение, староста не спеша поднялся со своего места (по бокам от него тут же материализовались два блоковых капо) и заговорил. Андрей языком не владел, поэтому не понял ни единого слова.

Минут через пять Седой наконец выговорился, и люди начали занимать свободные места.

За все время нахождения в лагере Андрей сделал для себя один очень ценный вывод: в этом месте вероятность попадания в неприятность гораздо меньше, если ты занимаешь место подальше от края, будь то строй или постель. Руководствуясь этим принципом поведения, молодой человек, уже сумевший понять, что одному на полке спать не получится, собрался идти в середину барака, когда его дернули за плечо.

Повернувшись, парень чуть не запрыгал на месте от радости.

— Здравствуйте, Андрей!

Весело улыбаясь, на него смотрел Родзинский. На душе стало совсем хорошо. Обнялись.

— Николай Абрамович, как вы здесь оказались, вас же вроде куда-то увели. Я уж думал, больше не увидимся.

— Ничего особенного, на клеймение водили, — ответил старик, показывая перебинтованную руку.

— Андрей, давайте ко мне, тут место для нас обоих. Нам теперь нужно держаться друг друга.

Николай Абрамович занял вторую полку (шустрый старикан). Оглядевшись вокруг, Андрей обратил внимание, что и другим заключенным приходилось размещаться по два-три человека на полке. Им с Николаем Абрамовичем повезло — к ним так никто и не «подселился».

Вскарабкавшись на полку, Андрей растянулся рядом с Николаем Абрамовичем, и тот рассказал о своем визите в лазарет.

— Староста, тот долго и старательно распинался, но все по-немецки. Я ни слова не понял!

— Да тут-то и понимать особенно нечего. Рассказывал про наказания и распорядок дня. Наказание здесь почти за все одно и то же — смерть, варьируются только способы достижения этого результата. А в остальном давайте я вам расскажу то, что нужно знать. В лагере существует сложная иерархия как узников, так и начальства. Начну с самого начала. На вершине у нас находится комендант оберштурмбанфюрер Франц Цирайс и его адъютанты. Комендатуре подчиняется начальник по хозяйственной части, имеющий в своем распоряжении множество шарфюреров, в задачу которых входит следить за работой и порядком в хозяйственных помещениях лагеря (лазарете, кухне, крематории и так далее). Дальше идут так называемые рапортфюреры. Прежде всего в их обязанности входит следить за количественным составом узников во время утренних и вечерних проверок. В подчинении рапортфюреров находятся блокфюреры, в ранге до обершарфюреров. Их задача — наблюдение за порядком в бараке. Мучают народ во время бесконечных поверок, и в бараках, и за едой. Следующая ступень — это командофюреры. Они отвечают за «рабочие команды». Все перечисленные мной должности занимают только эсэсовцы. Но, пожалуйста, Андрей, учтите, что любой человек в форме, которого вы здесь встретите, вправе распоряжаться вашей жизнью и, вне зависимости от занимаемой должности, смертельно опасен для нас.

Хочу остановиться на «политическом отделе», в нем сидят представители гестапо, совершенно независимые от прочего начальства. Иногда вызывают узников — на допросы, и очень часто люди после этого исчезают. Командование проживает в собственных домах и усадьбах, недалеко от лагеря. Рядовые эсэсовцы живут в казармах. Мы имели возможность их видеть, когда миновали ворота. Там, на их части лагеря, все оборудовано по высшему разряду: есть клуб, кинотеатр, театр и так далее.

Самыми важными персонами из узников являются старосты. Основная их задача — следить за порядком в бараке. От того, из какой среды вышел староста, зависит и то, кто правит в блоке. Наш — немецкий рецидивист, звать Ганс, сволочь, конечно. Но, поверь мне, есть гораздо хуже. Он хоть какую-то видимость справедливости старается организовать в бараке. Существуют еще писари и статисты, их роль тоже нельзя преуменьшать. Писари ведут отчетность, канцелярскую работу и могут кое-что сделать — вплоть до «списания» человека как мертвого. Статисты ведают выпиской нарядов на работу. И, наконец, на побегушках у старосты и охраны, а также на низшей ступени лагерной иерархии стоят капо. Их задача — следить за порядком в блоке и во время работы лагерных команд контролировать выработку, следить, чтобы не было саботажа. Сами они не работают, а только надзирают. Занимают боковые нары от кровати старосты. Как ты понимаешь, они чрезвычайно здесь «популярны», и, когда проштрафившегося капо лишают должности, они обычно умирают той же ночью. Старосты лагерей, старосты блоков, капо и прочие заключенные, занятые в лагерных организациях, носят на левом рукаве черную повязку с белой надписью, с этими людьми также старайся не связываться.

Теперь что касается распорядка дня. В зимнее время, если мне не изменяет память, подъем в пять пятнадцать утра. Получим по полкружки «горькой воды» (отвар молотых жженых желудей — вроде как кофе) без хлеба и выстраиваемся на улице для переклички. Хотя нет, кофе не получим, поскольку на три дня лишены еды. Обычно перекличка длится два-три часа; но в дождливые и в морозные дни перекличка умышленно удлиняется. После этого нас отправят на работу, которая продлится двенадцать-четырнадцать часов. В полдень обычно дают тридцатиминутный перерыв для приема «пищи» и выдают на брата по пол-литра воды с брюквой или картофельными очистками (типа суп). После окончания работы и возвращения в лагерь вечерняя перекличка, которая длится более двух часов. Затем ужин — «кофе» и двести граммов хлеба. Вот, в общем-то, все. А теперь я предлагаю нам с вами лечь спать. Завтра будет тяжелый день.

— Спасибо, Николай Абрамович, вы мне очень помогли! — поблагодарил старика Андрей. — Но я не думаю, что смогу уснуть после всего того, что с нами случилось. Искренне поражаюсь вашей выдержке и спокойствию.

— Андрей, я понимаю, что вам очень тяжело принять то, что с нами происходит. Из благополучного общества двадцать первого века вас швырнуло в этот ад, но для меня все не так страшно. Первые мои взрослые воспоминания связаны именно с этим временем.

— Эй вы, двое, заткнитесь пока я вам зубы не выколотил! — зарычал на них со своего места староста.

Только теперь Андрей с удивлением заметил, что, кроме них, в бараке никто не разговаривал, все уже спали.

— Давайте спать, Андрей, вы измучились и, я думаю, быстро уснете, — прошептал ему на ухо Николай Абрамович и повернулся на другой бок.

Родзинский был прав — уже через десять минут молодой человек провалился в сон без сновидений.

Вой сирены, вопли на немецком, лай собак!

— Подъем!!

— Подъем!

— Поднимайся!!

«Опять на диване перед телевизором уснул», — лениво мелькнула мысль в голове у Васи Аникина.

А через мгновение Василий почувствовал обжигающий удар по ребрам.

— Твою мать! — взревел он от боли, схватившись за бок, и попытался сесть. В результате чего еще сильнее приложился головой о находящуюся над ним полку. В голове засверкали искры, вместе с ними вернулись воспоминания о предыдущем дне.

Открыв глаза, он увидел лицо маленького толстенького капо. Тот вжался в нары, находящиеся рядом, и смотрел на Васю испуганными глазами.

Наконец надзиратель опомнился, поборол свой страх, видимо, вспомнив, на чьей стороне находится сила, и завизжал по-польски:

— А ну пошел строиться, а иначе я тебя по полу размажу, — сказав это, он замахнулся, собираясь ударить Васю, но поймал его неодобрительный взгляд и решил ограничиться лишь замахом.