— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, — прошептала я.

— Животом и щекой к стене! — приказал он. — Руки за спину, скрестить запястья!

Я повиновалась. Он поставил лампу на выступ в стене, положил на пол меч, присел рядом. И вот руки мои опутаны веревкой. Стянув покрепче, он завязал ее. Я вздрогнула. Беспомощна. Взяв за руки, он повернул меня к себе. Теперь я сидела перед ним на полу, спиной опираясь на каменную стену, подтянув колени к подбородку.

— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, прошу тебя, — шептала я. Уж как я над ним издевалась, как потешалась! И вот теперь, связанная, в его руках. Мы одни в темном коридоре, глубоко под землей, под крепостью Турмусовых Камней.

Я замигала от света лампы.

Он вытащил что-то из сумки, поднес к моим глазам.

— Знаешь, что это?

Крошечный, испещренный прожилками узкий овальный металлический листочек. У широкого края в микроскопическое отверстие вдето колечко, на нем — изогнутая проволочка. На листке вырезана надпись и какой-то знак.

— Знаком тебе этот знак?

— Нет, хозяин, — прошептала я.

— Это символ Тревы.

— Да, хозяин.

— Можешь прочесть?

— Нет, хозяин.

Читать по-гориански я не умела. Не владела здешней грамотой. Не такая уж редкость. Многие хозяева предпочитают неграмотных рабынь — ими проще управлять, их легче держать в узде. Другим, наоборот, нравятся грамотные, и не просто грамотные, а высокообразованные, блещущие умом, одаренные. Такие девушки высоко ценятся. На рыночном помосте за них дают больше. Говорят, что и как рабыни они лучше. Если бы меня продавали на Земле, я бы тоже считалась такой, а на Горе я всего лишь безграмотная невежда.

— Это мое имя, — пояснил он, — Раек.

— Да, хозяин.

— Вот такими штучками, — он все держал листочек передо мной, — мы, воины Тревы, метим добытое во время набегов.

— Не надо, прошу тебя, хозяин! — отпрянув к стене, вскричала я.

Он оттянул мочку моего левого уха. Я забилась, закричала — проволочка вонзилась в кожу. Проколов насквозь, он скрутил концы проволоки. Получилась петелька. С нее, касаясь щеки, свисал серебряный листок.

«Приятно будет пометить тебе ушко», — сказал он тогда, в зале. Тогда я не поняла этих слов. Зато теперь понимала. Я в ужасе уставилась на него. Я помечена!

— Кажется, теперь ты не такая дерзкая, как раньше, — заметил он.

— Нет, хозяин, — ответила я плача.

Схватив за щиколотки, он оттащил меня от стены. Я со стоном откинула голову. Ухо проколото! Может, само по себе это ничего и не значит, но только не на Горе. Теперь почти наверняка когда-нибудь проколют и второе, и стану я девушкой с проколотыми ушами, ничтожнейшей из рабынь. Тот пронзительный, как от боли, вопль — это же девушке прокалывали ухо! Тогда я не поняла, что с ней делают. И не от боли кричала она так отчаянно — от горя и стыда! Ухо проколото!

Я с упреком взглянула на Раска иэ'Тревы. Он рассмеялся. Прекрасно понимал, что сотворил надо мною, и знал: понимаю это и я.

— Сладка ли тебе твоя месть, хозяин? — спросила я.

— Я еще и не начинал мстить, крошка, — ответил он и раскинул в сторону мои ноги.

Не поддамся! Я отвернулась. Коснувшись каменного пола, чуть слышно звякнул серебряный листочек. Но руки его действовали безошибочно.

— Нет! — молила я. — Не заставляй меня кончить!

А он не ведал снисхождения. Себя забыв, трепеща от малейшего прикосновения, я изогнулась, с исступленным криком припав к нему.

А потом я лежала у его ног, опустошенная, побежденная, сдавшаяся. Рабыня.

Он поднял голову.

— Дым!

Теперь и я почувствовала запах гари.

— Крепость горит. Вставай, рабыня!

Я кое-как поднялась. Ноги едва держали.

Миновав пылающие коридоры, вскарабкавшись по лестнице, спустя несколько энов мы выбрались на крышу, а потом — на перекинутый к крепостной стене узенький мостик. Там, на стене, ждало несколько тарнов — огромные могучие птицы, верхом на которых летают горианские воины.' Крышу одного из зданий уже лизали языки пламени. На стене людно. К седлам тарнов приторочены тюки с награбленным, с седельных лук свешиваются связки посуды. Рядом с крылатыми чудовищами — рабыни. Руки сцеплены над головами, наручники продеты в стремена. Тарны взлетят — и девушки повиснут на цепях, по две с каждого бока. Позади нескольких тарнов привязаны канатами огромные корзины. В них — тоже рабыни и всевозможные товары. А вот и Саша. Стоит у стремени, руки над головой. В глазах — страх. Мужчины поспешно вскакивали в седла. Внизу, во дворе, на цепи — Борчофф и его воины, прислуга с заставы. Вокруг — клубы дыма. По двору мечутся спущенные с привязи тарларионы. Мужчины шарахаются в стороны, чтобы не затоптали. Мой новый повелитель уже тянул меня за руку.

— Надо спешить, предводитель, — обратился к нему один из мужчин.

— Нужно двигаться под покровом темноты, — добавил помощник. — Мы должны успеть на встречу с тем купцом до рассвета.

— По седлам! — ухмыляясь, приказал ему Раек из Тревы.

Усмехнувшись в ответ, мужчина метнулся к подвешенной к седлу огромного тарна лесенке.

Я все смотрела вниз. Ворота крепости распахнулись, тарла-рионы бросились на волю.

Меня подтолкнули к воину, который отвел меня к корзине.

Томящийся во дворе Борчофф взглянул вверх. Раек из Тревы вскинул руку, приветствуя воинов. Ворота открыты. И Борчоффу, и его людям — пусть они и скованы цепью все вместе — ничто не мешает выйти из крепости, спастись от огня.

Раек из Тревы окинул быстрым взглядом своих воинов и тарнов, поклажу, добычу, рабынь.

Воин легко поднял меня и запихнул в огромную корзину с плоской крышкой, открывающейся сверху наподобие люка. Придавил голову, заталкивая между других девушек. Скорчившись, я примостилась у самой стенки. Теснота — не шевельнуться. Дверца над нашими головами захлопнулась. Ее крепко привязали снаружи. Я встала на колени. Туг не выпрямишься. В этой тюрьме нас восемь. Руки связаны за спинами. Сюда же, в корзину, напихали шелка и золото. Я огляделась. Как селедки в бочке! У других девушек, как и у меня, в ушах серебряные листочки — поймавшие их мужчины пометили свою добычу.

— Хо! — прокричал Раек из Тревы.

Воин, что посадил меня в корзину и запер за мною люк, проворно взобрался в седло. Наша корзина канатами привязана к стременам. Тарн взлетит, и вместе с ним взмоет к небо корзина. Дело лишь за командой на взлет.

— Хо! — прокричал Раек из Тревы и дернул поводья.

— Хо! — раздались возгласы воинов.

Тарн Раска забил могучими крыльями — футов тридцать в размахе, а то и больше. Я сжалась от страха.

С пронзительным криком тарн Раска взлетел над стеной заставы Турмусовых Камней. Следом взмыли ввысь и остальные. Даже в спасительной корзине захватывало дух — так свистел в ушах ветер. Останься кто-нибудь на стене — непременно снесло бы потоком воздуха вниз.

На мгновение провиснув, канаты натянулись. Пролетев над двором, мы набрали высоту и, миновав крепостную стену, пристроились в хвост к остальным. Когда корзина ухнула со стены в сторону двора, мы завизжали от страха, но она тут же выровнялась, повисла под тарном. Рывок — и мы поднимаемся в небо, кажется, вот уже и до горианских лун рукой подать.

Сколько же беспомощных, опутанных веревками рабынь с серебряными листочками в ушах перебывало в этой корзине? И сколько еще в ней окажутся?

Под нами, стремительно уходя вниз, полыхала застава Турмусовых Камней.

С меня сорвали попону. Я испуганно вскрикнула.

— На помост, рабыня! — приказал мужчина.

— Да, хозяин, — пролепетала я. Он ткнул меня плеткой.

К помосту спиралью поднимались истертые деревянные ступени. У подножия сбились в кучу сидящие на корточках рабыни. И Сульда тут, и.Тупа — сидят, вцепившись в окутавшие тела попоны. Сашу, да и не только ее, уже продали.

Не может такое со мной случиться! Не могут они меня продать!