— Так ты не считаешь, что для глупой девушки суть рабства сводится к цепям и плетке?
— Нет, хозяин. — Я беспомощно застонала. — Сейчас я не на цепи. И плеткой меня не секут. Но даже закованная в кандалы, даже исхлестанная кнутами и плетьми, я не чувствовала бы так остро свое рабство. Я принадлежу тебе. Я в твоей власти. Даже двинуться не смею. Я должна повиноваться. И на моем месте это поняла бы любая женщина.
— Но может быть, — протянул он задумчиво, — все дело в твоем уме, в твоей чувственности? Может быть, потому ты куда острее, куда глубже и живее, чем какая-нибудь дурочка, ощущаешь, что такое рабство?
— Может быть, хозяин, — простонала я, — не знаю!
— Хочешь, чтоб я позволил тебе двигаться?
— Да! — прорыдала я. — Да! Да!
— Но я не позволяю.
— Да, хозяин. — Меня душили рыдания.
— Приятно обладать такой прелестной земной женщиной, как ты.
— Да, хозяин.
— Чья ты?
— Твоя! Твоя, хозяин!
— Но ты с Земли. Как же ты можешь принадлежать мужчине?
— Я твоя, хозяин!
— Последние недели ты тревожишь меня.
— Хозяин?
— Не двигайся!
— Нет, хозяин.
— Не понимаю, — проговорил он. — Странно. Сегодня я разозлился на тебя, а ты всего лишь вела себя, как подобает рабыне.
Это он о том, как этим утром я отдалась воину.
— Я рабыня, хозяин. И над собой не властна.
— Знаю, — ответил он. — Так почему же я разозлился?
— Не знаю, хозяин.
Снова рука его коснулась меня, снова я вскрикнула.
— Не двигайся! — предупредил он.
— Пощади свою рабыню, хозяин! — умоляла я.
Одно прикосновение — и снова от возбуждения помутилось в глазах — вот-вот забьюсь в судорогах, закричу. Но я застыла рядом с ним, замерла, окаменела.
— Ты не имеешь значения, — сказал он.
— Нет, хозяин.
— Всего лишь ничтожная рабыня.
— Да, хозяин.
— Тебя можно купить или продать на любом рынке за горсть медяков.
— Да, хозяин, — вторила я.
— Так почему же ты столько для меня значишь?
— Не знаю, хозяин.
— Можешь двигаться, рабыня, — смилостивился он. Я прильнула к нему с безудержным криком.
— Вот видишь, женщины Земли — прирожденные рабыни.
— Да, хозяин, — с плачем согласилась я.
— Ты просто обычная девка.
— Да, хозяин, — проворковала я.
Вцепившись в него, я принялась целовать, лизать его под подбородком, плакала, смеялась, бешено извиваясь, все крепче сжимала его в объятиях.
— Обычная девка, — повторил он. — Обычная рабыня. Залитой слезами щекой я прижалась к его мощной груди,
кожу щекотали жесткие волоски.
— Да, хозяин, — шептала я. \
— У тебя даже имени нет.
— Нет, хозяин.
— Что может значить безымянное животное?
— Ничего, хозяин.
— Что в тебе такого?
— Не знаю, хозяин.
— И все же ты прелестное животное.
— Спасибо, хозяин.
— И я покорю тебя.
— Ты давно уже покорил меня.
— Я покорю тебя снова.
— Каждый раз, когда ты смотришь на меня или прикасаешься ко мне, ты покоряешь меня снова и снова. — Прижавшись щекой к его груди, я обнимала его в темноте. — Ты покорил меня, хозяин, целиком и полностью. Я — твоя рабыня.
— Может, дадим моей рабыне имя?
— Как угодно хозяину.
Взяв за плечи, он приподнял и повернул меня на спину, придавил своим телом, вжал спиной в меха. Руки его обвили меня. Тело мое приняло, поглотило его. Я застонала.
— Не двигайся! — велел он.
— Да, хозяин, — умирая от нетерпения, покорилась я.
— Я дам тебе имя.
Беспомощная, я лежала в темноте узницей в его железных объятиях и ждала — как меня назовут.
— Ты самая обычная, — размышлял он, — ничего особенного в тебе нет. Значит, и имя надо придумать незначащее, простое и скромное, чтобы подходило для такой ничтожной, никчемной, невежественной клейменой рабыни, как ты.
— Да, хозяин.
— Ты из варваров.
— Да, хозяин.
— Есть мужчины, — поведал он, — которым нравится проверять, на что способны женщины из варваров.
— Проверь меня, хозяин, умоляю!
— Не двигайся!
— Да, хозяин. — Еще секунда — и не сдержу оргазма, забьюсь в судорогах! Но он не велел двигаться. Казалось — сейчас взорвусь.
— Ну а я, — улыбнулся он, — предпочитаю проверять, на что способна любая девушка, будь она цивилизованная или из варваров.
— Да, хозяин.
— Знаешь ли ты, — спросил он, — что в оргазме все вы одинаковы — и женщины варваров, и цивилизованные?
— Нет, хозяин.
— Вот интересно. Оргазм уравнивает всех.
— Все мы женщины, всего лишь женщины в руках хозяина.
— Безусловно.
— Позволь мне кончить! — умоляла я.
— Не двигайся.
— Да, хозяин. — Я едва разжимала зубы. Я отдаюсь ему, вся, без остатка, ну почему он не хочет взять меня?
— Ты говоришь по-гориански с акцентом.
— Да, хозяин. Прости, хозяин.
— Не меняйся. Твой акцент — это ты. С ним ты чуть другая. Так интереснее.
— Может быть, потому хозяина и занимает его рабыня?
— Может быть, — ответил он. — Но у меня уже были девушки из варваров.
— С планеты Земля? — прошептала я.
— Конечно. Не двигайся.
— Нет, хозяин. — Вдруг где-то там, глубоко, на донышке сознания, возникла ненависть ко всем этим девкам. Как я злилась, как ревновала!
— Маленькая рабыня сердится, — проронил он. — Не двигайся.
Стараясь не двигаться, я лежала в темноте в его объятиях.
— А что стало с теми девушками с Земли, что были у тебя до меня, хозяин? — спросила я.
— Разве рабыне позволили говорить?
— Прости, хозяин. Можно говорить?
— Говори.
— У тебя уже были земные девушки. Где они теперь?
— Не знаю.
— Что ты с ними сделал?
— Не считая тебя, таких у меня было пятеро, дорогая. Двоих я подарил, троих продал.
— А меня ты продашь или подаришь?
— Может быть.
Я застонала. Конечно, он волен делать что хочет.
— Они любили тебя?
— Не знаю, — ответил он. — Может быть. А может, и нет.
— А говорили, что любят?
— Конечно. Рабыни всегда так говорят.
— И все-таки ты подарил их или продал? — Да.
— Как ты мог, хозяин?
— Они всего лишь рабыни, — объяснил он.
У меня вырвался стон отчаяния. И меня он может так же просто отбросить в сторону.
— Ты жесток, хозяин.
— Разве можно быть жестоким к рабыне? — удивился он.
— Да, — согласилась я. — Разве можно быть жестоким к рабыне?
— Ты плачешь?
— Прости, хозяин.
Мы лежали, обнявшись, в темноте. Он запретил мне двигаться. Шум утих — деревенские парни угомонились, потеха закончилась. Моих сестер-невольниц снова ждут рабские путы.
— Как тебя звали там, у варваров? — спросил он.
— Джуди Торнтон, хозяин, — ответила я.
— Как ты попала ко мне?
— Ты отвоевал меня в схватке, хозяин, и сделал своей рабыней.
— А, да. — Вспомнил все-таки! Вот зверь! А я — в его руках, нагая, беспомощная.
— У варваров такие сложные имена.
— Это два имени, хозяин, — пояснила я. — Мое имя — Джуди, фамилия — Торнтон.
— Варварство.
— Да, хозяин.
— Мне не нравятся эти имена. Ты не будешь носить их.
— Да, хозяин. — Наверно, слишком уж непривычно, слишком по-варварски звучат для горианина эти имена.
— А как звали твоего хозяина-варвара?
— Не понимаю, хозяин.
— Ну, того варвара, которому ты принадлежала на Земле? Может, взять его имя?
— Но на Земле я никому не принадлежала, хозяин. Я была свободной.
— На Земле таким женщинам позволяют быть свободными?
— Да, хозяин.
— Что за мужчины на Земле?
— Не похожи на гориан, хозяин.
— Понятно. Они счастливые? — Нет.
— А женщины там счастливы? — Нет.
— Понятно. А земные мужчины не считали тебя красивой, не хотели тебя?
— Они слабые. Я и не знала, что значит быть желанной, пока не попала в этот мир. — Я стиснула его в объятиях. — Только в руках настоящих мужчин, таких, как ты, хозяин, я поняла, что значит быть женщиной.
